Сидеть на трех стульях

Мариус Ивашкявичюс – свой в кино, театре и литературе.
Фото с личной страницы в Facebook

Это по его пьесам поставил Римас Туминас в своем вильнюсском театре спектакли «Мадагаскар» и Mistras – изысканные, умные, полные отличной иронии литовцев по отношению к самим себе. Драматург Ивашкявичюс востребован не только театрами родной Литвы, но и, например, нашими: в Центре драматургии и режиссуры (что на Беговой) идет спектакль по его пьесе «Ближний город», в хабаровском ТЮЗе поставили год назад «Малыша» – историю из тех времен, когда многие литовцы были насильно переселены в Сибирь. Скоро к постановке по новой пьесе Ивашкявичюса приступит Миндаугас Карбаускас в Театре имени Маяковского. Самого же Мариуса все больше затягивает кино. На его режиссерском счету несколько короткометражных фильмов, один из которых в прошлом году был признан лучшим в секции «Границы шока» на анапском «Киношоке». На «Киношок-2012» Мариус ИВАШКЯВИЧЮС приехал уже в качестве члена жюри того же конкурса. На время фестиваля ему пришлось оторваться от работы над полнометражным фильмом «Санта». Пока известно лишь, что это будет драма из современной жизни с весьма широкой географией: фильм снимался в Литве, Лапландии, Англии, в нем звучат четыре языка, а в главной роли – звезда финского кино Томми Корпела. Все это удалось выведать в Анапе корреспонденту «НГ» Дарье БОРИСОВОЙ.

– Мариус, как так получилось, что вы состоявшийся писатель, драматург – теперь еще и кинорежиссер?

– В театре не раз приходилось выслушивать, что мои пьесы кинематографичны, выстроены по принципу монтажа. Я стал думать и понял, как я их пишу – все вижу крупным планом.

А в театре план всегда общий... Вот я и решил идти в кино. Может, там мне место. Когда-то в театре я испытал шок после того, как увидел первую постановку по своей пьесе. Такое удивление человека, который никогда не был за кулисами. Раньше я писал книги, и они выходили в том виде, в каком я их написал. Только обложку кто-то придумывал. А тут ты видишь свое сочинение – и вроде как не свое… Решил, что сам буду ставить. Несколько спектаклей выпустил, но ощутил, что театральная режиссура – не мое дело. Я решил остаться в театре драматургом.

– А драматургом, кстати, как стали? Вы из театральной семьи?

– Нет. Мои родители и вся родня – врачи. В детстве я хотел быть астрономом, нашел однажды камень и решил, что это метеорит. Оказалось – нет, просто старый камень. Тогда я написал про него статейку, потом еще про что-то в моей округе. Вроде оказалось, что получается писать. А театр появился довольно поздно в моей жизни. В 1998 году написал первую пьесу, мне было 25. Уже были изданы две книги с моей прозой. Начинать быть драматургом довольно сложно. Шансов, что кто-то тобой заинтересуется, немного. И вроде как у тебя нет мотива. Но в какой-то момент в Литве был объявлен конкурс на лучшую национальную пьесу. Я тогда работал в газете, но как-то за месяц по ночам написал пьесу. И выиграл с ней конкурс. И театр завладел мною на какое-то время совершенно, прозу я забросил. Сейчас вот хочу вернуться, закончить один роман, может, последний. Возможно, и театр сейчас брошу, уйду в кино. А может, так и буду сидеть на этих трех стульях.

– Вы вот рассказали про шок от первой постановки по вашей пьесе. Это стало уроком? Как потом работали, например, с Римасом Туминасом над «Мадагаскаром» и Mistras?

– Идею «Мадагаскара» Туминас предложил. В общем-то, это был заказ, а к заказам я тогда относился скептически. Получив от кого-то другого посыл, дальше как будто тащишь на себе тяжелый корабль. Но, как выяснилось, нужна просто хорошая идея, режиссер, которому веришь, и театр, который заинтересован, – тогда можно браться за заказ. Я всегда иду на диалог с постановщиком, пинг-понг между драматургом и режиссером очень полезен для конечного результата. Конечно, надо фильтровать то, что режиссер предлагает переделать, но совсем игнорировать его просьбы глупо. Ты и режиссер – дуэт.

– А с актерами как взаимодействуете?

– Я бы не преувеличивал роль актера в литовском театре. Все-таки актер – это инструмент режиссера. Как постановщик его будет крутить, так тот и будет крутиться. Интерпретация – дело режиссера.

– С годами становитесь терпимее к интерпретаторам?

– Да. Сейчас я уже, даже если внутри не рад, стараюсь не огорчать постановщиков.

– А когда видите спектакли, поставленные не литовцами, а, например, российскими режиссерами, есть чувство, что ваше заветное не считано, не раскрыто?

– Я всех не видел. «Ближний город» в Центре драматургии, например, не смотрел. На премьеру «Малыша» я приезжал в Хабаровск, и мне показалось, что они очень точно уловили интонацию пьесы. Скоро Миндаугас Карбаускис начнет работу над спектаклем по моей пьесе «Кант» в Театре имени Маяковского. Пьеса написана на основе главной книги Канта «Критика чистого разума». На тезисах его философии.

