Обществу нужна сатира

В скором времени ожидается выход в прокат нового фильма Юрия Мамина «Не думай про белых обезьян». Самое примечательное, что это фильм┘ в стихах.

– Юрий Борисович, что подтолкнуло вас к синтезу поэзии и кинематографа?

– Сценарий был написан в прозе. Мы написали его с моим почти постоянным соавтором Владимиром Вардунасом. Через некоторое время я посмотрел на сценарий со стороны, и у меня возникло ощущение, что он слишком экстравагантен, чтобы вписаться в быт жизни. Необходимо было найти стильность, которая позволила бы заменить достоверность художественной правдой. На этом, кстати, держится все театральное искусство. Когда-то все, что написано для актера, было в стихах – во времена Шекспира, Мольера, Лопе де Вега, Пушкина и Грибоедова. И говорить со сцены языком улицы считалось недопустимой пошлостью. С тех пор в драматургии воцарилась проза, которая стала развиваться в разных направлениях. Однако поэзия ушла из театра. В стихах уже не пишут, хотя в советское время были такие примеры. Были пьесы в стихах Виктора Гусева, водевиль Александра Гладкова «Давным-давно», по которому был снят превосходный фильм Эльдара Рязанова «Гусарская баллада».

Я вообще считаю, что если, например, комедии Шекспира переложить на прозаический язык, то они потеряют свою прелесть. Потому что в них много невероятных сюжетных наворотов и поразительных совпадений, которые, может быть, в жизни и случаются, но не так часто и не в таком количестве. А стихи – это та доля условности, которая превращает сюжет в притчу. Она его обобщает.

В итоге мне пришла идея переложить прозаические диалоги в стихи. Мой товарищ, выдающийся поэт Вячеслав Лейкин, взялся за это. Он обладает уникальным чувством юмора и редким поэтическим даром. Так мы получили диалоги в стихах. Сюжет стал органичным, диалог – изящным.

– Лейкин быстро все это сделал?

– Достаточно быстро, несмотря на то что мы прорабатывали каждый эпизод. В тех случаях, когда поэтическая ткань получалась усложненной для восприятия, я просил его сделать текст более разговорным. Ведь в кино диалог воспринимается на слух, с первого раза, не то что при чтении стихов, когда можно перечитать строчку. И Лейкину это удавалось. При этом я попросил его менять стихотворный размер в каждом эпизоде, чтобы не создавалось ощущения монотонности. Лейкин справился и с этим: в фильме четырехдольный размер сменяется трехдольным и даже пятидольным.

– А есть ли у вашего фильма какие-то западные аналоги?

– Насколько я знаю, за рубежом таких попыток не было. Они там немного другим занимаются. Они берут пьесу, например шекспировскую, и переносят ее в современность, как в фильме «Ромео и Джульетта» с Ди Каприо. При некоторых достижениях при этом происходят и большие потери. Ведь часто образность шекспировского текста идет вразрез с нынешними реалиями. Если вы хотите поставить героя в современную ситуацию, напишите новый текст. Иначе страдает и Шекспир, и художественная правда.

– То есть ваш фильм – это нечто беспрецедентное?

– Пожалуй. Но не потому, что он в стихах, а потому, что весь фильм выдержан в строгом музыкальном ритме. Были выбраны темпы каждой сцены, ритмы продиктованы стихотворным размером, и артисты играли под метроном. Усиленный динамиками, он постоянно стучал на площадке и жутко надоел всей группе.

Дело в том, что когда артистам в театре попадается стихотворный текст, скажем, в пьесах Мольера или Шекспира, то, чтобы быть органичными, они непроизвольно превращают стихи в прозу. Они теряют ритм – где-то поторопились, совершенно презрев, что там есть рифма, где-то, в середине строки, сделали паузу, чтобы отыграть свои переживания. А в результате стихи как музыка слов оказываются уничтоженными. Поскольку я, кроме всего прочего, музыкант, то мне захотелось сохранить ритмическую музыкальную структуру стихов. Ведь строгий ритм не только не мешает музыкантам симфонического оркестра передать красоту симфонии Моцарта, но является непременным условием их игры и их переживаний. Нужно лишь принять ритм как условие игры.

– Прошел почти год после выхода фильма. Оправдались ли ваши ожидания?

