Чернецки пьяные

Для стола соборного духовенства закупались заморские вина: бургундское – бутылками, белое французское – ведрами. Василий Перов. Трапеза. XIX век. Русский музей

Христианская доктрина проповедует воздержание, в том числе ограничение в употреблении спиртного. Примеры трезвой жизни призвано давать духовенство. Но в жизни не все происходит так, как того требует идеал благочестия. Часть духовенства знала меру в винопитии, другая отличалась невоздержанностью, едва ли не составляя большинство. Монашество не было исключением: с одной стороны, аскеты-подвижники, с другой – целые монастыри, погрязшие в пьянстве.

В «служении» Бахусу

В первую очередь отмечалось бражничество белого духовенства. Начнем с XVIII века. Архивы содержат множество документов о пьянстве духовных лиц. Подобные истории порой просто шокируют. Дореволюционный народ с этим будто бы свыкся, возмущаясь лишь в тех случаях, когда пьяный поп был не в силах совершать требы.

Но пьянство вело к крайнему нечестью. Случались неприглядные истории. Одна из них, происшедшая в 1720-е годы в Москве в Преображенском храме Замоскворечья, описана в очерке Николая Лескова «Случай у Спаса в Наливках». Герой очерка – пьяный cвященник Кирилл Федоров, «начудивший» в алтаре в богослужебном облачении. Архивы не противоречат тому, что рассказал про Федорова Лесков: «Напився пьян, в святом олтаре в священном одеянии на… дьякона… подобно детской игре чехарде, садился…» Дьякона вызволил сторож. В другой раз за вечерней пьяный, облаченный в ризы Федоров, находясь в алтаре, «церковь осквернил», «вынув у себя тайный уд» для утоления «малой» потребности (РГИА. Ф. 796. Оп. 14. Д. 316. Л. 27 об., 31).

Но выбор между «пить» или «не пить» не всегда был прост. Священник Тимофей Тарасов пострадал лишь за то, что не стал осушать бокал за здоровье императрицы Елизаветы Петровны.

Между тем складывались дурные традиции. В 1782–1783 годы магистрат в Каргополе просил местное духовное правление изучить дело по обвинению пономаря «в испускании в святом алтаре мочи». Нет сомнения, что пономарь был не трезв.

Для утоления «жажды» не считались ни с чем. Дьячок из Санкт-Петербургской епархии заложил в питейном доме часть иерейского облачения – епитрахиль. А тамбовский поп Захария Федоров оставил в питейном заведении дароносицу со «святыми тайнами», о чем сообщила Тамбовская духовная консистория (РГИА. Ф. 796. Оп. 68. Д. 133). В дальнейшем в Тамбовской епархии случился тот же скандал: в питейном доме опять нашли дароносицу, о чем донес в Синод местный епископ.

Даже «элитарные» храмы не отличались трезвостью духовенства. Злополучное пьянство не миновало и клир Успенского собора в Москве. Но здесь пили не что попало. Для стола соборного духовенства закупались заморские вина: бургундское – бутылками, белое французское – ведрами.

Сознание пьяниц всецело поглощено мыслями о выпивке. Священник Василий Ефстифиев, клирик Санкт-Петербургской епархии, совершая крещение, нарек дочь одного из крестьян Бутылкой. Возможно, подхватил белую горячку.

Социальное зло перекочевало в XIX век. Рассмотрим типичную хронику Пермской епархии. «Упивается до бесчувствия» – часто встречается в указах местной духовной консистории, идет ли речь о священнике или причетнике. На почве пьянства среди клира случались драки. Были и потери. Дьякон из Троицкого собора в Красноуфимске лишился во хмелю двух пальцев правой руки. Другой дьякон, Михаил Шастин, напиваясь до бесчувствия, нередко ночевал в кабаке. А пономарь церкви, что в Аннинском заводе, повесился. Причина самоубийства объяснена епархиальной администрацией: «Вероятно, от помрачения ума, которое произошло от продолжительного пьянства».

Упивались не только в глубинке. При епископе Пермском Дионисии (Цветаеве) стали обычным делом пирушки в архиерейском доме. Подавали «пунштик», шампанское, сотерн, мадеру, беникарло, тенерифское, прочие благородные вина и, конечно, «ерофеич» – некогда знаменитую настойку на травах.

