Сергей Есин Рискнул бы я хоть что-нибудь сказать о Евтушенко, если бы из этой самой руки, которой пишу эти строки, Е.А. не получил три года назад диплом об окончании Литинститута? История, известная всем. Чуть ли не через пятьдесят лет после того, как за неуспеваемость его из института изгнали за несданную политэкономию, хотя сам Е.А. предпочитает иную версию, он получил диплом. Об этом писали. Тихо, без особого стечения публики (был только, кажется, его тезка Евгений Рейн). "Ты Евгений, я Евгений┘" Нет, нет гении, гении, оба свою жизнь раскрутили на полную катушку. Один на недавнем заседании кафедры творчества в институте, когда речь зашла об учениках, фигурально выражаясь, имея в виду Бродского, сказал: "Я выпустил нобелевского лауреата", а другой в поэзии "пережил", опять-таки фигурально выражаясь, - всех и в том числе своего главного конкурента Вознесенского. Жизнь - это понятие не столько физическое, жизнь - это значит действенен, активен.
За собственную жизнь я встречал только трех людей, которые источали мощную витальную силу: Микояна, Ельцина и Евтушенко. Пожимая руку всем троим, ощущаешь, будто жмешь руку динамо-машине и сейчас между кончиков пальцев пролетит электрическая искра.
Евтушенко, Вознесенский и Ахмадулина - все трое прошли через жизни моего поколения, как близкие звезды. Чуть-чуть, кажется, потяни руку - и достанешь. Ан нет, не так. Они все оказались не ровня, а небожители. Но Вознесенский, пережив "Треугольную грушу", утонул в псевдоповедениях, в которых не разобрался ни сам, ни публика, он все время в стихах, прозе, проектах говорил о своем несомненном, но истершемся таланте. Всем казалось, Ахмадулина держала свою небесную интонацию, и в поэтическом горле у нее серебряным колыханием булькали неповторимые ритмы. Ни стихов, ни образов не помню. Евтушенко создавал свой миф, потому что, как дерзкий и молодой чернорабочий, копал и копал. Он не умирал и не был в кризисе никогда. У своих сверстников шахматную партию он выиграл. Миф, как кусок масла в деревенском чугунке с пахтаньем, уже возник. "Поэт в России больше, чем поэт". А что мы помним еще из поэзии? Отдельные фразы, формулы. Помню, интересовался, потому что сам был в то время там же, Е.А. приехал после очередной своей провинности из Вьетнама. Появились стихи в "Правде": "Осколок шрайка ранил шейку матки┘" Жаловался, что в "Правде" замечательную аллитерацию испортили┘ После каждого своего бунта Е.А. ехал куда-нибудь не замаливать, а отрабатывать грехи. То Братская ГЭС, то "Ивановские ситцы". В его натуре всегда что-то от чернорабочего. Сильного, юркого, хвастливого. В праздник и после работы в калошах и при часах с цепочкой. Для меня это главное в его образе.
Я помню, как во дворе Союза писателей на Поварской жгли его чучело, это после того, как в начале перестройки не без его замечательной энергии был растоптан и распущен Союз писателей СССР. Какая была склока! Довольно мерзкая ситуация и довольно мерзкое время. Сам Е.А. в это время уже был в Америке, но чучело горело весело. А кто сейчас эти самые писатели, эти самые кумиры?
Я бы мечтал, несмотря на возраст уже не молодой и в поэзии неперспективный, взять Е.А. в Литинститут в качестве мастера и профессора. Когда ему вручали диплом, его мать - девяностолетняя знаменитая продавщица газет в киоске у Рижского вокзала сказала: "Ну наконец-то и Женя получил диплом о высшем образовании. Советское высшее образование лучшее в мире". Несмотря на несданную политэкономию, Е.А. - один из самых образованных людей нашего времени. Огромная антология современной поэзии "Строки века", собранная и отредактированная Е.А., лежит у меня дома. Она заканчивается стихами одного из наших последних выпускников Коли Штромило, а сам Е.А. профессорствует в Америке.
Когда несколько лет назад летом он пришел в институт во время студенческих каникул с женой и сыном, мы обошли с ним все аудитории и закоулки, он рассказывал, что иногда за лекцию писал одно или два стихотворения. Он показал место, где то ли после постановления ЦК, то ли после статьи в "Правде" о "безродных космополитах" стояли две группы студентов и молчали, сообщающиеся сосуды не перетекали один в другой. С одной стороны, Алла Киреева и, кажется, Леонид Жуховицкий, а с другой - весь курс. Со второго этажа из аудитории мы смотрели на зеленый институтский сквер. "В саду стояли белые деревья┘" Это тоже написано во время лекции. Замечательный был бы профессор, но в настоящее время Родина прокормить профессора такой квалификации не может.
