-Ваше рукоположение в сан священника многие рассматривают как признак кризиса демократической интеллигенции. Еще десять лет назад вы были весьма благополучным литературным критиком, членом Союза писателей, редактором, издателем, работали в перестроечном "Огоньке", русскоязычном "Нью-Йорк таймсе", "Московских новостях" и других демократических изданиях - и вдруг стали священником.
- Для меня это событие - вполне закономерный итог моей жизни. Еще 17 лет назад я был впервые поставлен перед этим выбором и выбрал священство. Я тогда работал научным сотрудником в Институте искусствознания, но параллельно сотрудничал с Издательским отделом Московского Патриархата. В конце концов мне предложили преподавательское место в семинарии, и я дал согласие, но ректор меня предупредил, что мне нужно будет обязательно рукополагаться. Я поехал к одному старцу, жившему в деревне под Белгородом, брать благословение. Он сказал: "Сам к священству не стремись, но если предложат, не отказывайся".
Приезжаю в Москву, а здесь меня поджидает сотрудник КГБ, который недвусмысленно стал вербовать в стукачи, угрожая тем, что иначе преподавательского места мне не видать. Я удивился непрофессионализму сотрудника, ведь один раз, лет за десять до этого, я уже отказался быть осведомителем, причем в более тяжелой и даже опасной для меня и моей семьи ситуации. Короче говоря, ни преподавателем, ни священником я не стал. Начал ждать... И дождался.
- Священники из врачей, реставраторов, музыкантов - это еще понятно, но из журналистов и литературных критиков - такого, кажется, не было...
- Я знаю еще пятерых священников - членов Союза писателей, кроме того, архимандрита - бывшего киносценариста, протоиерея - киноведа, инокиню - бывшую известную актрису... Кстати сказать, по отцу я принадлежу к потомственному роду священников, да и фамилия у меня "консисторская", дарованная за какие-то заслуги в XVII веке далекому моему предку-семинаристу. В основе ее латинское "вигилия", то есть "всенощное бдение". Крестился я уже взрослым, когда у меня было двое детей. Я верю, что произошло это не без молитв моих благочестивых предков. Кстати, мой сын, так же, как и я, закончивший Литературный институт, уже дьякон, так что преемственность восстанавливается.
По матери все мои предки были католиками. Дед, главный инженер строительства дороги Москва-Минск, был расстрелян в 1938 году как французский шпион. Мои родители, хотя и далеки были от Церкви, но вполне лояльно отнеслись к моему крещению. Несмотря на то что я работал в последние годы перед рукоположением в весьма светских заведениях, я никогда не скрывал своей церковности; среди моих друзей неизвестно, кого было больше: священников, монахов или литераторов...
- Для того чтобы стать священником, нужно учиться в каких-то духовных заведениях. В каком учились вы?
- Я типичный самоучка. В Москве среди духовенства таких неучей, как я, можно перечесть по пальцам. Единственное, что помогает, - среди моих духовных наставников были и есть не только образованные, но и очень, я бы сказал, благодатные личности. Именно они научили меня в православии видеть дивную красоту догматичности, истинный смысл каноничности, глубину ортодоксальности, величие консервативности и бесконечно любить все это.
Вопреки представлению многих и в наше время можно встретить людей, близких к святости. Например, в дальнем районном центре на юге России под названием Ракитное жил безвыездно на протяжении четверти века замечательный старец архимандрит Серафим Тяпочкин. Он там поселился после многолетних скитаний по лагерям и ссылкам. Отец Серафим был истинным чудотворцем. Все, кто знали его, рассказывают о его удивительной силе любви, способной преображать человека. Главной его способностью во взаимоотношениях с людьми было то, что он в каждом без исключения видел Христа. Отблеск света, который он излучал, виден до сих пор на многих его духовных чадах.
Он умер на Пасху 1982 года. На его похороны в этот, никому не известный уголок съехалось духовенство со всех концов России. Это были самые многолюдные, самые горестные, но и самые радостные похороны в моей жизни. С того самого дня жизнь моя и всей моей семьи стала меняться кардинально.
- Тот мир, в котором вы жили до рукоположения, был расколот: правые-левые, патриоты-демократы. А в Церкви есть что-либо подобное?
