Уже соскучились по шоку

А уж как пугали нас стихией!.. Вплоть до того, что, дескать, фестиваль вообще может накрыться облаком, а нас всех с Лазурного Берега не выпустят. Что касается последнего, так это как раз мало кого испугает, а насчет облака – что ж, случались в мире катаклизмы, которые даже такую незыблемую махину, как Каннский фестиваль, способны были напугать. И даже отменить. Студенческие волнения, скажем, 1968 года. Тогда фестиваль не состоялся.

Но с облаком вроде разобрались, хотя в день открытия главного киносмотра в мире погода еще обижалась, что не смогла этих упрямцев под себя подмять. С неба срывалась вода, а ветер надувал щеки и паруса каких-то отчаянных смельчаков в море. Как всегда, сплоченной командой прошло по звездной дорожке жюри. Все мужчины, кроме Шекхара Капура, были в смокингах (Капур оделся с учетом своих национальных традиций). Даже Тим Бертон. Хотя всклокоченного лица не отменил.

По обычаю звездное шествие завершает съемочная группа фильма открытия. Поэтому напоследок прошествовали по красному ковру Рассел Кроу с женой Даниэль и Кейт Блэншетт. Блэншетт, сочетающая в себе, казалось бы, несочетаемое – изысканную утонченность и неженскую воинственность, – смотрелась необычайно грациозно в черном платье с серым узором.

В этот день на Круазетт вообще присутствовала некоторая академичность, если позволительно так выразиться в применении к светскому мероприятию. Ни одна из дам не шокировала публику излишней обнаженностью или экстравагантным марсианским макияжем, а мужчины – те вообще словно все пришли из тайного общества, запрещающего носить что бы то ни было, кроме смокинга.

И это словно перекликалось с общей нынешней Каннской тенденцией. Правда, конкурс еще только начался, и судить о качестве картин, да и об атмосфере фестиваля, совсем рано, но с самого начала одно было ясно: в этом году потрясений не ждут. Ни тошнотворного членовредительства «Антихриста», ни смелого взгляда на историю Второй мировой войны глазами Тарантино┘ Режиссеры нынче все как на подбор в смокингах не только в прямом смысле, но и образно – в конкурсе (пока по крайней мере на первый взгляд) присутствует некая достойная усредненность. Не имеющая, правда, отношения к невыразительности, но лишь свидетельствующая об отсутствии здесь взрывоопасности.

Кен Лоуч, признанный мэтр, классик, появился с лентой «Ирландский маршрут» в списке конкурсантов в самую последнюю секунду. Поразительная способность его снимать практически к каждому Каннскому фестивалю по фильму сослужила в этом году добрую службу организаторам фестиваля, явно испытавшим трудности с отбором картин и громких имен.

Имена нынешнего конкурса делятся на «уже» и «еще». Такеси Китано (в конкурсе заявлен его фильм «Гнев») – уже подзатихшее имя, а, скажем, Сергей Лозница, привезший в Канны картину «Счастье мое», – еще дебютант в игровом кино. Могучий иранец Аббас Киаростами («Заверенная копия»), даже если еще не растерял своей могучести, никаких основ уже довольно давно не потрясает. А Алехандро Гонсалес Иньяриту, появившийся в Каннах с картиной под причудливым названием «КрасАта» (в оригинале название фильма звучит как «Biutiful» – привет Тарантино с его непереводимыми «Бесславными ублюдками»), все время ходит на грани создания чего-то несравнимо прекрасного, но грань не переходит.

Здешняя русская публика ждет, чем повернется жюри к Никите Михалкову. Есть основания думать, что чем-нибудь приличным. Хотя бы основываясь на самом факте приглашения его на Каннский конкурс. Чем поощрит его жюри со знаменитым сказочником во главе – пока никто сказать не может. Но зато уже обсуждается тот факт, что «Утомленные солнцем-2» поставлены последним фильмом конкурса. Некоторые считают, что это знак: мол, на сладкое оставили. Хотя если бы все было так просто, мы бы знали имя победителя в тот момент, когда сверстана программа. Пока же Михалков еще снискал некоторый интерес к своему имени, умудрившись стать мишенью для французских критиков. Le Monde и Liberation недвусмысленно намекнули, что Михалков – сталинист, а Liberation еще рассказала историю с расколом Союза кинематографистов. Впрочем, в подобные истории здесь даже не очень верят – сама мысль о том, что художники могут ссориться, на Западе кажется странной.