– До сих пор фильм демонстрировался только на нескольких премьерных показах, а также был представлен вне конкурса на Московском кинофестивале, где получил приз независимого жюри международных киноклубов как лучший фильм российской программы. Если заглянуть в интернет, то на три негативных отзыва о фильме приходится семь восторженных. Некоторые даже утверждают, что этот фильм – лучшее, что я сделал. Это доказывает, что существует немало людей, кому этот фильм сегодня нужен. Главная задача – довести картину до их сведения.

– И когда это произойдет?

– Выход в прокат планируется на конец января – начало февраля. Такая у нас существует договоренность с компанией «Парадиз» – нашим прокатчиком. Правда, прокатная лента будет на двадцать минут короче. Это логично для проката, ибо именно за час сорок исчерпывается внимание среднестатистического зрителя и он начинает зевать. Пришлось убрать отдельные сцены, но сюжет от этого не пострадал. В кинотеатре укороченная версия будет смотреться лучше. А те, кому фильм понравится, смогут приобрести его в полном варианте на DVD. DVD – это основная моя надежда на охват зрительской аудитории, как это случилось с моей картиной «Окно в Париж».

– На какого зрителя вы рассчитываете?

– На мыслящего. Хотя он почти ушел из кинотеатров. Он смотрит на DVD хорошие фильмы, классику. Новое кино, за некоторым исключением, мыслящий зритель не принимает. Хотя какие-то отрадные явления в кинематографе все же есть.

– Какие же это явления?

– На фестивале в Выборге я увидел несколько фильмов, свидетельствующих о резком повышении профессионализма у молодых режиссеров. «Однажды в провинции» Кати Сагаловой, «Каменная башка» Филиппа Янковского, «Шультес» Бакура Бакурадзе, «Приют ангела» Николая Дрейдена – это картины с постановкой важных для общества проблем и интересной режиссурой. Но беда в том, что у подобных фильмов – жалкая прокатная судьба, если она вообще есть. В 2003 году очень скромно прошел в редких кинотеатрах фильм Андрея Прошкина «Игры мотыльков». Это была удачная картина, трагическая, острая, в лучших традициях реалистического кино. Этот фильм впервые поднял проблемы жизни молодежи в провинции, ее безысходность. Однако это не было оценено ни критикой, ни зрителем. Я однажды завел своего иностранного коллегу в салон DVD, чтобы подарить ему «Игры мотыльков». Фильма там не оказалось. Нам сказали: тираж был небольшой, особого спроса не было, больше не заказывали, «картина-то неудачная».

Логика продавцов и дистрибьюторов понятна. У них есть желание заработать деньги, и они довольствуются синицей в руке, пусть даже самой маленькой и жалкой. В итоге молодые режиссеры, которые насмотрелись хорошего кино и понимают, что требования к себе нужно постоянно повышать, не могут найти своего зрителя, потому что их не допускают к широкому экрану. Их фильмы, в лучшем случае, выпускают на DVD небольшим тиражом. Зритель, на которого они рассчитывают, их не находит. А зритель, который заполняет кинотеатры, часто напоминает стадо, жующее попкорн. Для большинства прокатчиков фильм – это досадный довесок к попкорну, который и стоит дороже, и продается лучше.

– По жанру ваш фильм – комедия?

– Скорее, трагикомедия. У фильма есть второе название, заявленное в начальных титрах: «Лицо халдея». Далее дается справка: «1. Халдей – житель древней Месопотамии. 2. Халдей (в современном сленге) – официант, алчный лакей». Таким образом, мы сразу ориентируем зрителя на сатирический портрет современника.

– А вы уверены, что зритель нуждается в сатире?

– Абсолютно! А как иначе жить в окружении взяточников, сквернословов, равнодушных милиционеров, жадных гаишников, юных алкоголиков, воров и бюрократов? Человек должен выговориться, спустить пар, найти понимание у соотечественников, понять, что он не один так думает. Смех в зрительном зале объединяет людей и оздоравливает общество. Обществу нужна сатира. Но она совсем не нужна тем, кто производит зрелища. Автору платят за то, чтобы он развлекал публику, отвлекая от жизненных проблем. Жажда обогащения и низкопоклонство перед властью – черты современного общества.

