На днях ехал с друзьями из Парижа в Эперне, что в Шампани. Как часто бывает, когда несколько русских соберутся в одном месте, разговор из светского перерастал в судьбоносный. Речь шла о состоянии мирового и российского кинематографов. Известный московский продюсер сыпал именами модных режиссеров артхауса – западных и российских. По его словам, все они были «потрясающими». Меж тем ландшафт за окном стремительно менялся от равнины к живописным холмогорам. Голоса друзей назойливо проникали в мои уши, отвлекая от осеннего пейзажа, и в какой-то момент стали меня раздражать. Поэтому я безапелляционно заявил: «Да этот ваш артхаус – пошлая чушь». Повисло тягостное молчание, нарушаемое лишь звуком мотора. Все ждали, что я как-то аргументирую свое заявление. И мне пришлось.
Я говорил о том, что Россия за последние 20 лет пережила удивительные перемены: информационный шок от открытия собственной истории, развал империи, обретение новых ценностей и нового языка, романтика свободы и цинизм денег. Мы лихорадочно росли и учились. Зарабатывали и теряли. Верили и разочаровывались. Жадно читали, смотрели, путешествовали. Эта эпоха дала новых героев и злодеев, монументальностью черт напоминающих персонажей Шекспира.
Наконец, никогда Россией не правили столь молодые люди, может, только при Петре Великом.
Но высокое российское кино словно не замечало происходящего со страной. Его герои были всегда маргиналами, которые живут вне времени и пространства. Они равны себе и загнаны в убогую клетку необходимости. Быт их уродлив, лица глупы, речь косноязычна, поступки хаотичны. Даже в наиболее талантливых попытках осмыслить реалии новой России – фильмах «Брат», «Бумер» и «Страна глухих» – героями становились преступники, так сказать, маргиналы по призванию и профессии.
Я понимаю, откуда шло это преклонение перед отщепенцем. Как и все в нынешней России – с Запада. Именно сытый западный интеллектуал сочувствует маленькому человеку, нелепому и закомплексованному. Потому что в буржуазной мертвящей скуке, опустившейся на Европу после последних великих потрясений 60-х, асистемность можно найти только в жизни неудачника. Но в России-то все по-другому. Кстати, литература оказалась гораздо более чуткой к переменам в стране. По крайней мере два больших писателя – Владимир Сорокин и Виктор Пелевин – предложили свою интерпретацию актуальной российской действительности. Но много ли людей читают книги в эпоху господства картинки? Общественную потребность в осмыслении происходящего со страной научилось удовлетворять российское телевидение. Криминальные хроники НТВ, «Дом-2» и какая-нибудь «Прекрасная няня» содержат больше рефлексии по поводу новой России, чем весь высокий кинематограф. Неудивительно, что проклинаемый элитой телевизор гораздо более востребован, чем российский артхаус, бессмысленный и беспощадный к тому самому маленькому человеку, которого воспевает. Он оставил его наедине с историей и не в состоянии дать ответ ни на один из важных вопросов бытия. Артхаусу остается лишь злобно смотреть в спину зрителя, который валит на безыскусные киноподелки телевизионных продюсеров или гогочет под КВН.