Алексей Мокроусов
Директор музея Велагичевина Семир Милавич.
Когда город расположен на холмах, он красив и неудобен одновременно. Улицы, уходящие вверх, манят, но карабкаться по ним в гололед невесело. Еще неприятнее спускаться.
В декабре в Сараево не очень холодно. Красная стрелка на градуснике болтается около нуля, хотя ночью может опускаться и до минус десяти. Сложнее с солнцем, скрытым облаками. Те шапкой висят над равниной, окруженной холмами, и эта придавленность ощущается во многих вещах. Даже самолеты, прилетая откуда-нибудь из Вены, могут в последний момент отказаться от посадки. Они разворачиваются и летят обратно. Туман.
В воздухе разлит специфический, с горьковатым и одновременно сладковатым привкусом, запах угля: многие им топят.
Запах тоже вписан в ландшафт, многое определяя в нем, но не в людях. Сараевцы доброжелательны как мало кто в Европе. Спросишь дорогу – тут же соберут консилиум, а в результате проводят лично. Стоило в супермаркете полениться взять корзинку и все равно набрать с полдюжины коробок и коробочек, как продавщица из пекари (так называют пекарни), прежде чем обслужить, бежит тебе за тележкой: вам же ведь неудобно!
При этом город его жители знают на удивление плохо. Стоя в 20 метрах от начала улицы Зеленых Беретки, пытался выяснить у прохожих, где же это самое начало. Не получилось. Затем минут пять объяснялся с двумя девушками по поводу новой синагоги – куда, как пройти? Девушки упорно отправляли на ту сторону реки. Я же был уверен, что стоит остаться на этой. В итоге договорились с грехом пополам, я сделал два шага – и очутился перед огромным зданием желтоватого цвета. Вот и синагога.
Говорят, в Сараево много новых людей, переехавших сюда из деревень и еще не очень в нем ориентирующихся. Это одно из последствий войны, окончившейся 12 лет назад. Население тогда сократилось на треть, 11 тысяч жителей погибло, а число прибывших боснийских беженцев превысило сто тысяч.
Город до сих пор не залечил свои раны. Следы от пуль видны на многих зданиях, разрушенные дома стоят в самом центре, а некоторые жилые многоэтажки представляют собою странную смесь живого и неживого. В иных фасады так и остались раскуроченными от взрывов снарядов, а рядом с выбитыми стеклами и рухнувшими стенами светятся огни обитаемых квартир.
Но много и новых домов, и грандиозных планов. На месте снесенных казарм Тито в самом центре города, вблизи вокзала, американцы собираются строить огромное здание посольства. Пока что работы приостановились из-за археологических находок, обнаруженных при рытье котлована, но к 2009 году здание должно все же появиться. Ренцо Пиано спроектировал музей современного искусства – тот обещает стать главной архитектурной достопримечательностью города. Многие художники со всего мира уже подарили музею свои произведения.
Выставочная жизнь в Сараево оживилась одной из первых. В декабре показывали, например, работы местного классика, 90-летнего Владимира Войновича. После реставрации открылись два здания Национального музея Боснии и Герцеговины. В одном – милый своей старомодностью отдел флоры и фауны, полный шедевров от таксидермистов. В другом – археологический отдел, сделанный уже по последнему слову музеографии, со множеством предметов римской и более поздних цивилизаций.
Зимой в сараевских музеях пустынно, за исключением разве что Исторического. В его дворе выставка военной техники, а отдельный этаж посвящен истории осады города в 1992–1995 годах. Это чем-то напоминает музей блокадного Ленинграда – то же обилие вещей, приспособленных для выполнения не свойственных им функций, фотографии, рассказывающие о буднях больниц и пекарен. Один из снимков запечатлел улицу, где проход между домами закрыт бетонным блоком. Так жители пытались спастись от снайперов, засевших на холмах вокруг города.
Музеями выглядят и мечети (вход в самые красивые из них – платный), и старая синагога тоже показывает предметы культа и быта. Ее построили в XVI веке, вскоре после того как из Испании прибыли в Сараево первые евреи, высланные католическими королями. Есть музей и при старом православном храме. Он датирован 1539 годом. Фреска на его стене тоже пострадала от пуль. Сам музей невелик, но симпатичен. Здесь произведения и критских, и сербских, и русских иконных мастеров с XV по XVIII век, церковная утварь и даже грамоты 1700-х годов от османских шахов, закрепляющие права православных в местных землях.
Другой православный храм в Сараево, на улице Зеленых Беретки, – более новый, 1860-х годов. В нем только завершается реставрация, хотя и алтарь, и витражи можно разглядывать уже сейчас.
