Мяч – непослушная сфера. Контролировать мяч на поле означает удерживать удачу.
Фото Reuters
«Однажды, когда я со стороны наблюдал за бессмысленными перемещениями игроков по полю, мне показалось, что находившееся в зените средиземноморское солнце холодным светом сплавило воедино людей и вещи, а у меня на глазах разыгрывался спектакль абсурда┘ Тогда мне было 13 лет, и я впервые усомнился в существовании Бога и признал, что мир – бесцельная выдумка». Это цитата из статьи Умберто Эко, опубликованной в газете L’Espresso 19 июня 1978 года – в самый разгар чемпионата мира по футболу в Аргентине.
«Я не понимаю этой игры! Двадцать два мужика полтора часа без толку гоняют по полю один мяч!» – говорят нам жены, подруги, сокурсницы и коллеги по работе. По сути, то же, что и у Эко, но проще по форме. Футбол непонятен. Он кажется бессмысленным.
Право быть симулякром
Что значит «не понимаю игры»? Не понимаю правил или замысла? Если речь о правилах, то в футболе они предельно просты. Когда на школьном дворе четверо мальчишек бросают на асфальт рюкзаки и начинают пинать пустую банку из-под «Пепси», окрикивая друг друга ломающимися голосами, то это пусть примитивный, но уже футбол. Значит, дело не в правилах, а в замысле. Не понимая футбол, мы думаем, что потные мужчины на поле – всего лишь картинка, за которой спрятано нечто, и это нечто нам недоступно. Мы полагаем, что люди, пинающие мяч, что-то тем самым обозначают. Что провести футбольный матч, ничего не имея в виду, нельзя.
Один из «топ-терминов» современной философии – «симулякр». Упрощая, симулякр – это знак, не указывающий на какую-либо реальность вне себя. Самодостаточный, сам себя объясняющий и исчерпывающий. Футбол на рубеже XX и XXI века – вполне себе симулякр. Смысл футбола формируется в «говорении» о футболе. Человек, не понимающий футбол, просто не умеет о нем говорить.
Больше века футбол сражался с обществом за право быть симулякром. Экспортированный из Британии и уже на континенте превращенный в «игру элиты», он просачивался сквозь социальные границы, «сшивая» сословия и группы. Внедренный в армейскую среду времен Первой мировой войны для поддержания морали солдат, он становился самодостаточным развлечением. Игра масс превращалась в зрелище, зрелище приносило деньги, и общество уже не могло пустить футбол на самотек. Оно начало придавать игре смыслы, чтобы сделать ее понятной. Понимание заполняло трибуны людьми.
Американский антрополог Клиффорд Гирц как-то наблюдал за петушиными боями на острове Бали. Глядя на дерущихся петухов, балиец видел силы, обузданные социальным порядком. Надевая птицам на ноги cтальные шпоры и стравливая их, островитяне ставили эксперимент: что будет, если эти силы не контролировать? Петушиный бой был уроком. Футбол мог стать таким же уроком на Западе┘
Вполне обычная ситуация: инженер-шотландец, болельщик клуба «Глазго рейнджерс», лютой ненавистью ненавидящий другую команду из того же города – «Селтик». Одежду в бело-зеленую полоску он не наденет ни за какие коврижки – ведь это цвета заклятого врага, лучше будет ходить голым! Ему сообщают, что игрок «Селтика» призван в национальную сборную – он хватается за голову; ему говорят, что этот же игрок забил гол в решающем матче – он не верит своим ушам. Почему?
Матч «Рейнджерс» и «Селтика» задумывался как экспериментальная межконфессиональная война. Столкновение коренных шотландцев-протестантов и приезжих ирландцев-католиков. Матч-предупреждение – вполне в духе балийских петушиных боев. Но что хорошо в традиционном обществе, то быстро теряет смысл в европейском городе на рубеже модерна и постмодерна. Этнически нынешний Глазго – котел, в котором варятся шотландцы-южане, горцы, ирландцы, литовцы, итальянцы, выходцы из Китая и Юго-Восточной Азии. В современном городе различия между социальными группами стремительно размываются, и на вопрос «кто ты?» каждый может дать несколько ответов.
