Алчная медь раскалилась на солнце

От редакции. К моменту подготовки этого обзора в редакцию не поступили июльские номера журналов "Урал" и "Октябрь"; не нашли мы их и в Интернете. В августовском обзоре мы надеемся восполнить этот пробел.

Новый мир

Виктор Астафьев. "Связистка". Военный рассказ, отличающийся неожиданным сочетанием жестких реалистических описаний и импрессионистической фрагментарности. Кроме "Связистки", напечатаны новые миниатюры из цикла "Затеси": публицистические, лирические, мемуарные. Наибольшее впечатление производит маленький рассказ "Мелодия Чайковского": врывающаяся в военный кошмар музыка на несколько мгновений отрывает рассказчика от угнетающей фронтовой повседневности и тем спасает его.

Юрий Кублановский. "Долгое путешествие". Стихи. Выделяются несколько стихотворений, окрашенных в яркие и экзотические азиатские тона. "Холмы и впадины слабеющей пустыни/ с боков потрескались подобно коркам дыни./ Колючки крошечной жесток укус в пяту./ Соленый суховей на веках и во рту,/ где высохший язык устал просить поблажки,/ но нечем окропить его из мятой фляжки". Такое вот полное совпадение с московской жарой┘

Алексей Зикмунд. "Герберт". Повесть о четырнадцатилетнем юноше, о первой сигарете, первой любви, первом сексуальном опыте, о неизбежном уходе от семьи в самостоятельную жизнь. События происходят в 1936 г. в Германии, что предопределяет гнетущую атмосферу, давящую на Герберта, инстинктивно не принимающего новый нацистский порядок. Повесть написана под сильнейшим влиянием Набокова, у которого автор позаимствовал не только стилистические особенности, но и ряд мотивов, например германофобию и постоянно подчеркиваемую чуждость героя реальности. И именно близость к виртуозной, отшлифованной и поблескивающей на солнце прозе Набокова вызывает резкий диссонанс в тех (впрочем, редких) случаях, когда Зикмунд срывается с набранной высоты: "сильные и сочные голоса черных американцев разжигали в душе эмоциональный пожар" - это уж точно не Набоков! В редакционном примечании цитируется восторженный отзыв на прозу Зикмунда, принадлежащий Милану Кундере.

Лев Усыскин. "Новая секретарша". Городской рассказ, который можно, вероятно, определить как современную производственную прозу. Разница между ней и производственной прозой прежних лет в том, что дело происходит не на заводе, а в фирме и автора интересует не шпиндели и доменные печи, а человеческие отношения.

Звезда

Журнал открывается большой подборкой погибшего в этом году Бориса Рыжего. И почти в каждом стихотворении - тема смерти, небытия, исчезновения. "А я, оставшись тенью потускневшей,/ еще немного послоняюсь тут./ Все вспомню: свет палящий, мрак кромешный./ И сам исчезну через пять минут". А.Пурин в эссе "Памяти Бориса Рыжего" чрезвычайно высоко оценивает его поэзию.

Владимир Рецептер. "Эта жизнь неисправима┘" "Записки театрального отщепенца". Очередная порция свидетельств о театральной жизни Петербурга и провинции, о Георгии Товстоногове и его актерах. Особый интерес представляют записи бесед Рецептера с актрисой Ниной Флориановной Лежен, в 1920 году участвовавшей в репетициях не вышедшего спектакля "Роза и Крест", который ставил сам Блок.

Владимир Гандельсман. Стихи, продолжающие линию, начатую прошлогодней книгой "Тихое пальто" (в этом же номере журнала о Гандельсмане пишет критик Ирина Служевская). "Над кустом ли звезд кустарная -/ вот - работа, чтоб он рос, поди./ Или пыль висит словарная,/ чтоб сгуститься в слово, Господи".

Игорь Ефимов. "Суд да дело". Роман про Америку. Американская жизнь, американские проблемы, адвокаты и судьи, американские психоаналитики, захватившие власть в обществе. Неторопливо тянущийся текст хорош для расслабленного времяпрепровождения: есть любовь и легенький саспенс, ирония и сарказм в умеренных дозах, проблемы от нас далеки, и голова при чтении отдыхает. Продолжение следует.