Сцена из спектакля Mistras. Фото с официального сайта Малого драматического театра (Вильнюс)

– Так пьеса про Канта или про тезисы? Или про то, как Кант пишет тезисы?

– Про то, как Кант обедает. У него была такая немецкая система жизни, и мне она даже показалась привлекательной. Утром он пил чай и выкуривал трубку, потом давал уроки, работал над книгами, после чего он три-четыре часа обедал. На обед к нему приходили близкие, друзья – жители Кенигсберга. И вот в моей пьесе представлен один такой обед в обычный день, который оказывается не совсем простым.

– Чем же вас так Кант привлек?

– Принято считать, что он был скучным, сухим педантом. Из того материала о нем, что я перерыл, я понял, что это не так. Он показался мне очень симпатичным человеком. Думаю, если бы мы жили в одно время, мне было бы интересно с ним общаться. Например, с одиним из главных героев пьесы Mistras Адамом Мицкевичем, чью поэзию я очень уважаю, я бы не дружил. Мне кажется, он испытал слишком большую славу. Его боготворили в Польше и Литве – и это дало ему не самые привлекательные качества. Канту такого поклонения не досталось. Когда он выпустил «Критику чистого разума», пару лет ее никто не мог прочесть, ни один философ Европы. По мне, так у Мицкевича было плоховато с юмором, а у Канта с этим все хорошо. Когда я писал эту пьесу, изучал юмор конца ХVIII века. Мне пришлось прочитать немало анекдотов того времени. Сейчас они даже на детский юмор не тянут – настолько они наивны. А люди тогда их слушали и ржали.

– Mistras – пьеса про людей XIX века, теперь вы углубились и вовсе в XVIII. Это совпадение или чем-то вам та эпоха особенно интересна?

– Нет, мне интересны персоналии. В случае с Mistras это был даже не Мицкевич, а второй герой – мистик Анджей Товянский. Мы с ним, можно сказать, соседи: он родился в 15 километрах от того места, где я родился. Он больше известен в Польше. Конечно, он не приобрел бы такой известности, если бы не его участие в судьбе Адама Мицкевича – поэт стал его правой рукой в секте. Мицкевича рядом с Товянским считали кем-то вроде Петра при Христе. По тому, каков был Товянский и что он наделал, я его ставлю в один ряд с Григорием Распутиным. Просто, чтобы человек был известен, нужно, чтобы он был из большого народа, из большой страны. Распутин принадлежит России. Если бы он был литовец, никто бы о нем не знал сегодня.

– Мариус, у вас есть объяснение феномена литовского театра? Так много талантов рождает ваша земля.

– Маленькая страна не может объять всего, она на чем-то специализируется. Литва сильна баскетболом и театром. Но сегодня и в Литве можно уже ощутить кризис качества театра. Кто-то из наших корифеев эмигрирует, кто-то стареет. А интерес публики к театру не уменьшается. Конечно, возможно, кто-то идет туда из снобизма. Но все равно можно сказать, что, если баскетбол в Литве – вторая религия, то театр – третья (первая все еще христианство). Литовский театр – это навыки, привезенные из России, из ГИТИСа (там учились и Някрошюс, и Туминас), плюс литовский менталитет, который довольно сильно отличается от русского. Ну вот дали русская школа и литовские мозги такой удачный симбиоз!

– Литовское государство осознает важность национального театрального бренда или баскетбол ему милее?

– Конечно, баскетбол больше поддерживается! Но надо отметить, что театр все-таки субсидируется у нас лучше, чем другие отрасли культуры – кино, литература. Правда, сегодня можно сказать, что литовский театр держится практически только на Вильнюсе. Раньше были сильные театры в Паневежисе, Каунасе, Клайпеде, сейчас же про них можно говорить – провинциальные.

– Режиссеры и теперь хотят ехать в Москву, а не в Паневежис и Каунас?

– Есть ведь не только тройка знаменитых на весь мир режиссеров. Есть и другие, которые пытались поднять театры в малых городах Литвы, но их оттуда выгнали. Случались восстания местных трупп. Режиссерам говорили там, что они не нужны, что они внедряют в коллективы своих вильнюсских актеров.

– Все время приходится слышать от ваших сограждан: «Литва очень маленькая». Вот даже к нам в Москву, Петербург уезжают театральные деятели. У вас есть ощущение, что вам тесно?

– Тесно, конечно, не в том смысле, что много людей. Но я, как писатель, заложник малого языка, например, не могу найти хорошего переводчика с литовского на английский. Оказалось, мы не были готовы к тому, что границы откроются. Сейчас потребность в переводе есть, а переводчиков нет. Переводчик ведь не создается за месяц-два, нужны годы. Но есть и плюсы жизни в маленькой стране. Пробиться легче. Потом, правда, упираешься в потолок. Тогда уже надо его пробивать и идти дальше.

– Ностальгия по советским временам вас никогда не посещает?

– Нет. Я вырос еще в СССР, помню все, но в Литве мы никогда не были советскими людьми. Мы знали, что нас принуждают жить так. За последние 20 лет люди в Литве стали по-настоящему свободными. Да и в России люди уже другие. Даже при том, что за последние 10 лет вы снова не имеете того качества свободы, какое могли бы иметь. Но это уже не тот строй, что был. Все-таки тот был каторгой, скажем прямо.