Глазго как «комьюнити» куда сложнее своего символа – матча двух футбольных команд. Равно как Генуя сложнее поединка «Дженоа» и «Сампдории», Лондон – матча между «Челси» и «Вест Хэмом», а Москва – полуторачасовой беготни игроков ЦСКА и «Спартака» на искусственном газоне «Лужников». Футбол схватил прогресс за хвост, а некогда приданный игре смысл ковыляет где-то позади. Сегодня слово «дерби» (принципиальный поединок команд-соседей) – это медиабренд, не имеющий отношения к реальности за пределами стадиона. Создавая интригу, медиа предписывают модели поведения как игрокам, так и болельщикам. Болельщик «Глазго рейнджерс» ненавидит «Селтик» за то, что он – «Селтик»┘
Футбол – западная игра. Городская культура Запада в Средние века и Новое время была культурой процессий. Они наглядно и подробно отражали социальную структуру города. Участвуя в процессии, группа заявляла о себе. Футбольный чемпионат должен был стать процессией, растянутой во времени. Футбольный клуб ассоциировался с субкультурой, сборная – с нацией┘
Но игра развивалась чрезвычайно динамично. Сегодня социум превращается в пластилин, из которого уже сам футбол лепит «комьюнити». Пофантазируем. Представим себе, что мэр Лондона задумал торжественную процессию в средневековом стиле. Процессию–отражение социальной структуры города. Как сделать так, чтобы весь город был ей охвачен? Попросить пройти по улицам футбольных болельщиков в цветах любимых клубов: «Тоттенхэма», «Челси», «Вест Хэма», «Арсенала»! И тех, кто «не понимает» футбол, конечно. Медиа творят реальность. Футбол это прекрасно иллюстрирует.
Человеческое, слишком человеческое
Давно ли вы перечитывали сказку Лазаря Лагина «Старик Хоттабыч»? Мало кому удается предложить столь наглядный пример непонимания чужой культуры. Что сделал джинн, когда пришел с Волькой ибн Алешей на футбольный матч? Бросил на поле пару десятков мячей – чтобы всем игрокам хватило. Свел на нет смысл игры, завещанный нам еще древними греками принцип соревновательности, требующий, чтобы мяч на поле был один. Джинн не понял, что мяч – это единичная ценность. Отксерокопированная ценность перестает быть таковой, ведь никто не ощущает ее недостачи. Волька, помнится, на Хоттабыча рассердился, и поделом! Волька, конечно, советский пионер, но во многом все-таки европеец.
Когда телекомментатор многозначительно напоминает о том, что «мяч круглый», это вовсе не трюизм, а констатация сложности игры, в которой многое зависит от удачи. В футбольном арго есть и другое выражение – «зацепиться за мяч». Мяч – непослушная сфера. Футбол – детище развитой культуры, природа ничего о нем не знала и человеческую ногу к игре не приспособила. Как результат перед нами фантастический спектакль ошибок. Очень «человеческая игра»┘
Ошибки полезны. Футбол не отражает (порой скорее формирует) социальную действительность, но мог бы выступать настоящим тренажером социальности. Игроки корчатся от боли на вытоптанной траве, падают в грязь, не успевают замкнуть прострельную передачу, «мажут» из выгодных положений, теряют мяч, не успевают догнать соперника. Это кричащие образы человеческой слабости, компенсировать которую может только «командная игра». Общество – это тоже команда.
Но, подчеркну еще раз, футбол – западное изобретение. Современный западный человек не может удовлетвориться тем, что он – член команды, винтик в механизме. Винтик хочет стать мотором. Футбольная культура во многом строится вокруг «фартовых парней», индивидуального подвига, умения не исправлять ошибки, а не совершать их. Журнал World Soccer в 2007 году признал лучшим голом всех времен один из мячей, забитых Диего Марадоной в ворота англичан на чемпионате мира 1986 года. Аргентинец принял мяч в центре поля, на скорости обыграл половину команды соперника и поразил ворота. Сборная Аргентины в полном составе была, что называется, ни при чем.
Футбол – это культ финта и удара. Восхищение тактикой – удел «элиты» среди болельщиков. Медиа создают «звезд» (порой из ничего), чтобы финал «комедии ошибок» выглядел логичным и объяснимым.
Порой создается впечатление, что футболисты – люди несвободные. Что они полностью принадлежат владельцам клубов. Пожалуй, это не так. В заблуждение вводят слова «купить» и «продать». Они – часть языковой игры «футбольных бизнесменов», маркеры их статуса и демонстративного потребления. Что касается футболистов, то раб, имеющий агента, адвоката и контракт, – уже не раб. «Профессия футболиста приобрела новое качество, – пишет немецкая исследовательница Кристиана Айзенберг. – По крайней мере суперзвезды являются одновременно и предпринимателями в собственном деле. Совместно с клубами они продают «переживания» и становятся актерами шоу-бизнеса».