И, как всегда в "Звезде", новые переводы, эпистолярное наследие знатных петербуржцев и мемуары. В июле читателю предложен мощный рассказ Исаака Башевиса Зингера "Кровь" (перевод Александра Ливерганта), переписка 1976 года историка и переводчика Игоря Дьяконова с эмигрировавшим Ефимом Эткиндом и воспоминания Никиты Кривошеева "Блаженный Августин" о пребывании в Мордовских политических лагерях в конце 50-х и о там же сидевшем католическом священнике, канонике Станиславе Кишкисе.

Знамя

Геннадий Русаков. "Разговоры с богом". Исповедально-философские стихи. "Отец, тебе не лгут. Перед тобой мы наги./ А есть ты или нет - вопрос страстей и вер./ Найти тебя, найти хотя бы на бумаге,/ и душу подогнать к тебе хоть на размер!"

Елена Попова. "Большое путешествие Малышки". Роман. Большое путешествие - жизнь, Малышка - сотрудница литчасти Театра, Театр - символ нашей несчастной страны, сначала томившейся под тиранической властью, затем этой же властью разрушенной и разворованной; роман - ровный и гладкий, без падений и взлетов, несмотря на отдельные остроумные сюжетные ходы. Но что поражает, так это неизбывное стремление изживать советское прошлое при отсутствии интересных и оригинальных мыслей и художественных решений - изживать его и изживать, жевать и жевать...

Сергей Миров. "Такая работа". Рассказ. В семье Колотаевых из рода в род переходит редкий дар - абсолютное чувство времени, и более двухсот лет, со времен Елизаветы Петровны, потомки Колотаевых работают на часовой башне, круглые сутки передвигая стрелки вручную. Добросовестно работают, ответственно, при всех властях и режимах. Страшная, если задуматься, метафора.

Нина Искренко. "И берегов не стало". Стихи и поэма "По следам Тристана и Изольды", написанные в 1989-1991 гг. Публикация приурочена к 50-летию поэта. "Мало что достанется архивным/ хищникам и грызунам нетленным/- Только обнаженная Вселенная,/ отдыхающая как земля под паром".

Вальдемар Вебер. "За заборами". Автобиографическая проза известного поэта и переводчика. По сути - собрание анекдотов (в первоначальном смысле) со сквозной темой: как жилось в Советском Союзе поэту и немцу. Жилось не то чтобы совсем плохо (после 1956 г. за национальность уже не сажали), но очень противно.

Василий Голованов. "К развалинам Чевенгура". Очерк о поездке участников литературно-исследовательской группы "Путевой журнал" (Голованов, географ Дмитрий Замятин, художник Андрей Балдин) на юг Воронежской области.

Наш современник

Тематический в некотором роде выпуск журнала начинается со статьи орловского губернатора, председателя Совета Федерации Егора Строева "В новый век - с тревогой и надеждой". Пишет Строев главным образом о земельной реформе, ну и о литературе чуть-чуть. И большая часть авторов "Нашего современника" на сей раз из Орла. Это прозаики Юрий Оноприенко, Иван Рыжов, Николай Родичев, Валентина Амиргулова и поэты Виктор Дронников ("Скоро-скоро отцветет долина,/ Скоро пчелам погружаться в сон./ На бордовой шапке георгина/ Греет крылья дивный махаон"), Геннадий Попов, Алексей Шорохов, Иван Александров, Вадим Еремин, Михаил Турбин, Владимир Ермаков, Ирина Семенова. Но представлены в журнале, конечно, писатели и из других городов России.

Владимир Крупин. Два рассказа ("Мария Сергеевна", "Женская дружба"), прочтя которые можно узнать, что все демократы - идиоты, зомбированные телевизором, все американцы - нелюди и вообще "русским дезодоранты не нужны, мы в бане моемся".

Юрий Бородкин. "Без покаяния". Повесть. Хулиган Леха Забродин всю жизнь безобразничал, пил, гулял, мучил жену, а как состарился и заболел - решил в церковь пойти, покаяться, да грехи не пустили. Деревенская проза двадцать второго ряда.

