Елена Семенова
В галерее «Проун» на Винзаводе проходит выставка «Интим предлагать!».
У искусства фотографии есть два вектора, определяющие его использование. Первый вектор – утилитарный. Это документальность, способность запечатлеть момент в веках. Второй – это художественное исполнение, что приближает фото к живописи. Не случайно современное изобразительное искусство все чаще идет на всевозможные эксперименты, включающие в себя совмещение, скрещивание рисунка и фотографии, в очередной раз вольно или невольно закрепляя их тождество.
На фоне этих тенденций оригинальной стала идея Марины Лошак, куратора выставки «Интим предлагать!». Проект соединил в одной галерее более 30 работ знаменитого французского рисовальщика Жюля Паскина и 50 французских эротических фотографий 1850–1870 годов. Все они взяты из частных коллекций Франции и России. В наше время, когда эротика и порнография легкодоступны, об эпатаже речь не идет. Синтез скорее дал возможность понять, что живопись и фото часто становятся сообщающимися сосудами.
Жюль Паскин – личность легендарная. Родившись в конце XIX века в Болгарии (настоящее имя Юлиус Мордехай Пинкас), он учился в Вене, Мюнхене, Берлине, рисовал для сатирических журналов Simplicissimus и Lustige Bl’tter. Однако самый активный и успешный период его короткой, но яркой жизни пришелся на 1905–1914 годы. Тогда Паскин работал в студиях на Монпарнасе и Монмартре. Вращаясь в художественной среде, посещая кафе «Дом», «Селект» и «Купол», он дружил с Амедео Модильяни, Хаимом Сутиным, Диего Ривера и даже заслужил прозвище Князь Монпарнаса. Эрнест Хемингуэй дал его портрет в своей книге «Праздник, который всегда с тобой».
Соседство работ Паскина с эротическим фото вполне логично. На протяжении жизни творец вдохновлялся обнаженными телами натурщиц, проституток и гетер, для чего ходил в публичные дома и запечатлевал увиденные там сценки. Талант рисовальщика-карикатуриста и созерцание женских прелестей стали основой феномена творчества Паскина. Феномен в том, что полные, натуралистично уродливые и карикатурные женщины на его рисунках не кажутся пошлыми. Пропуская вульгарные сюжеты сквозь призму воображения, художник превращал их в искусство, рождавшее в созерцателе не похоть, а эстетическое переживание.
Среди картин на выставке – изображения борделя с его губной помадой, зеркалами, кружевными панталонами, оргиями, клиентами, сводницами и даже гермафродитами. Надо заметить, что рисунки эти не кажутся брутальными, они спокойные и будничные. В них скорее можно ощутить иронию и пародийность, чем порнографию. Из общего ряда выпадают поэтичные акварельные зарисовки «Лежащая Люси» и «Лежащая женщина». В них не столько сексуальный призыв, сколько женская душа, спрятанная в разрезе глаз, контуре бровей. Есть также ню на серьезные библейские сюжеты («Танец Саломеи», 1924, «Суд Соломона», 1926, «Блудный сын») и на сюжеты древнегреческих мифов («Сократ и его ученики, осмеянные куртизанками», 1921).
Видя рядом ню Паскина и старинные эротические фото, приходишь к парадоксальной мысли: художник, не выходя за рамки живописи, разрушал стереотипы изображения женского тела, а фото в стиле ню, будучи в то время новаторским искусством, наоборот, укрепляло живописные традиции классики. На выставке «Интим предлагать!» мы можем увидеть, что женщины на эротических фото являют контраст стихийным, диспропорциональным, оргиастическим линиям Паскина. Эти дамы тоже неизящны, но – они замерли в красивых статичных позах, в которые их установил фотограф. Тела их пышны, мягки, округлы и напоминают формы классической живописи. В результате они кажутся «мертвее», чем «клиентура» художника. Фон для фото часто раскрашен от руки и украшен тисненым орнаментом по краям в отличие от мимолетных набросков Паскина, как будто бы сделанных на листке из блокнота.
Альбомы с такими фото в конце XIX века не стыдились созерцать даже знатные светские дамы. Для усиления достоверности использовали стереоскопический эффект, снимая натуру с двух точек зрения. Поместив снимок в прибор с линзами, любовались формами, приобретавими объем. Многие художники и скульпторы использовали их в качестве материала для своего творчества. А что же Паскин? Мимо такого искушенного знатока наверняка не прошла эта мода? Видно, его манера слишком расходилась с классикой. Почему-то представляется, что его нестандартный стиль стал своеобразной сывороткой против повальной массовой эпидемии. Но это всего лишь домыслы. Скорее всего Князю Монпарнаса, ловеласу и бонвивану, было просто гораздо приятней работать с оригиналом.
