Трибун и моралист

Александр Исаевич и Наталья Дмитриевна Солженицыны.
Троице-Лыково, июль 2007 года.

Солженицын сделал в своей жизни все, что мог и что должен. В девять лет решил стать писателем – стал им. Студентом задумал написать историю революции – и написал. Не умер в раковом корпусе. Победил коммунистический режим. Вернулся в Россию. Получил высшую литературную награду. Мы обратились к писателям и литературным критикам с такими вопросами:

1. Каково место Александра Солженицына в отечественной и мировой литературе, истории, культуре? Кем он больше был: общественным деятелем, писателем или публицистом?

2. Наиболее важное и значимое сегодня произведение Александра Солженицына?

Павел Басинский, критик

1. Место – колоссальное. А главное – никто, кроме него, на это место претендовать не мог и не может. Слишком уникальная судьба. Для мирового общества он открыл страшные грани ХХ века. На примере ГУЛАГа он показал, что можно сделать с человеком и что он в принципе способен выдержать, при этом оставаясь человеком. Конечно, западное мнение видело в Солженицыне борца с «русским коммунизмом», и это узкий взгляд, хотя действительно Солженицын нанес самый страшный удар по коммунистической теории и практике. Но Запад и не обязан глубоко понимать русских писателей, а вот то, что мы здесь, в России в последнее время позволяли себе иронию в отношении Солженицына и даже прямую на него клевету – вот это ужасно! Последний русский классик, великий русский человек, доказавший своей судьбой, что русская судьба может быть победоносной. Мы же не любим победителей. У нас писатель должен спиться, повеситься, его должны расстрелять, сгноить в лагерях, в доме для престарелых, как Шаламова. А Солженицын не только выжил, но и победил. Несмотря на его смерть, у меня все равно радостное ощущение от этой судьбы. Мне в России жить нравится потому, что в ней родился и умер Солженицын.

Что касается вопроса: писатель или публицист – это вопрос глупый (извините!), праздный и придуманный теми, кто Солженицына не любит и ему элементарно завидует. Как просто сказать: он не писатель, а публицист! Это мелкие писатели, считающие себя крупными, но непризнанными художниками, любят говорить. И все эти дурацкие антитезы: Шаламов–Солженицын, Довлатов–Солженицын! Шаламов – это Шаламов, Довлатов – Довлатов, а место Солженицына в литературе принадлежит только ему. Кто еще мог бы такую глыбу потянуть! Публицистика Солженицына в миллион раз художественнее «художеств» тех, кто мнит себя чистым художником, написав когда-то один приличный рассказ. В ней больше страсти, сюжета, выразительности, лексического богатства. Великий писатель, великий русский человек ушел!

2. Конечно, самое важное и значимое – «Красное колесо». Он сам так считал, и мы должны уважать волю гения. А мое любимое произведение – «Бодался теленок с дубом», потому что я эту вещь люблю как-то интимно, лично мне она открыла новые возможности в литературе, очень сильно повлияла на мои собственные методы работы. Меня восхищает в этой вещи ее универсальность: это и мемуары, и публицистика, и изумительный русский роман (тут я согласен с мнением Бориса Парамонова, который первый эту мысль высказал). Какие там герои (Твардовский один чего стоит), какой блеск изложения сюжета, какие дивные интриги и, наконец, какая это умная вещь!

Но моя любовь – это мое дело. Я и у Толстого больше всего люблю «Хаджи-Мурата» и «Хозяина и работника», а потом уже «Анну Каренину» и «Войну и мир». Так что «Красное колесо».

Дмитрий Быков, писатель

1. Я думаю, что прежде всего он был писателем. Россия ценит не убеждения, а ценит профессиональную состоятельность и масштаб. Как писатель он велик. Я считаю его наследником Достоевского: его романы так же типологичны, полифоничны и идеологизированы. Его герои тоже подвергаются экстремальным испытаниям и болезням, что очень интересно. Как и Достоевский, он очень публицистичен. Место Солженицына сопоставимо с местом Фолкнера. Как ни странно, в связи с Солженицыным вспоминается Хемингуэй, ибо у обоих – апология сильного, азартного человека. Вообще азарт жизни, тотальное благополучие, опора на консервативные ценности. Не напрасно называли Солженицына отшельником, он был очень аутичен. Но как политик он был активней и успешней, чем сейчас Лимонов, и противоположен ему, хотя Лимонов и является его наследником.

2. Это «Раковый корпус», «Случай на станции Кочетовке», «Ленин в Цюрихе».

Виктор Ерофеев, писатель

1. Солженицын – это уникальный сплав писателя, общественного деятеля, публициста, он и состоялся как такой своеобразный сплав.

2. Главное для меня произведение – это, конечно, «Архипелаг ГУЛАГ».

Алексей Иванов, писатель

1. Солженицын, по-моему, одна из самых странных фигур отечественной культуры. Для мира он – могильщик Советского Союза, человек, открывший правду о ГУЛАГе. Но эту правду и без Солженицына никто не смог бы спрятать. Просто Солженицын упаковал ее так, что западный человек получил сразу весь комплект. За эту правду и мир, и Россия должны быть благодарны Солженицыну на все времена. Но это не писательская заслуга, а гражданская.

