Поэт бывает счастлив. Иногда...

Если тот или иной господин напишет "Камень" или "Незнакомку", то незамеченным это не останется...
Сергей Слепов. Гостья

Евгения Чигрина принято считать человеком, «добившимся своего» вопреки судьбе и жизненным реалиям. Мало кому из провинциалов удается закрепиться в столице, «попасть в обойму», стать по-настоящему востребованным автором, чьи тексты с удовольствием публикуют толстые журналы. Между тем сам Чигрин не считает себя успешным литератором. В его понимании главное – это творчество и та радость, что поэт испытывает при написании очередного стихотворения. Успехом, по его мнению, можно считать лишь создание действительно интересного произведения, а не мимолетную известность.

– Евгений Михайлович, тяжело ли было вам, долгие годы находясь вдали от Москвы, прорываться в столичные издания? Это ведь очень непросто: жить в чуждой среде, в культурном вакууме, но при этом на что-то надеяться, писать, рассылать рукописи по редакциям┘

– На самом деле я никуда не прорывался, хотя ничего плохого в этом не вижу. Обитая в такой далекой точке, как остров Сахалин, практически невозможно было прорываться куда-либо. Хотя какие-то наивные попытки были... Но ведь и текстов по «гамбургскому счету» у меня в тот период почти не имелось... К слову сказать: я послал стихи в «Арион» (который случайно увидел в библиотеке), и одно стихотворение там опубликовали и даже прислали авторский экземпляр и скромный гонорар. Да, еще были публикации в «Юности» и «Литературном обозрении». Каким образом – в деталях уже не помню. Разумеется, если бы я попал в столицу лет на 15–20 раньше, все могло бы быть иначе... Ну, это я сейчас так думаю... Я прожил на островной земле больше 14 лет, и в двух словах объяснить это бытование сложно. Это – затерянный мир: со своими возможностями, правилами, запахами, даже время там другое. И, конечно, мироощущение... Но благодаря тому времени я побывал не только в городах Дальнего Востока, но – трижды в Сибири, где, кстати, начиная с 1995 года печатался в журнале «День и Ночь» у Романа Солнцева. В 2001 году я поучаствовал в Международном фестивале поэзии на Байкале, который собрал поэтов Москвы, Петербурга, Сибири, Дальнего Востока, Франции, Польши. Для этого много сделал поэт Анатолий Кобенков. К сожалению, ни Солнцева, ни Кобенкова уже нет на свете... Несколько позже мои стихи появлялись большими подборками в «Русской мысли» в Париже: публикации готовила Наталья Горбаневская, с которой я знаком не был, мои стихи ей показали, и она сразу отправила их в печать. Первая моя подборка в «Новом мире» появилась благодаря Юрию Кублановскому в 2003 году, а пятая – совсем недавно: составлял ее Павел Крючков.

– Кем вы себя ощущаете – провинциалом, добившимся определенного успеха в столице, или человеком, заслуженно получившим то, чего он достоин?

– В моем случае говорить о каком-то успехе – странно. Ну, наверное, существует некоторая известность в самых узких кругах благодаря публикациям, эфирам радио и нечастым публичным чтениям собственных скромных сочинений. Вообще вариантов «успеха» довольно много: коммерческий, телевизионный, успех у своей девушки или родственников. Да и что это значит для поэта? Можно ли этим понятием измерить силу дарования Батюшкова, Вяземского, Языкова, Баратынского, Катенина? Кстати, знаете, кого Мандельштам считал одним из главных поэтов своего времени? Андрея Белого. А ведь после революции Белого издавали очень мало, и молодежь вообще не представляла, кто это такой.

– Высокая оценка Белого Мандельштамом – факт известный. Но они все же были знакомы лично, и Мандельштам прекрасно знал творчество Белого. Как, кстати, собратья-поэты относятся к Евгению Чигрину? Присутствует ли элемент зависти, неприятия?

– Ну, это вопрос праздный. Владимир Даль трактует это понятие следующим образом: нежелание добра другому, а одному лишь себе. Надеюсь, что я не отношусь к людям, которые ведут себя подобным образом. Если же говорить о стихах, полагаю, что если тот или иной господин напишет «Камень» или «Незнакомку», то незамеченным это не останется. Хотя, вполне допускаю, что существуют талантливейшие авторы, сейчас никому не известные, которые всплывут позже, и они-то и окажутся – лучшими. Такое в истории литературы случалось не раз. Думаю, что наше время – не исключение.

– В наше время трудно быть поэтом?

– Во всякое время весьма сложно. Почти невозможно. Да и вообще нереально называть себя так... Ну, в стихах, еще допустимо, традиция такая. В конце концов – это же не профессия, это не то, что ты выбрал, а скорее то, что тебя предпочло. Это – фатум, это волшебство. В свое время Блок сказал, что стихи держатся на каких-то отдельных словах, как на звездах... А разве этим можно управлять? Но появление стихов нередко диктуется счастливым моментом жизни. Даже самых трагических стихов. Поэтому – поэт бывает счастлив. Ну, иногда бывает... Кстати, нельзя забывать и о ремесле. О ремесле в высоком значении этого слова. В споре «Моцарт и Сальери» такой чудотворец, как Мандельштам, становился на сторону Сальери┘

– Кстати, вы недавно побывали на международном фестивале в Польше. Вообще творческие командировки и поездки по странам – положительный фактор или это расхолаживает, отнимает время и отвлекает от работы?

