Поэт в России – просто поэт

Виктор Пелевин – наше "еще не все".
Фото с сайта www.pelevin.nov.ru

«Вам не кажется, что писателей стало как-то очень много?» – на днях спросил меня один журналист, который готовил статью о моем детективе «Зимняя коллекция смерти». Действительно, раньше писателей было неизмеримо меньше, а барельефы самых значительных из них умещались на четырех пилястрах типовой сталинской школы. Ни у кого не возникало вопросов, почему среди четырех гениев российской словесности нет какого-нибудь Антиоха Кантемира. Нет и нет, потому что есть Пушкин, Гоголь, Толстой и Горький. С момента рождения великой русской литературы к писательскому труду относились с трепетом, как к священнодействию и пророчеству. Вокруг по крайней мере трех из русских писателей – Пушкина, Толстого и Булгакова – даже сложились настоящие квази-религиозные культы. Когда мы смотрим на наше время, то обычно спрашиваем, где те учителя и «инженеры человеческих душ», которым мы могли бы поклоняться, как поклонялись поколения соотечественников. Набоков кончил тем, что грезил о нимфетках, пусть и аппетитно, но на школу барельеф уже не повесишь. Солженицын превратился в брюзжащего оракула национализма и сохранил интерес разве что для идеологов «Единой России». Кто дальше: Виктор Ерофеев? Владимир Сорокин? Виктор Пелевин? Кто тут «солнце русской поэзии», «наше все» и «зеркало русской революции»?

Современник, склонный к морализаторству, обязательно скажет: измельчали писатели, вместо литературы – калоедство, стеб и клиповое мышление. Этот современник даже способен устроить позорное и безвкусное судилище над Виктором Ерофеевым, каковое, к стыду, мы могли наблюдать на Первом канале.

На самом деле с писательским трудом произошло ровно то же, что произошло с книгой еще в XV веке. С момента появления книгопечатания книга из дорогостоящего священного символа превратилась в доступный носитель информации. В моей библиотеке есть отличное лейденское издание Нового Завета 1650 года в мини-формате. Четыре Евангелия умещаются на ладони. Это карманная Библия не для торжественного чтения в храмах, не для репрезентации величия Слова, а для интимных нужд конкретного человека. Сначала книга утратила статус драгоценной реликвии, затем то же произошло и с ее содержанием. Европейский индивидуализм увел литературу, как и прочие искусства, от постижения божественного к самопознанию и самовыражению человека. Рано или поздно это должно было закончиться Оксаной Робски и дневником Бриджет Джонс. В массовой культуре XX–XXI веков – писатель не больше чем просто человек, который пишет, потому что ему хочется, потому что язык дан человеку для самовыражения, а не является исключительной собственностью выпускников Литинститута. Мы живем не только в полифонии культур, религий, идеологий и символов, что естественно для глобального мира. Мы живем в эпоху полифонии личностей. Можете называть ее какофонией, зажимать уши или точнее глаза. Но времена не выбирают, в них, как известно, живут и умирают. Сегодня трудно понять, какие книги в будущем будут ассоциироваться с Россией начала XXI века. Кто удостоится если не барельефа на фасаде школы, то хотя бы фанерного портретика, которые в моем детстве украшали стены кабинета родной речи? Для вас это реально важно? Для меня нет, потому что я люблю читать и люблю писать. И всем желаю того же.