Лямбда

Недавно меня в блоге назвали пиявкой.

Публичного имиджа и текстов это не касалось.

Сказано было по мелкому бытовому поводу. И вообще, это была типа шутка.

Но я почувствовал себя как герой романа Арцыбашева «Санин».

«Вся кровь прилила к голове Зарудина. Если бы она крикнула «подлец, негодяй», он бы снес это совершенно спокойно, но слово «скотина» было так некрасиво и так противоречило тому представлению, которое создал о себе Зарудин, что он потерялся. Покраснели даже белки его красивых выпуклых глаз».

Когда Луи Альтюссер предложил понятие интерпелляции, он приводил пример, как полицейский окликает нас, и мы тогда оборачиваемся, откликаемся.

Интерпелляцию можно перевести как окликание, которое всегда ведет за собой откликание. Согласно Альтюссеру, так возникает субъект.

«Объявляю вас мужем и женой».

«Пусть этот пароход называется Теодор Нетте».

«Ты Вася? Забудь свое имя. У нас ты будешь Мартын».

Такие высказывания создают новую реальность, где человек или вещь называется по-другому.

Как в песне Щербакова: «Я назову ее Лямбда». Дать кличку – тоже изменение реальности.

По поводу кличек есть теория Джудит Батлер, одной из матерей-основательниц феминизма.

Продолжая Альтюссера, она пишет, что прозвища – одна из первых форм языковой травмы, с которой мы сталкиваемся.

Самой большой обидой в детской культуре считается обзывание. А взрослые учат: «Не откликайся!»

Они знают, что такое интерпелляция. Даже если не слышали этого слова.

Но почему тогда во многих закрытых социумах иметь кликуху почетно?

Потому что взрослым доступен более глубокий уровень интерпелляции. На котором прозвище, кликуха, погоняло – это оклик, призвание, признание в качестве субъекта.

Согласно Батлер, кличка не только унижает, но и «посвящает во власть языка, которая превосходит изначальные цели, породившие кличку».

В культуре есть примеры, когда кто охотно принимал кличку, данную оппонентами, и переосмыслял ее позитивно.

Натуральную школу раннего русского реализма сначала называли так ее противники. Словечко понравилось писателям. Они стали сами себя так называть. Термин вошел в историю как положительный.

Интерпелляция делает человека «частным», ограниченным, названным вчуже.

Как в мультике про козленка: «Он меня сосчитал!» Помните?

Иначе нарекал Адам животных в Эдеме. Там не было интерпелляции. Никто не был чужим и отдельным. Это был Рай.

Цель христианства – вернуться туда. Не случайно Христос запрещает обзываться, сравнивая это с убийством.

«Вы слышали, что сказано древним: не убивай, кто же убьет, подлежит суду. А Я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду; кто же скажет брату своему: «рака», подлежит синедриону; а кто скажет: «безумный», подлежит геенне огненной (Мф 5:21–22).

«В крещении человеку дается имя, которое связывает его не с социальным институтом семьи, школы или церкви, а с Церковью в изначальном смысле слова, с целым универсумом. Можно сказать, что это утопия. Но только утопия позволяет менять реальность. Надо бороться, чтобы стать своим собственным именем, равным другим именам».

Так говорит Сергей Козин, преподаватель Петербургского христианского университета. В связи с наступающим праздником Петра и Павла он вспоминает работу философа Алена Бадью о том, как в универсализме Павла побеждается интерпелляция.

«12 июля – это про то, как Павел может быть Павлом, Петр – Петром, и при этом они не будут выяснять отношения, исходя из своих частных идентичностей, как описано в Деяниях. А будут обнимать друг друга, как на их иконе».

Пусть будут.