– Безусловно, писателю необходимо видеть мир своими глазами, ощущать его многогранность, сравнивать, сопоставлять со своими представлениями, иллюзиями. Помнишь, Бунин говорил, что он различает мир по запахам, цвету? Кстати, именно он, художник русской реальности, сделался близок и к Палестине, и к Египту, к религии – ко всей широте мироздания. Наверное, поэтому такое странничество получает оправдание. Однако это не должно быть панацеей. Можно всю жизнь просидеть на одном месте и написать нечто существенное, а можно объездить весь мир и не сделать ничего. Что касается фестиваля в Польше, то это было довольно интересное мероприятие. Настоящим «веселым» открытием оказалось действо под названием «Ночь Поэзии» в усадьбе Петракозы, а точнее, в доме культового польского актера (его часто сравнивают с Владимиром Высоцким) Войцеха Семена, которому не так давно исполнилось 80 лет. На «Ночь Поэзии» в качестве зрителей Семен пригласил актерскую братию, своих близких друзей и знакомых. Почти всю ночь звучали стихи, поэты выступали, обозревали этот дом-замок, угощались сырами, копченым мясом и употребляли разнообразные напитки. Вообще в доме и окрестностях можно запросто снимать какой-нибудь мистический триллер: обстановка располагает, и поэты это ощущали и были, что называется, в ударе. И еще: говоря о русском языке, вернее о его присутствии в стране, вступившей в ЕС, приведу следующий факт: местная газета «Дзенник» объявила о том, что «русский язык триумфально возвращается». Может быть, это некоторое преувеличение, но 30 тысяч абитуриентов в текущем году выбрали русский в качестве дополнительного предмета. И это единственный случай, когда какой-нибудь язык, кроме английского, укрепил свои позиции. Польские литераторы объясняют это следующим образом: «язык Пушкина и Достоевского» в каком-то смысле является пропуском в карьеру. Молодежь изучает язык скорее в прагматическом плане, хотя значителен интерес и к русской культуре в целом. Русская культура созвучна польскому миропониманию. Поляку в данном контексте легче понять русского, нежели немца.

– Кого из современных авторов можете выделить? Ну, если убрать наиболее раскрученные имена, которые и без того перечисляются в любой статье о поэзии┘

– Это слишком большая тема. Да и кто я такой, чтоб оценивать поэзию в таком объеме? Сколько замечательных авторов! Но как же наша страна распоряжается со всем этим богатством? Никак. Поэт – хранитель языка... Где наши национальные программы, связанные с этим? Какое-то запустение... О телевидении и говорить нечего: развращение нации идет полным ходом. Писатели если и появляются на экране, то в основном на канале «Культура». То есть – загнали в стойло, создали резервацию. Исключения могут быть только в связи со скандалами или получением каких-то пафосных премий. И это несмотря на то, что мы продолжаем оставаться самодостаточной литературной нацией, русская литература – самый известный бренд в мире. Хотя страну Карамзина, Пушкина, Баратынского, Достоевского, Толстого никто не раскручивает: у нас нет таких проектов, а другие страны вовсю этим занимаются и выделяют большие деньги на продвижение своих писателей.

– Почему в России стали меньше читать стихи? Ведь когда-то поэты собирали целые стадионы, не говоря уж о залах и парках культурного отдыха.

– Может быть, люди в нашей стране вообще стали меньше читать? Постоянные катаклизмы, суета, кризис... Мы словно плывем на огромной лодке, которую слишком часто качает, а рулевой не всегда знает правильный курс. К тому же человек за день, бывает, так «напрыгается», что ему сложно вчитаться в современную, перегруженную метафорами, «ушедшую в себя» поэзию, а «ящик» включил – и кто-то там болтает-танцует-развлекает... Кстати, самая читающая в мире страна сегодня Индия: там книги и даже газеты передают из рук в руки. Иногда одну книгу могут прочитать до 200 человек...

– Но, возможно, интернет сегодня заменяет те, канувшие в Лету, поэтические стадионы?

– Такое мнение бытует. И ходить никуда не надо. Подключился и читаешь любого автора, любой толстый журнал. В конце концов искусство никому напрямую не служит. Оно работает более судьбоносно. В этой самой цивилизации, которая себя постепенно уничтожает, искусство (может статься) способствует тому, чтобы люди не перегрызли друг другу глотки. Александр Сергеевич прожил всего 37 лет, но ничто не было так существенно для развития русской литературы и русского языка, как эта короткая жизнь. И эта жизнь, эта литература, язык продолжаются в нас, даже в тех, кто стихов не пишет и книг не читает...