Я посчитал, что сегодня на первый план вышла проблема ценностей и идеалов в нашем обществе. Именно мировоззрение современного молодого человека, для которого мерой всех вещей стали деньги, нуждается в рассмотрении с позиции иронии и сатиры. Ведь общество, поклоняющееся деньгам, больно и ущербно. Если деньги главное, то за деньги можно продать солдат и оружие врагу, поскольку это выгодно. Можно выгнать родную мать из дома, поскольку держать ее в нем невыгодно. Если человек обладает деньгами, но у него нет духовной составляющей, то возникает вопрос: а может ли такой человек быть по-настоящему счастлив? Или его понимание счастья сводится к самоутверждению, стремлению превзойти своих соперников в мире бизнеса во всем, что касается внешних приоритетов: самая навороченная тачка, самая модная подруга, самый дорогой особняк и т.п. Однако есть вещи, которые нельзя купить за деньги: искреннюю любовь, готовую на самопожертвование, преданность друзей, чувство прекрасного, которое дает возможность человеку испытывать глубокие душевные переживания от встречи с природой, классической музыкой, живописью, поэзией.

– Собираетесь ли вы делать что-нибудь еще в этом же духе?

– Повторяться не хочу. Придумаю что-нибудь новенькое. Хотя существует серьезная проблема: новизна формы отпугивает массового зрителя. А время жестоко, и необходимость отдавать деньги продюсеру вынуждает угождать зрителю. Вольтер говорил: поучай, забавляя. Наша картина забавляет не всю публику. Во всяком случае, не прокатчиков. Сегодняшние прокатчики и продюсеры консервативны.

– В каком направлении вы дальше собираетесь работать?

– Я хочу снять фильм, который обещает стать успешным в силу уже одного его названия. Это «Окно в Париж-2». Но я не пытаюсь дублировать финансовый успех первого фильма. Это надо было делать сразу после его выхода – «Окно в Нью-Йорк», «Окно в Мадрид», «Окно в Пекин» и так далее.

Сегодня у общества другое лицо: власть денег и отсутствие моральных ценностей. И те благородные планы, которое озвучивает руководство страны, неосуществимы при подобном менталитете, при отсутствии настоящих граждан, которых попросту не воспитали. Молодые люди – это в лучшем случае карьеристы, если они не спились и не скурились, а в худшем – маргиналы. И никто ими не занимается, потому что нет учителей – ни дома, ни в школе, ни в кино. А те, что есть, призывают к обогащению, к насилию и к удовольствиям. Так случилось потому, что государство отдало идеологию на откуп дельцов. Все остальное было продиктовано их стремлением заработать побольше денег, что неизбежно привело к неограниченному распространению массовой культуры. В результате мы имеем криминальное чтиво вместо художественной литературы, попсу вместо музыки, зубоскальство вместо высокого юмора, секс вместо любви. Исключения только подтверждают общее положение вещей. Людей, которые это понимают, в нашем обществе немало. К ним относится и герой фильма про Окно в Париж, школьный учитель музыкального воспитания Николай Чижов. И будущая картина будет посвящена именно этим проблемам. Ученики Чижова – те самые, которых он когда-то вернул из Парижа на родину, стали взрослыми людьми. Кем они стали, как изменились? На что надеяться человеку, сохранившему романтические идеалы? И где найти новый Париж? Это лишь некоторые из вопросов, поставленных в фильме. Но главное, я повторюсь, это должно быть смешно! Если это будет не смешно, а назидательно, то такая картина не нужна ни зрителю, ни мне.

– А современную литературу читаете?

– Конечно. Я читаю не постоянно, но если у меня появляется свободное время, я проглатываю книги в большом количестве – по двадцать, тридцать названий. Недавно с любопытством прочел «Блуда и МУДО» Алексея Иванова; «проглотил» Уэльбека; испытал удовольствие от оригинального детектива Роберто Котронео Presto con fuoco. Сильные чувства вызвал роман американца Джонатана Фоера «Жутко громко и запредельно близко».

Вообще я думаю, что кино – это продолжение литературы. И пока это было так, пока оно шло по ее стопам – это было великое кино. Не в том смысле, что оно занималось экранизацией литературных произведений, а потому, что кино постигало мир человеческих переживаний, как и высокая литература. Оно занималось изучением человеческой души, что подвластно только искусству.

В это же время параллельно развивался коммерческий кинематограф, особенно сильный в США, где ставились развлекательные фильмы со сказочным сюжетом. Ведь американский вестерн – это придуманные истории освоения Америки, которых в действительности не было. Да, Голливуд привлек многих мастеров, и они там создали выдающиеся произведения мирового кино. Однако сказка и чистая развлекательность победили. Мало того: Голливуд сумел за два последних десятилетия подчинить себе европейское и российское кино, изменив его по своему образу и подобию. Теперь сами американские кинодеятели в растерянности: чтобы привлечь зрителей, им нужно постоянно увеличивать бюджет, повторяя одни и те же сюжеты на более изощренном техническом уровне. Но это же тупик!