Дарья Курдюкова
К рассмотрению предлагается. Чуткий к современности и одновременно чувствительный Тернер пригодился импрессионистам.
Фото Александра Шалгина (НГ-фото)
Говорят, что «Тернер. 1775–1851», состоящий целиком из собрания Tate Britain, – один из самых дорогих выставочных проектов ГМИИ. В наших музейных собраниях нет ни одной единицы хранения «Уильям Тернер». Художник завещал свои произведения Англии при условии сохранения целостности коллекции. В отстроенной в Tate специально для тернеровского наследия галерее Клор хранится больше 100 картин художника (плюс графика). Из них 40 – а также около 70 акварелей – теперь в Москве. Впечатляющее получилось зрелище.
Чего только не говорили о его работах! И про «подкрашенный пар», и что «этот господин писал сливками, шоколадом, желтком, а то и смородиновым желе┘», и про «портреты ничего отличного сходства»┘ С автопортрета (кстати, очень редко вывозимого из Галереи Тейт) в упор глядит денди и, кажется, немножко сноб. Угрюмый и честолюбивый, самый молодой – 27 лет – член Королевской академии художеств. Джозеф Мэллорд Уильям Тернер занял в истории собственную – подчеркнуто тернеровскую – нишу в разделе одного из основателей английского пейзажа и одного из самых известных английских художников.
После ратовавших за идеальный пейзаж Пуссена и Лоррена (которого, кстати сказать, Тернер невероятно почитал) за развитие жанра взялись Джон Констебл и Уильям Тернер. Но если первому милее был родной околоток с возом сена, то Тернер прославился эксцентричными красочными буйствами и «простудившими» его картины романтическими цветными сквозняками. Современники понимали его не всегда, зато уже почти четверть века существует премия имени Тернера в области современного искусства – высшая похвала потомков.
В произведениях Тернера ужились совсем разные, казалось бы, грани. Столь непохожие друг на друга этапы его творчества выставка замечательно раскрывает. С одной стороны, важнейший академический жанр – монументальная историческая картина. Тут вам и «дела давно минувших дней┘» – «Упадок Карфагена» с полным длинным эпическим названием в лучших традициях исторического жанра: «Упадок Карфагена: Рим твердо вознамерился уничтожить ненавистного соперника, выставляя ему такие условия, чтобы либо вовлечь в войну, либо погубить согласием: взволнованные карфагеняне, стремясь к миру, согласны уступить противникам свое оружие и своих детей». Не «Илиада», конечно, но что-то есть┘ Работа сделана абсолютно в духе Клода Лоррена – с античными архитектурными кулисами, с золотящим воду солнцем и с полной гармонией, несмотря на трагизм момента. Тут же – «Переход Ганнибала через Альпы». Или – реалии наполеоновских войн – «Поле Ватерлоо». По антуражу события последних двух картин вполне можно приписать к одной эпохе.
Акварели – «конек» Тернера. В 1807–1819 годах он делал пейзажные рисунки, чтобы затем издавать их гравированными в «Книге штудий» – «Liber Studiorum». От традиционных и вполне конкретных этюдов-«открыток» (которые путешествовавший Тернер создавал во множестве) художник придет к изображениям, в которых главное – впечатление от атмосферных эффектов, от преломления света и цвета и т.д. Вид Венеции у Каналетто очень обстоятельно показывал все памятники, потому что в значительной мере был создан ради них. У романтика Тернера же, например, Санта Мария делла Салюте на Большом Канале превратилась в фиолетовый силуэт-тень. При этом и в одном, и в другом случае образ Венеции остался абсолютно цельным. Дальше – больше. Оранжево-бордовое акварельное буйство под названием «Закат над швейцарским городком, предположительно Базелем». Ключевое слово – «предположительно» – при полном отсутствии хоть каких-то опознавательных признаков.
Тернер в своих поздних работах, во многом не оцененных современниками, оставляет минимальные сюжетные зацепки. Обычно на уровне названия. То же, что показывают – иногда колористически взволнованное и яркое, иногда ограниченное двумя тонами – действо. Оно рождается из акварели на мокрой бумаге и завершается несколькими ударами высохшей уже кисти. Оно создается на белых грунтах (которые придают законченным картинам особую светоносность) разнонаправленными, пастозными, нервными мазками – и увлекает в знаменитую «тернеровскую воронку».
Чуткость художника к современности предопределила, например, изображение Трафальгарской битвы и убийства адмирала Нельсона. Откликом на «Естественную историю кашалотов» Томаса Била стали «Китобойные суда... затертые дрейфующими льдами» – впрочем, без какой бы то ни было конкретики, но зато с целой живописной симфонией на тему белых, сероватых и жемчужных оттенков. Библейским сюжетом он «проверял» «Теорию о цвете» Гете┘
Впечатлительность Тернера, ставшая сюжетом его работ, пригодилась затем импрессионистам. Прославившийся еще при жизни, устраивавший из академических выставок спектакли в духе мастер-классов, на вопрос о рецепте успеха он отвечал: «У меня был один секрет – работать на износ».
