Елена Герчук СООТВЕТСТВЕННО тематике газеты "EL-НГ" обычно мы стараемся и на полосе "Искусство книги" заниматься в основном книгами "тиражными", выходящими официально утвержденным образом в реально существующих издательствах. Однако в силу некой статистической флуктуации в Москве в течение одной недели произошло сразу несколько событий из области искусства, именуемой по установившейся терминологии "книгой художника" и традиционно считающейся наиболее элитарной областью книжного искусства. 1 февраля в Зверевском центре современного искусства был представлен книжный проект Петра Перевезенцева и Сергея Якунина "Копыса. Попытка выхода". 6 февраля в Государственном музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина открылась выставка петербургского художника Михаила Карасика, на которой были представлены альбом "Еврейские песни" Дмитрия Шостаковича и книга "Минарет" (деление на жанры - авторское). 7 февраля в галерее "High Style" художник Виктор Гоппе представил свой издательский проект "Книга спектакля" по материалам поставленной в театре "Эрмитаж" режиссером Михаилом Левитиным пьесы Александра Введенского "Кругом возможно бог". Такое совпадение мы сочли достаточной причиной, чтобы взглянуть на это явление в целом и попробовать выяснить, не появилось ли в нем каких-нибудь интересных новых тенденций.
Во всех трех случаях зрителям представлялась не книга, а вполне классическая выставочная экспозиция и(или) театральное действо - сама же книга, вокруг которой все и было организовано, присутствовала в лучшем случае в единственном экземпляре и демонстрировалась только "по знакомству" из рук самого художника как предмет бесценный и уникальный.
Уникальность книг Михаила Карасика для их автора принципиальна. Она неразрывно связана с их формой, он постоянно подчеркивает ее, то вводя в свои книги не воспроизводимые в тираже детали - будь то пришитая к странице дамская подвязка или вделанный в переплет водопроводный кран, - то придавая им, как представленной на выставке книге "Минарет", непрямоугольную форму, недоступную механической обрезке и брошюровке, то заключая их в футляр какой-нибудь удивительной конструкции. Словом, никто кроме самого Карасика его книг делать не может, стало быть, они являются авторскими произведениями в буквальном смысле слова. С другой стороны, вполне прямоугольные "Еврейские песни" на самом деле представляют собой альбом цветных автолитографий, которые могли бы быть напечатаны и не в 13, а в 130 экземплярах. Хотя, конечно, цветная литографская печать чрезвычайно трудоемка, и стоили бы такие издания недешево.
Еще более странно обстоит дело с книгами Виктора Гоппе. О них нам уже приходилось писать (см. EL-НГ от 25.05.2000), и тогда наиболее примечательным нам показалось именно балансирование художника на грани понятий тиражности и уникальности, его поиски различий между книгой и станковым произведением искусства - эти поиски иногда приводили к удивительным результатам, когда печатный пряник оказывался вполне тиражируемым изданием, а вышедшая из кинешемской типографии банальная книжечка на серенькой бумаге воспринималась как подлинная драгоценность. Новая же его книга, если и является экспериментом, то в области жанров издательских, а не художественных, к тому же экспериментом вторичным: "Книга спектакля", составленная из фотоколлажей сцен театрального спектакля и текстов реплик, по замыслу, структуре, а отчасти и по композиции почти в точности повторяет классическое издание пьесы Ионеско "Лысая певица" ("Галлимар", 1964, художник Массен) - впрочем, по словам самого Гоппе, он с этим изданием не знаком. Сама же книжная форма никаких следов экспериментального начала не несет, характерная для этого художника ювелирная работа с материальной стороной книги здесь никак не проявляется. Шелкографская печать с крупным растром, привычная на сувенирных футболках, никак не соотносится с уже почти стандартной для Гоппе оберточной бумагой; его любимый размашистый рукописный шрифт, такой органичный для керамики, - с механической достоверностью фотографии; и, конечно, ни печать, ни бумага, ни самая обычная книжная конструкция не объясняют тиража в 30 экземпляров, гордо заявленного прямо на обложке: уникальность этого издания чисто декларативна, оно могло бы быть напечатано и тиражом в 30 тысяч и стоило бы в отличие от альбомов Карасика уже сущие гроши.
По-видимому, эти самые шесть, тринадцать или тридцать экземпляров, это столь явно искусственное ограничение тиража и составляют основную ценность книги - ценность уже не художественную, а коллекционную. Отчасти поэтому чужими в этом ряду оказываются книги Петра Перевезенцева. Соответствуя по форме всем коллекционерским стандартам вплоть до использования нарочито грубой бумаги и рукодельных шрифтов, они, судя по всему, являются не самостоятельными предметами, изготовленными для продажи, а составными частями огромной, многолетней авторской игры, частями целой сотворенной им цивилизации - со своей сложной системой ценностей, непонятной и даже принципиально непостигаемой непосвященными (в том числе коллекционерами). Уже само существование книг в единственном экземпляре - обязательное для мифического государства Копысы - выводит их за рамки рыночных стандартов, а происходившая в Зверевском центре "попытка выхода", как раз и заключавшаяся в полиграфическом тиражировании копысянских текстов, даже самим автором вовсе не безоговорочно признается удавшейся.
Возникают серьезные основания для предположения, что само существование коллекционеров "книги художника" призванное, казалось бы, поддерживать художников в их творческой работе, не ограниченной издательскими требованиями для многих оказывается тормозом ничуть не меньшим, чем пресловутый "издательский заказ", заставляет мастера отказаться от эксперимента в пользу изготовления очередного рыночного продукта, пусть и для весьма элитарного рынка. Конечно, выбор этот - личное дело каждого художника в отдельности. Но результатом данного выбора становится исчезновение дистанции между художником и покупателем, бывшей тем самым полем взаимных влияний, откуда и происходили все новации в общей культуре книги, просто книги, книги "тиражной" или "полиграфической" - как ее с несколько отчужденной интонацией именуют художники книги "коллекционной". Подтверждением этого нам кажется разговор с художником Михаилом Карасиком, состоявшийся на открытии его выставки.
- Вам не кажется, что вы стали уходить от книжной формы в станковую?
- Мне меньше всего хотелось бы, чтобы меня воспринимали как художника, который делает книги. Те книги, которые мне хочется делать, - они должны быть чуть больше, чем книга. Начиная с формата, с оригинальности печати и так далее. Чтобы они были чуть больше произведениями искусства.
- Не книжного искусства?
- Бывают же разные книги: книга-картина, книга-объект, книга-живопись.
- А книга-книга?
- Нет, книга-книга - этого мне мало.
Такой выбор, конечно, - тоже личный выбор художника. Но будем отдавать себе отчет: "Больше, чем книга", - это уже не книга.