- Попытки раскола постоянно сопровождают жизнь Церкви, есть они и сейчас. Я имею в виду удары не извне (к действиям воинствующих безбожников Православная Церковь привыкла), а изнутри. Главную опасность нужно ждать от трех сил: "обновленцев" протестантского толка, не признающих церковного Предания, мечтающих о разрушении церковных границ и слиянии всех христианских конфессий; "обновленцев" сектантского толка, отвергающих соборность православия и строящих из своих приходов отдельную от всех церковь; и, наконец, от тех православных священников, которые делают все, чтобы РПЦ подчинялась Папе Римскому.
- Храм мученицы Татианы, в котором вы служите, находится в двух шагах от факультета журналистики. Тем не менее компетентных церковных журналистов в наше время почти нет. Почему, как вы думаете?
- К великому огорчению, церковные издания пока еще далеки от идеала. Почти нет нужных как воздух православных газет и журналов, обращенных из церковной ограды к людям нецерковным. Что же касается "светской" печати, то проблемы Церкви ее интересуют очень, но писать о них со знанием дела журналисты не могут. Одним из главных заблуждений, перечеркивающим любые, даже правильные, частные размышления о православии, является суждение о Церкви как о некоей организации, совмещающей функции нескольких министерств: культуры, просвещения, образования, социального обеспечения, иностранных дел, пропаганды и так далее.
Людям нецерковным понять трудно, что Церковь - это Тело Христово. Что главой ее является не правящий архиерей, не Московский или Римский епископы, а Сам Иисус Христос. В Церкви могут быть какие угодно грешники, в том числе и церковные иерархи, но к самой Церкви это не имеет никакого отношения. Неудивительно, когда светские журналисты относятся к Церкви, как к партии или как к организации, но странно, когда о ней судят подобным образом люди, называющие себя верующими. К сожалению, почти все публикации на церковные темы грешат именно таким взглядом.
- Вы, как отец троих детей и дед троих внуков, наверное, имеете представление о том, как правильно воспитывать детей?
- В первую очередь в атмосфере любви. Она покроет все недостатки отечественных и заморских теорий детского воспитания. Но любовь эта особая. Она должна быть подчинена четкой иерархии ценностей. Если мы дадим детям представление о том, что должно быть на первом, на втором, на десятом и так далее месте в жизни, исходя, конечно, из христианского мировосприятия, то они не будут заражены страшной болезнью современности - утратой вечных духовных ценностей.
- Как вы относитесь к введению в общеобразовательных школах "Закона Божьего"?
- "Закон Божий" давно уже преподается в православных гимназиях и воскресных школах при храмах. Дискуссия сейчас ведется относительно введения в общеобразовательных школах факультативного предмета "Основы православной культуры". Уже слово "факультатив" говорит о необязательности этого предмета, однако как "правые", так и "левые" буквально завопили о навязывании "Закона Божьего". Ирина Хакамада заявила о попытках "зомбирования наших детей" и сравнила изучение православной культуры с коммунистическим воспитанием. Один из участников дискуссии в "Известиях" даже пригрозил, что он возьмется за оружие, если священнослужители заявятся в школу (Дмитрий Семин: "Любой грамотный человек знает, что бога нет... Мне 48 лет, я всегда презирал тех, кто разрушал храмы. Но если священнослужители заявятся в школу, то я возьмусь за оружие". 31.08.2002). Вспоминается в этой связи небезызвестный идеолог фашизма, хватавшийся за пистолет при слове "культура".
В стране, где почти две трети населения в той или иной степени себя связывают с православием, где вся история и культура замешены на православии, ничего не знать об этом дикость. Когда-то Федор Достоевский сказал, что русский человек без Бога дрянь.
Известный поэт и чудный человек, чрезвычайно уважаемый мною, Семен Израилевич Липкин недавно мне сказал, что Россия может выжить, только став православной страной. Он же мне рассказал о том, что, поступив до революции в одесскую гимназию, он, как еврей, мог не посещать "Закона Божьего", но тем не менее добровольно ходил на эти уроки и даже получал похвалу от законоучителя за знание предмета. Он не только не чувствовал себя ущемленным, но считал правильным изучать тот закон, по которому живет его страна. Прислушаемся к мудрому человеку, многое повидавшему за свои более чем 90 лет.