Павел Круг.
Шер не занимается эпатажем – ее интересует история искусства.
В галерее «Победа» на Винзаводе израильская фотохудожница Анжелика Шер представила российской публике серию своих работ под названием «Тринадцать». И хотя в пространстве галереи их поместилось только одиннадцать, для фотографа это совершенно не важно. Ее интересует европейское барокко, к которому она постоянно обращается за вдохновением, и отношения с собственными детьми, которые и запечатлены на ее фотографиях. Корреспондент «НГ» выяснил у Анжелики Шер, как и зачем она создает свои полотна на фотобумаге.
– Мне как зрителю сложно понять ваши работы без некоторой предыстории. Поражает их огромный размер – как будто картины в музее. Наверное, такой формат выбран не случайно и за ним кроется какой-то интересный сюжет...
– Все мои работы автобиографичны. Поэтому сначала скажу два слова о себе. Я родилась в Литве, с 1990 года живу в Израиле. По первой профессии я парикмахер, по второй – врач-рентгенолог. Фотографией я стала заниматься три года назад, специально для этого окончила Школу искусств в Иерусалиме. Эта серия – окончание цикла работ, посвященного моим детям. Две предыдущие серии назывались Upstairs и Growing down. Я очень далека от политической и социальной фотографии, поэтому фокусируюсь на своих страхах и переживаниях. Эта серия – о страхе потерять связь со своими детьми, я имею в виду как физическую, так и ментальную связь. Это о страхе расставания, страхе пустоты... Чтобы преодолеть и освободиться от всего этого, я использовала яркие цвета, большой формат. А вот предыдущие серии были монохромными, все фотографии были маленького размера, в них не было никакой дистанции между фотографом и объектом.
– А как можно определить жанр ваших новых работ?
– Этот жанр называется tableau vivo. Он был изобретен в середине XIX века во Франции, когда после запрета порнографии художники переключились на «живые картинки» – это и есть буквальный перевод словосочетания. Жанр tableau vivo находится на пересечении фотографии и истории искусства. В этой серии я обращаюсь к барокко – прежде всего к Караваджо и Веласкесу.
Во-первых, я использую только натуральный свет, как и художники той эпохи. Никаких прожекторов, фотомонтажей и спецэффектов.
Во-вторых, я делаю прямые цитаты из тех художников, к кому обращаюсь. Не буду говорить о Леонардо да Винчи – его сюжет превратился в клише настолько, что о любой группе людей, изображенных сидящими за столом, сразу говорят, что это отсылка к «Тайной вечере».
И в-третьих, меня интересует отношение автора к пространству, в котором он работает. У Веласкеса всегда был мотив возникновения второго пространства. В искусстве барокко пространство всегда насыщенно, оно не терпит пустоты. У меня перегруз деталями даже раздражает зрителя, вплоть до тошноты. Слишком уж много там набросано всяких вещей, слишком много уровней изображаемого – предметы быта, дети, черно-белые фотографии на стенах... Но зайдите в барочный храм или взгляните на картину той эпохи – вы будете поражены обилием лишних деталей!
– Как вам удается собрать все это в один кадр? Ведь такая постановка требует немалых хлопот...
– Сначала я охочусь за светом – фотографирую пространство без объектов, чтобы понять, как оно будет освещено в то или иное время суток. Получается своего рода черновик, эскиз без людей. Потом я привожу детей и делаю серию снимков. Так как я работаю с весьма непоседливыми объектами, то большую роль здесь играет случай, который я всегда стараюсь использовать. Потом идет отборка кадров. Выбранный кадр я печатаю на бумаге типа fine art – это особый сорт фотобумаги, который дает усиление синего и красного цветов. Поэтому работы выглядят особенно ярко. Но я никогда не использую компьютерных спецэффектов.
– А как ваши дети относятся к вашей работе?
 Обычная автобусная остановка превращается в праздник нумерологии. Фото предоставлено галереей «Победа» |
– Нормально. Они мне помогают, хотя я думаю, что смотреть на готовые фотографии для них немного странно. Меня ведь интересует момент отрыва детей от своих родителей. На одной фотографии моя 12-летняя дочь меряет свадебное платье. На другой изображен мой 13-летний сын – в иудаизме считается, что с этого возраста мальчики сами начинают нести ответственность за свои поступки. Он одет в традиционную для религиозных евреев одежду – черный сюртук и шляпу. Состоявшейся эту фотографию делает один жест – мальчик закрывает лицо рукой, как будто он хочет заслонить глаза от солнца. Но у религиозных людей считается, что фотография отнимает у того, кого снимают, часть его души.
– Вы вообще не боитесь выносить свои отношения с детьми в публичную сферу?
– Не боюсь, потому что я не занимаюсь эпатажем. Для сравнения – одна американская фотохудожница делает работы, где она изображена обнаженной со своими детьми. У нее есть целая серия таких работ. Но одну фотографию не согласилась выставить ни одна галерея – на ней она целует своего сына, у которого в этот момент возникает эрекция. Другая фотохудожница, родом из Чехии, сфотографировала свою дочку обнаженной в период ее полового созревания вместе с мужчиной. Если сравнивать с этими вещами, то у меня здесь нет ничего, что можно было бы принять за провокацию.
– Скажите, откуда взялось название серии? Для вас вообще важны сочетания цифр, может быть, вы болеете нумерологией?
– Я вообще считаю, что все фотографы: а) фетишисты, б) вуайеристы и в) страдают нумерологией. Я признаюсь, что мне нужно было себя ограничить по числу снимков – иначе их было бы слишком много. Я долго думала, какое число выбрать и в итоге остановилась на числе 13, потому что уж очень оно кокетливое. В иудаизме оно считается счастливым, согласно каббале оно вообще означает слово «любовь». В христианской традиции оно, наоборот, несчастное, даже проклятое.
– Вы случайно не религиозный человек?
– Нет. Я вообще боюсь этой всей религии. Но я выросла в Литве, а там даже в советское время люди были довольно религиозны. Из любой точки Вильнюса можно видеть по крайней мере четыре костела. В Израиле совсем другая традиция. Там мне говорят, что я привезла им Литву. И дело здесь не в религии. Просто Израиль залит солнечным светом, а у меня на фотографиях – серая, пасмурная погода. Для меня самой очень важен яркий солнечный свет, вообще для любого фотографа это самое главное.
Марианна Власова 