А как писатель – опять же, на мой взгляд, – Солженицын привел русскую литературную традицию в тупик. Литературный талант Солженицына, наверное, толстовского ранга. А вот толстовского чувства меры Солженицыну не хватило. Он ушел туда, куда Толстой решил не идти. Он поставил свой талант на службу гражданскому чувству.

При отсутствии гражданского общества литература в России всегда была и публицистикой, и прогностикой, и социологией, а писатель был сродни пророку, который знает, куда идти нации. Но все эти знания, вся проповедь проходили через скепсис полифонического романа, то есть литературной формы, не приемлющей абсолюта и диктата, иначе разрушается художественная ткань. Силой своего таланта Солженицын подчинил художественную ткань гражданскому абсолюту, и это оказалось вырождением литературы. Не деградацией, а именно вырождением. Толстой понял это, хотя и назвал свой роман «Воскресением», а Солженицын отказался принять. Прометеев огонь жег сильнее, чем свеча Пастернака.

Солженицын свел классическую традицию к одномерному стенобитному орудию. Сохранил качество, но заместил смысл целью. И это, возможно, стало причиной его личной драмы, когда он вернулся в Россию – и оказался, в общем, никому не нужен. Он сошел с торной дороги, потому что был сильный и шел прямо, а торную дорогу прокладывают в обход препятствий. Если препятствия преодолимы лично для него, то это не значит, что они преодолимы для измученного народа. Его идеи соборности, земства и просвещения при всем их прекраснодушии уже несостоятельны в обществе, по которому прокатились такие ломки ценностей. Солженицын ломал советский строй, а заодно и советский народ, но русского народа, к которому он апеллировал, давно уже не было в живых. Пророк без народа – это очень горько.

2. Мне кажется, ставить вопрос таким образом некорректно. Все значимо. Культура – не школьная программа, где надо брать что-то одно, а остальное выбрасывать.

Наталья Иванова, критик

1. Ушла целая эпоха, не только литературная: настоящий некалендарный ХХ век. Ценность его наследия – это уникальное материальное соединение озарения с адской реальностью. Опыт художественного исследования – это особый литературный жанр, созданный Александром Исаевичем, и этого одного уже достаточно, чтобы остаться в истории литературы. Место Солженицына в русской литературе – в ряду протопопа Аввакума и Александра Радищева. Это страстный, яростный писатель, невероятно общественного темперамента, проповедник и моралист, «грозный судия». Фигура очень противоречивая – впрочем, и сам писатель прекрасно это осознавал и прямо об этом говорил. Ценность его для русской литературы несомненна, роль его в русской истории огромна. Для мировой литературы и мировой культуры не столь очевидна, несмотря на его огромную мировую известность и человеческий масштаб.

2. Первое – «Один день Ивана Денисовича», молниеносный художественный прорыв, слово зэка к читающей России. Второе – «Архипелаг ГУЛАГ» – сильнейший удар по тоталитаризму и потрясение думающего человечества. И третье – «Бодался теленок с дубом», цельное в своей энергии противостояния. Полемические мемуары, достоверные и очень субъективные.

Анатолий Королев, писатель

1. Я думаю, что он был в первую очередь публицистом, а на втором месте общественным деятелем. Я его вписываю в следующий ряд: Герцен, Чернышевский, Ленин, Бухарин.

2. Это все-таки «Архипелаг ГУЛАГ». И на втором месте – «Как нам обустроить Россию».

Юрий Мамлеев, писатель, философ

1. Это был выдающийся человек, обладающий редким историческим чутьем. Так, он считал не только Октябрьскую революцию, но и Февральскую злом для России. Действительно, если говорить о Февральской революции, то гораздо разумнее были бы те преобразования, в которых нуждалась Россия, совершать эволюционным путем и, конечно, не во время войны, – сохраняя при этом то положительное, что было в дореволюционной России, и отстраняя то, что отжило свой век. Таким образом могла возникнуть народная империя (или «народная монархия»), и Россия обрела бы стабильность и одновременно возможность быстрого развития.

Солженицын яростно критиковал коммунистическую систему, что было весьма своевременно в советский период, но сейчас наиболее актуальна и интересна его резкая критика цивилизации голого чистогана, его презрение к американским ценностям и практическому материализму вообще. Еще более глубоким и интересным является, на мой взгляд, его понимание роли свободы в современном обществе. В самом деле свобода бывает разная. Есть свобода, которая возвышает человека или ведет к познанию наиболее глубинных сторон человека. Но есть свобода, которая принижает человека, стимулирует его самые низшие и хищнические стороны, разрушает его личность и в конечном итоге – общество. Солженицын наблюдал своими глазами эту так называемую свободу, которая превращает человека в раба. Таким образом его значение воистину уникально.

2. Что касается его литературных произведений, то окончательный суд вынесут потомки, и обычно их вердикт несколько другой, чем современников. Но, по моему мнению, наибольшее значение будет иметь «Красное колесо», поскольку это описание поворотного и трагического момента в истории России.