Леонид Кокоулин. "Три жизни Сергея Наумова". Документальная повесть, посвященная другу автора, недавно скончавшемуся фронтовику, гидростроителю, изобретателю и вечному романтику Сергею Федоровичу Наумову, человеку, судя по всему, незаурядному.

Юрий Фанкин. "Ястребиный князь". Рассказ о природе, лучший в журнале, не только хорошо и азартно написанный, но и вырастающий за пределы простых зарисовок. Речь идет о борьбе за выживание, о силе и власти силы, о страсти охотничьей, неразрывно связанной со страстью плотской. И люди здесь - часть природы, включенная в ее круговращение.

Москва

Вячеслав Куприянов. "Мертвая петля". Небольшая повесть, состоящая из четырех частей, и хотя части эти объединены общим героем и общим фантастическим сюжетом - полетом в Космос за недостающим человечеству Временем, - притчеобразный текст распадается на отрывки: отрывок любовный, отрывок сатирический, отрывок мистико-философский┘ Иногда удается вычленить даже стихотворение: "Мысль возникает при пересечении быстрого с медленным. Какой силы должно быть мгновение, чтобы оплодотворить вечность? Кто собирает яблоки в саду молний?" - Целое же исчезает, испаряется как будто его нет.

Владимир Пронский. Три рассказа ("Листопад", "Чужой сын", "Развод"); в центре каждого - укрупненная, увеличенная авторским зрением житейская ситуация: тяжелая болезнь, развод, несложившиеся отношения со взрослым пасынком. Правильнее всего, наверное, назвать эти тексты - с характерной незавершенностью и отсутствием жестких оценок психологическими этюдами.

Михаил Тарковский. "Вековечно". Как всегда, у этого писателя действие рассказа происходит в Сибири, герой - охотник-промысловик дядя Толя, старик, охваченный неуемной страстью к жизни. Обращает на себя внимание любовь автора к точной, живописной детали: "В сенях темный, замусоленный до блеска топорик со светлой полосой лезвия был воткнут в пол, держась на самом уголке лезвия, и казалось, что он висит в воздухе".

Священник Андрей Плионсковский. "Лагерная пыль". Рассказы, написанные на автобиографическом материале. (Андрей Плионсковский отбывал срок в 1950-1956 гг.) Особо сильно действует неожиданный поворот известного сюжета: колхозник, осужденный в конце 40-х, впервые в жизни смог заработать и обеспечить семью после того, как в лагерях ввели хозрасчет и зэкам стали платить деньги: в колхозе не платили вообще.

Дружба народов

Ирина Ермакова. "Жизнь засвечена словно в обратном кино┘" Стихи. "Ласточка, пой, не страшись - по неловкостям, перлам,/ Петлям живым и обмолвкам веревочка вьется -/ Пить! - это алчная медь раскалилась на солнце,/ вечность трубит пересохшим прожорливым жерлом". Из поэтических текстов, кроме Ермаковой, в "Дружбе народов" опубликованы экспрессивные стихотворения Бориса Викторова и верлибры литовского поэта Эугениюса Алишанки в переводе Сергея Завьялова.

Василь Быков. "Болото". Повесть. В тыл к немцам в партизанский край забрасывают трех человек - случайных, неопытных, бестолковых. Начальственная глупость, взаимная подозрительность, жестокость, подпитываемая страхом, засоренность сознания идеологическими штампами предопределяют трагический финал.

Агаси Айвазян. "Американский аджабсандал". Роман. Перевод с армянского И.Карумян. Аджабсандал - это овощная мешанина, рагу, в данном случае образ одновременно и Соединенных Штатов, и фрагментарного повествования, и спутанного сознания главного героя, ереванского бродяги, волею судеб оказавшегося в Северной Америке.

Юрий Петкевич. "Беспокойство". Повесть. Проступают, как во сне, в тумане или на старой кинопленке, персонажи без четких характеристик, часто отличающиеся друг от друга лишь именами, мальчики и девочки со странными улыбками, контуры домов и линии человеческих судеб; "определенные линии развиваются, соприкасаются и расходятся". Жизнь - это ведь не роман, в ней все спутано и неясно.

Максим Павлов. "Огород". Герой-рассказчик вспоминает детство, бабушку, бабушкин огород и рассуждает о власти земли и все стирающем времени.