А вот православный храм в Мостаре, столице Герцеговины и ее главном туристическом магните, разрушен до основания.
Мост и река
Остатки храма в Мостаре окружены высокой сеткой. В ней можно без труда отыскать проход, но воспользоваться им нет смысла. Кроме остатков напольной мозаики не сохранилось буквально ничего. Стоящая за развалинами старая церковь окружена высокой стеной, по верху которой в цемент вставлены осколки бутылочного стекла. За церковью – православное кладбище, поднимающееся высоко по холмам и разделенное оврагом. Здесь хоронили еще в XIX веке, но рядом со старинными крестами, часто поваленными, словно ураганом, много и современных могил.
 Центр старого города своим обаянием обязан османам. |
Кладбища в этой стране не таятся. Они вокруг всех мечетей, причем старинные надгробия соседствуют с погребениями наших дней. В Мостаре это легко объяснимо – следы войны видны и романтичному туристу. На многих зданиях в центре висят таблички, предупреждающие об опасности обрушения и запрещающие вход в развалины. При этом старая, наиболее туристическая часть города уже приводится в порядок. Пять лет назад восстановили и Старый мост, аркой вознесшийся над Неретвой. Его рисовал и Чонтвари, и множество других художников. В городском музее показывают короткий фильм о последних десятилетиях в истории моста, бывшего не только символом, но и вышкой для прыжков в воду. Пленка запечатлела, как в конце 60-х при большом скоплении народа с него прыгали спортсмены. В начале 90-х, перед Олимпиадой в Сараево (к которой в Боснии до сих пор относятся с настоящим трепетом, считая ее апофеозом недавней истории), Мостар и его знаменитый мост засняли с вертолета. Следующие фрагменты фильма посвящены уже войне, которую в Мостаре вели все три стороны: босняки, сербы и хорваты. Пешеходный мост, давший название всему городу, расстреляли из артиллерийских орудий. Он рушился долго, умирал как человек, не понимающий бессмысленности происходящего.
Несколько лет назад мост восстановили. Фрагменты прежнего, его камни, подняли со дна Неретвы, чтобы использовать при строительстве. Сегодня со Старого моста вновь прыгают спортсмены. Только теперь в фильме некоторые из них прикладывают перед прыжком ладони к лицу.
Зимой жизнь в Мостаре замирает. Продавцы коротают сумерки в пустых лавочках, в туристическом офисе тебя встречают как героя. Даже дом Малибеговича, хрестоматийный образец оттоманской архитектуры, закрыт для посещения. Внесенный же в список ЮНЕСКО дом Кайтаза, прячущийся в улочках старого города, формально открыт, но на деле тоже оказывается недоступен. Вышедший из соседних ворот человек энергично качает головой: никого там нет сегодня, завтра, может быть, кто придет. Но завтра байрам, и все в стране грозит полным закрытием.
Пришлось ехать в Благай, деревушку неподалеку от Мостара. Она известна монастырем дервишей (на деле три с половиной комнатки над живописным водопадом), самим водопадом (на деле два маленьких порожка с водой) и рестораном на рыбной ферме. Все на одной дороге, ведущей от автобусной остановки между рекой и холмами. Фермы я так и не увидел, но кормили и впрямь хорошо. От рыбного супа до форелей – все соответствовало плюс восьми, теплому после сараевского сумрака солнцу, журчанию воды. И даже раздавшийся в самый сладостный момент внутреннего покоя звонок из Москвы не смог разрушить идиллии. Трубку брать не хотелось, но показалось: в этих условиях можно вынести и не такое.
Напротив рыбной фермы стоит красивый дом со множеством построек. Это Велагичевина, оттоманский комплекс жилых зданий, ныне тоже превращенный в музей. Во дворе кто-то красил белой краской. Тут же выяснилось, что не просто красил, а практически реставрировал, и не кто-то, а лично директор музея. Семиру Милавичу едва за 20, он говорит на двух европейских языках, занимается туризмом и не очень понимает, почему еще не так давно все стреляли друг в друга и отчего теперь в вверенный его заботам дом не выстраиваются очереди. Хотя летом здесь, говорят, людно: и музыканты, и торговцы сувенирами, и просто желающие посидеть в спокойном дворике, спрятаться от солнца и забот.