Медиа предписывают модели поведения не только игрокам, но и болельщикам. Фото Reuters |
Чемпионат мира – не только состязание «временных комьюнити»: игроки сборных Кот-д’Ивуара, Англии, Ганы и Голландии через неделю могут встретиться в тренировочном лагере одного и того же европейского клуба. Чемпионат сегодня – это кастинг. «Временные комьюнити» живут ровно месяц. Они – трибуна для игроков, желающих заявить о себе как о «фартовых парнях», потенциальных потребителях, лицах на обложках модных журналов, медиаперсонах, «очень важных особах».
Бороться с индивидуализмом в футболе бесполезно. Игрок всегда найдет возможность крикнуть: «Я!», даже если его удел – серии катастрофических ошибок.
И жнец, и швец, и на дуде игрец
1974 год стал для футбола знаковым. Голландская сборная под руководством Ринуса Михелса привезла на мировое первенство в ФРГ домашнюю заготовку – «тотальный футбол» (Totaalvoetbal). Чтобы понять, что же предложили миру голландцы, представим себе следующую ситуацию. Вы в театре. Смотрите, скажем, «Гамлета». Перед вами – Полоний, Гамлет, Офелия, Лаэрт, Горацио. Действие доходит до сцены на кладбище. В этот момент актер, играющий Горацио, вдруг ощущает, что «бедный Йорик» удастся ему как никому иному. Он спешно меняется с Гамлетом одеждами и произносит за него монолог. Как вам это понравится?
Схожее впечатление должен был произвести на приверженцев традиционных тактических схем голландский «тотальный футбол». Если ты не был готов сыграть, когда нужно, и Гамлета, и Тень его отца, то в систему Михелса ты не вписывался. Прежде тренерский гений упражнялся, то сокращая, то увеличивая число защитников и нападающих. «Тотальный футбол» отменил фиксированные роли. Без преувеличения, это был переворот в игре. Смена парадигм.
Нынешний футбол пожинает посеянное в 1970-е. Когда мы произносим имя Роберто Карлос, перед глазами – резкий рывок по флангу, кинжальная передача или чудовищный по силе удар со штрафного. Между тем Роберто Карлос – номинальный защитник. Сложно сказать, на какой позиции играет бразилец Роналдиньо, какой фланг «родной» для португальца Криштиану Роналду. Кто такой «вингер» – нападающий или полузащитник? А опорный полузащитник, не могущий начать атаку и заменить игрока обороны, едва ли когда-нибудь дотянется до звезд.
Справедливости ради, Европа знала о «тотальном футболе» еще до 1974 года. Начало 1970-х – эпоха доминирования голландского клуба «Аякс» на европейской арене. Именно «Аякс» проповедовал «тотальный футбол». Название у клуба, конечно, знаковое. Отсылающее во времена гомеровской Греции. Не случайно отсылающее┘
Аякс – царь Саламина. Под Трою он привел дюжину кораблей. А что такое царь в гомеровской Греции? Это не столько восседающая в базилике «священная корова», сколько человек многих умений. Он и земледелец, и плотник, и воин, и пират, и администратор. И жнец, и швец, и на дуде игрец. Это модель динамично развивающейся личности, которая в любой ситуации находит себе занятие и применение. Такой тип личности пришел на смену тому, что историки культуры называют «профессионально-именным кодированием». Времена, когда от человека требовали одного – настойчиво овладевать азами своей и только своей профессии и не высовываться, – ушли в небытие. Вся история европейской культуры – игра двух моделей. «Мы», подчиняющего себе «я», и «я», выбивающегося из «мы».
Не стану утверждать, что история футбола – наглядная иллюстрация истории европейской культуры. Просто развитие футбола подчинялось европейской логике. Сначала – «профессионально-именное» распределение ролей и чувство глубокого удовлетворения от проделанной, сугубо «своей», работы. Затем – торжество «универсальной личности». Постоянно заявляющей о себе как о потребителе и медиаперсоне.
Футбольный матч – это попытка удержания удачи протяженностью в полтора часа. Свой фарт нужно демонстрировать. На поле. И желательно, когда весь мир за тобой наблюдает.