Национальный дауншифтинг

Худосочность больше не в моде.
Фото Reuters

«А должно быть, в этой самой Африке теперь жарища – страшное дело!» На мой взгляд, именно эта фраза из чеховского «Дяди Вани» выражает как нельзя лучше хрестоматийную тоску русской жизни, невозможность ничего изменить ни вообще, ни в частности. Жизнь эту остается только принять как факт и успокоиться: «Мы, дядя Ваня, будем жить. Проживем длинный, длинный ряд дней, долгих вечеров; будем терпеливо сносить испытания, какие пошлет нам судьба; будем трудиться для других┘ а когда наступит наш час, мы покорно умрем... и мы с тобою, дядя, милый дядя, увидим жизнь светлую, прекрасную, изящную, мы обрадуемся и на теперешние наши несчастья оглянемся с умилением, с улыбкой – и отдохнем┘ Мы отдохнем!» Очевидно, что Соня с милым дядей собирались отдыхать не от непосильных трудов и бурных событий, а совсем наоборот – от той пошлой обыденности, которая похоронила все их амбиции: Сони – как женщины, дяди Вани – как «Шопенгауэра». В их жизни так и не случилось ничего из того, что могло бы в принципе случиться.

Похоже, что Россия вступает как раз в такой период своей истории. Его можно было бы назвать национальным дауншифтингом. Схлынувшие из экономики деньги перестали кормить главного божка постперестроечной России, каковым, без сомнения, являлся личный успех. Случилась глобальная демотивация людей, для которых жизнь представлялась постоянной дорогой в гору. Движение от стиральной машины к «Тойоте» или от одного ярда к следующему придавало смысл череде трудных будней россиянина по меньшей мере последние лет десять, а то и двадцать. Внезапно смысл оказался утрачен, движение либо вообще встало, либо пошло вспять.

Люди из моего круга – а в нем, поверьте, довольно честолюбцев – по-разному реагируют на происходящее. Одна успешная молодая женщина, занимавшая большой пост в приличной конторе, объявила, что ей все надоело, уволилась (сама!) и пошла работать на ресторанную кухню не из любви к кухне, а именно потому, что «тошно». Теперь моет морковку и даже не знает, сколько ей будут за это платить. Кто-то с головой нырнул в кулинарию уже из искренней любви к ней. И все свои помыслы теперь направляет к супчикам, пастам и бутербродикам. Может, читателю покажется это естественным, но в былые дни наша публика столь же увлеченно обсуждала диеты и выводила шлаки. Считалось даже, что женщина-вешалка – это хорошо и красиво. А теперь налицо некое предательство идеалов.

Иные – это еще более многочисленная группа новейших русских – обратились в религию, кто-то разыскивает по френд-лентам символ веры на греческом, кто-то ездит к экзорцистам в лавру. И все постятся. Главным завоеванием торжествующего духа стал постный хлеб, который теперь must have в любом приличном ресторане города. Пересмотр ценностей затронул и самое важное достоинство продвинутых российских женщин – их богатых мужей и сожителей. Внезапно выяснилось, что это никакое не достоинство, а унылые козлы, и главное в жизни – любовь и творчество. Вопрос: «Зачем все?» только начинает стучаться в головы соотечественников – тех из них, у кого в принципе есть головы. И что в конечном итоге явится оттуда в качестве ответа – пока непонятно. Полагаю, все то же: «А должно быть, в этой самой Африке теперь жарища – страшное дело!»