Захар Прилепин, писатель

1. В моем понимании Александр Исаевич Солженицын в первую очередь – общественный деятель, мыслитель. Сегодня уже не столь важно, с каким знаком мы воспринимаем его многолетнюю деятельность – с безусловным приятием или с безусловным неприятием – последний вариант тоже, не будем кривить душой, понятен. Для меня куда более важно, что, во-первых, Солженицын явил собой тип глубоко русского человека, страстного, гордого, вдумчивого, порой непоследовательного. И, во-вторых, Солженицын – едва ли не последний великий русский писатель, скажем так, классического типа, соответствующий по масштабам деятельности и титанам XIX века, и нескольким творцам, имевшим все основания именоваться властителями дум в XX веке, – Бунину, Горькому, Леонову, Шолохову... Я иногда боюсь, что эта крепкая, великолепная порода переведется.

2. Я бы переиздал «Архипелаг ГУЛАГ» с многостраничными примечаниями – с построчными указаниями, где Александр Исаевич ошибся, где позволил себе серьезные допущения, где откровенно перепутал и превысил масштабы репрессий. В таком виде работа Солженицына стала бы замечательным памятником этой жуткой эпохе и всем нескончаемым спорам вокруг нее.

Из прозаических произведений Солженицына меня в свое время особенно поразил роман «Раковый корпус».

Ирина Роднянская, критик

1. В годы, которые можно назвать постсоветским безвременьем, для меня как для человека Солженицын определенно был светом.

2. Все значимо. Я не могу ничего выделить. И «Иван Денисович», и «Красное колесо», и «Архипелаг ГУЛАГ», и все остальное – значимо все.

Сергей Сибирцев, писатель

1. Ушел из жизни Русский пророк. Притом что жизнь и судьба Александра Исаевича – это явление мирового масштаба. Отклики сочувствия в день смерти писателя от лидеров мировых держав – этому подтверждение. И вспоминаются слова самого ушедшего классика: «Художник – это подмастерье у Бога». Вспоминается и триумфальное возвращение знаменитого изгнанника на родину летом 1994 года. В те дни проходил съезд Союза писателей, на котором я присутствовал вместе со своими известными коллегами-приятелями Эдуардом Лимоновым и Владимиром Бондаренко. Помню горячее нервное выступление Эдуарда, его резкое неприятие личности «этого барина, этого предателя советской России» (ручаюсь за смысл цитаты). Но пафос его выступления был точен: главная книга Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ» сработала как мина чудовищной разрушительной силы, разметавшая чистые, светлые иллюзии дальних и близких друзей и адептов страны Советов – иллюзии о заповедном царстве добра и справедливости┘

2. К образцам высокой настоящей (в полной мере экспериментальной) литературы отношу прежде всего автобиографический рассказ «Матренин двор», опубликованный в журнале «Новый мир» Александром Твардовским. Вся метафизика страшной действительности послевоенной советской деревни именно в этом небольшом по объему произведении впервые была представлена на суд народный – читательский. Именно из этого рассказа и вышла в скором времени вся знаменитая плеяда деревенщиков: Федор Абрамов, Евгений Носов, Василий Белов, Виктор Астафьев, Валентин Распутин┘

Сергей Шаргунов, писатель

1. Хотя ему было почти девяносто, смерть его все равно была для меня глухим, мягким, но ударом. И вокруг сделалось еще пустее. Как будто обломился кусок архипелага и исчез в пучине. Сила Солженицына в том, что он разделил сложную, спорную, больную историю страны. Сросся со страной, и в этом его масштаб. Большой русский писатель – это не фабульность романов и изысканность стиля, а еще и созвучие истории. Почва и судьба дышали в имени «Александр Солженицын». И наконец окаменели. Последние годы он был памятником самому себе. А теперь этот памятник окончательно пребывает в одиночестве вечности. Но я люблю Солженицына не за его историческую масштабность, а за художественные черты. Я не сразу его полюбил и, понятно, не во всем принимаю. Однако безумно мне нравится, как он писал. Кроме всяких идей, именно стилистически – это и тонко, и светло. Плачевное плетение и яростное выкрикивание словес. Он был очень-очень живой!

2. В трудных ситуациях он мне помогал своей прозой – рассказами-крохотками, «Теленком», «Жить не по лжи», да и романами. Однажды зимой дух мой был укреплен «Матрениным двором». И я по-прежнему вижу эту повесть лучшим наследием писателя. С ним можно было лично познакомиться, Сараскина говорила: можно. Но не успелось. Видел сыновей, знаю Наталью Дмитриевну. Слышал от нее шутку: «А.И. хотел бы дожить, когда вы станете президентом. Только будьте с ним (палец вверх) похитрей». Наука Солженицына – это не только бодаться, но и прицеливаться к дубу, разбегаться половчее. Он был мудр и слышал свою звезду, которая мистически вела его сквозь мглу и туманы русской истории. С ним уходит эпоха людей XX века и расширяется время безжалостных менеджеров и мертвого гламура. Однако хочется верить, что личности, таланты, сама литература всегда пробьются, преодолеют любую толщу.