В музее четыре комнаты, открытых для обозрения (зимой три из них реставрируют), и совершенно удивительное пространство между домом и самой рекой – такой маленький сад, с мостиками над водой, печкой, в которой пекли хлеб, сараями и множеством помещений неизвестного мне назначения. Размещенные в пейзаже с речкой и деревьями на берегу, двумя каналами и шумом далеких водопадов, все они были не просто частью дома, принадлежали не только истории, но и будущему, к которому поток времени устремляется помимо воли тех, кто за ним наблюдает. Или история – это и есть будущее, так и не получающее разгадки своего происхождения? Время готово завалить именами и цифрами, но только поначалу те выглядят как подсказки. В итоге ни указателей, ни гидов, одни лишь мосты, возникающие, исчезающие и вновь восстающие над рекой.
Кварталы, соседи
Посмотреть же городской мусульманский дом мне довелось лишь в самом Сараево. Дом Сврзо, строившийся на протяжении трех веков, начиная с 1640 года, спрятан в улочках за мусульманскими кварталами. Найти его без проводника довольно трудно, хотя розыски того стоят: это настоящие хоромы, полные ковров и оттоманок, с огромной кухней и просторными балконами. Даже во времена Османской империи – город был ее частью с 1472 года, он назывался и Босна-Сарай, и Сарай-Ова, – таких домов-красавцев, соединяющих в себе и элементы крепости, и комфортабельное жилье, было немного.
Неподалеку от дома Сврзо – рыбный ресторан Libertas, один из лучших в городе и самых дорогих по местным меркам. Среди завсегдатаев – политики и дипломаты, официанты понимают по-французски, но для московского жителя цены выглядят щадящими: вдвоем можно поужинать за 50 евро, включая вино. Европейские деньги в ходу в Боснии и Герцеговине, цены часто указывают сразу в двух валютах (местная так называемая конвертируемая марка соотносится с евро примерно как 2:1), да и на чеках порой печатают сразу обе цифры. Так что, когда официант предлагает расплатиться в евро, удивляться не приходится. Зато можно отказаться.
Сам мусульманский квартал полон магазинчиков и лавочек, расположенных в старинных торговых рядах и крытых рынках: все же шесть столетий назад город был центром всей балканской торговли, да и сегодня он вновь становится все более мусульманским. Сербские кварталы Сараево живут особняком, здесь и пишут уже не латиницей, но кириллицей, хотя язык у босняков и сербов, как и у хорватов, общий. В этом тоже проявляются Балканы, мир, который еще недавно был обязательной частью русской жизни, а сегодня словно выпал из нашего опыта и сознания, как родственник, вышедший из машины отдышаться и оставленный за поворотом дороги.
 Мусульманские кладбища в боснийских городах встречаешь повсюду. Фото автора |
Среди товаров в сараевских магазинах есть и местная одежда и обувь, хотя в основном она привозная. Помимо «фирменных», это турецкие или китайские вещи, много и хорватских. Кроме старого рынка, превращенного в торговые галереи, в квартале много кафе и ресторанчиков, причем порой с именитыми владельцами. Так, «Герцеговиной» владеет известный в прошлом футболист Тарик Ходжич. Кормят у него неплохо, хотя не подают чай, а главное – в ресторане нет туалета. Говорят, это типично для всего квартала и даже в чем-то подчеркивает его аутентичность.
Соседствующий «австрийский квартал» (австрияки в течение сорока лет до Первой мировой правили в Боснии) уже отмечен влиянием бюргерского духа в архитектуре, обилием лепнины на домах и величественно-торжественными зданиями, напоминающими о центре Вены. Такова, например, местная почта, с просторной и даже в чем-то парадной главной залой, да и сараевский театр вполне мог стоять где-нибудь в Линце или Клагенфурте. В отличие от Мостара, где драматический театр в разгар сезона не подает признаков жизни, в Сараево показывают и оперы, и балеты, и спектакли (всего здесь с полдюжины театров, в том числе «Сартр», он создан в годы войны, так и называется – «военный театр»). Концерты проходят и в церквах, в столицу Боснии часто приезжают на гастроли, а по числу зарубежных культурных центров городу могут позавидовать многие. Есть даже иранский культурный центр, не говоря уже о французском или немецком – но только не российский.
Ни недавнее прошлое, ни низкие декабрьские облака, нависающие над Сараево, оказываются не в состоянии лишить его жизни, пусть и с привкусом не до конца еще оттаявшей памяти. Потому с таким интересом наблюдает за городом из окна дома кошка моих сараевских друзей. Они назвали ее Неретва, как река в Мостаре. Хотя в самом Сараево течет Миляцка, которую иностранцы готовы называть Милячкой. Что даже кажется мне точнее.
