Книга вышла из строя

Владимир Корнилов в 1950-е годы.
Фото из архива Л.Г.Беспаловой

Cтихи Владимира Корнилова были впервые опубликованы в 1953 году в «Литературной газете». Потом была и другая периодика, и коллективные сборники. Но первая книга («Пристань») вышла, «ощипанная цензурой», только в 1964-м в «Совписе», хотя еще в 1957 году должен был увидеть свет другой стихотворный авторский сборник – «Повестка из военкомата». Его набор был рассыпан, сохранился лишь машинописный экземпляр.

Название неизданной книги полностью отвечало содержанию. В ней были стихи о службе в армии. Причем, переходя со страницы на страницу, лирический герой Корнилова превращался из московского паренька в мужчину, эволюционировал. Несколько стихотворений автор включил в «Пристань», основной же корпус остался за бортом навсегда.

В весьма поэтические 1960-е авторитет поэта Владимира Корнилова был очень солидным, а его имя, несмотря на то, что он не стремился общаться с большой аудиторией, следовало в одном ряду со Слуцким, Самойловым и Окуджавой. Именно в этой связи удивляет сейчас попавшаяся мне в Ленинской библиотеке публикация в газете «Советский флот» (03.12.1957), о которой хочется рассказать ради документальности, хотя прошло уже более полувека и все встало на свои места┘

Сразу после демобилизации (после военного училища) Корнилов работал в журнале «Октябрь». В «Октябре» же, в июльском номере за 1957 год, вышла его подборка, не давшая покоя некоему капитану 1-го ранга М.Амусину, откликнувшемуся на стихи заметкой «Зарифмованная пошлость».

В прицел офицерского внимания попало вот это нежное стихотворение: «Насмехались над нашей любовью/ Торопливые стрелки часов┘/ Я стоял, целовался с тобою/ На задворках у штабеля дров./ Опустел, приутих город Пушкин./ Так стоять бы, стоять до утра!/ Только я до отбоя отпущен./ Мне в казарму являться пора./ До свиданья!/ Что ж, хочешь не хочешь –/ Снова будут суровые дни,/ Снова ночи – курсантские ночи:/ Только стены да койки одни./ Нам отпущены радости скупо:/ Ужин, завтрак, обед и отбой┘/ Мне б с собою забрать твои губы/ И тебя всю забрать бы с собой!..»

У капитана 1-го ранга, признавшегося, что не является искушенным в поэтических «тонкостях» читателем, стихи вызвали «мягко говоря, недоумение». Он пишет: «Картина, нарисованная поэтом в первой же строфе, отталкивает своей грубостью и пошлостью: где-то на задворках, у штабеля дров, курсант целует свою милую. Нет, не так любят друг друга наши юноши и девушки». Офицер искренне негодует от откликов курсанта о родном училище и признается, что ему и его товарищам запомнились совершенно другие подробности курсантской жизни. «Удивляет и возмущает меня этот курсант, который и в училище-то оказался, как видно, по недоразумению», – отмечает критик.

Конечно, мы вынуждены делать скидку на время, на особенности образа мыслей людей в погонах, но все же хочется процитировать: «Занимаясь долгие годы воспитанием будущих офицеров, я знаю, что чистая, светлая (да еще взаимная) любовь обычно делает юношей лучше, общительнее, жизнерадостнее, благороднее. Они ничуть не похожи на того курсанта, которого изобразил в своем стихотворении В.Корнилов. Этот молодой человек рисуется нашему воображению умственно ограниченным, ленивым, тяготящимся военной службой и оживающим лишь тогда, когда горн призовет его к милой сердцу тарелке или подушке. Но самое огорчительное заключается в том, что автор явно симпатизирует своему герою и, видимо, не случайно ведет речь от первого лица. Читаешь стихотворение – и не в силах подавить возмущение: как можно в четырех строфах столь исказить облик наших будущих офицеров и сделать это с отчетливо выраженной неприязнью к жизни советских курсантов! Пошлость, безвкусицу и в зарифмованном виде не выдашь за лирику».

Понятно, что 57-й – еще почти начало, но все же качество стихов, сама поэтика Корнилова, его сермяжная лиричность, идущая не от головокружительного вымучивания, а от простой и естественной прозы жизни (отсюда ее уникальная авангардистская эстетика), уже присутствуют. Короткие упругие строки. «Автологический» стиль. Анна Ахматова говорила об этом так: «Он берет все в лоб, обычно это худо, а ему удается┘»

Присутствует и противофазность Владимира Корнилова, его чувство несогласия, чутко ухваченное человеком устава. Корнилов писал про эту часть собственной биографии так: «В армии мне пытались промыть мозги, но не промыли. Я писал нечто супротивное эпохе, и печатали меня мало┘»

Справедливости ради стоит добавить, что сейчас тот же журнал «Октябрь», равно как и другие «толстяки», вряд ли попадают в библиотеки воинских частей, вряд ли зачитываются и тем более рецензируются военнослужащими российских вооруженных сил. Поэтому еще через 50 лет никто вроде меня не сможет зацепиться за схожую тему┘ Жаль.

И все же, глядя из XXI века, довольно сложно понять, что именно настораживало цензоров в искренних корниловских строках. Например, таких: «После танцев за оградой клуба,/ Где росли лопух и лебеда,/ Целовались горячо и грубо,/ Обнимались, будто навсегда┘» Или таких: «Я пару стоптанных штиблет/ Надраивал до блеску,/ Когда ко мне вошел сосед/ И протянул повестку┘», «А на рассвете дождь стучал/ По крышам станционным./ Майор бумагу дочитал/ И гаркнул:/ – По вагонам!..», «┘Если ротный на бегу/ Крикнет «Запевала!»,/ Песня всю мою тоску/ С ходу убивала./ Про невесту забывал/ И про все печали,/ Если песню запевал,/ Если подпевали┘», «А поздно ночью/ Дождь тоскливо капал,/ И я впотьмах,/ Обнявши старшину,/ Со всеми пел,/ Как дан приказ на запад./ Хоть ехали/ В другую сторону», «А мне даже снится одно и то же./ Едва заваливаюсь в караулку, –/ И вот уже в кепке и макинтоше/ Тащусь по арбатскому переулку┘»

Разве есть в этих стихах крамола? По-моему, нет. Абсолютно никакой! Зато есть честность. Есть свой взгляд. Более того, эти стихи должны были родиться, должны были оттиснуться типографскими литерами и дойти до современников, чтобы позже могли родиться те стихи, которые поэт Владимир Николаевич Корнилов включал в «Избранное». Их – уверен! – рано или поздно будут изучать в школьной программе как составную и очень важную часть поэтической классики ХХ века.