О серьезных аномалиях докладывали императору. Так, за последнюю треть 1828 года сообщили о буйствах 12 священников, уличенных в бражничестве. За аналогичный период следующего года – о 23 инцидентах, в том числе со священником Тверской епархии Иоанном Григорьевым: будучи пьян, он продолжил «традицию» испускать мочу в алтаре (РГИА. Ф. 1409. Оп. 2. Д. 5511. Л. 45). Той же слабостью прославился в 1831 году и священник Московской епархии Василий Епифанов (РГИА. Ф. 796. Оп. 445. Д. 591. Л. 14 об.). Стал известен и дьякон из Орловской епархии: совершая литургию в нетрезвом виде, он делал «соблазнительные телодвижения». Пример священника Новгородской епархии Космы Иванова тоже экзотичен. Зайдя нетрезвым в собор во время богослужения, он «неблагопристойно кривлялся», показывая народу «неприличные фигуры… из пальцев».

Отчеты разных епархий твердо убеждают: одной из главных причин привлечения к епархиальному суду становилось именно пьянство.

Но, как и всегда, за порок расплачивались не одним авторитетом. Непросыхавший священник из Владимирской епархии Димитрий Константиновский в 1850 году вместо водки случайно выпил купоросное масло. Священник Петр Левашов «в бессознательном состоянии от нетрезвости» поджег свой дом. От пьянства клира страдало и церковное добро. Иерей Никанор Дягилев, будучи пьян, потерял напрестольный крест и епитрахиль.

Пьянство порождало преступные и нечестивые помыслы. В 1855 году священник из Пермской епархии Василий Албицкий, будучи не трезв, похитил из церкви антиминсы. Дьякон Николай Попов из Вологодской епархии в том же состоянии совершил убийство.

Случались анекдотические истории. Крестя ребенка, один пьяный поп неоднократно ронял его в купель, так что родственникам младенца приходилось не раз вылавливать его из воды.

От пьяного попа мог пострадать и церковный начальник, как в 1747 году случилось в селе Покровском, близ Елабуги, с десятоначальником (помощником благочинного), который был дран в трапезной за волосы и покрыт «скверной матерной бранью» священником Михаилом Поповым (Известия Общества археологии, истории и этнографии при Императорском Казанском университете. 1879. Т. II. С. 168).

Копился огромный материал для выводов. Вот что констатировал при Александре II пермский губернатор Бернгард Струве: «Частная жизнь духовенства… представляет отвратительные примеры беспросыпного пьянства, резко бьющего в глаза простому народу».

Начало XX века не принесло благих перемен. Епископ Могилевский Стефан (Архангельский) признавался в 1905 году: «Значительная часть духовенства пристрастна к спиртным напиткам» (РГИА. Ф. 1574. Оп. 2. Д. 193. Л. 3).

Тема пьянства стала перманентной, никуда не девшись и после Октябрьской революции. «Служит не Христу, а Бахусу», – сказал в 1980-е годы епископ Хрисанф (Чепиль) о священнике из своей епархии. «Служили» так, что от возлияний некоторые мертвецки падали у престола за литургией…

Пленялась спиртным и молодежь духовного звания. При императрице Анне Иоанновне происходило разбирательство с вятскими духовными школами, чьи воспитанники, «пьянствуя в квартире, имели пальбу из пушек и пистолет». «Пушки», надо думать, – гротеск. Но нет сомнений, бурсаки буйствовали безмерно.

Ряд семинарий – Пермская, Полоцкая и др. – просто-таки славились пьянством. В 1848 году Синод изучал дело о пьянстве также и столичных семинаристов.

Из бездны монастырских подвалов

Беспросыпное пьянство носило эпидемический характер и в монашеской среде, превратившись в хронический социальный недуг, обострившийся уже в XVII веке. В 1678 году наказали плетьми «старца» Тихвинского монастыря Игнатия – «за порезание ножом старца Манассии» (Летопись занятий Императорской археографической комиссии. 1904. Вып. 17. С. 372).

Петровская эпоха тоже не стала исключением. «Старцы – пьяные… валяются по кабакам и улицам» (Подметные письма Голосова, Посошкова и др. (1700–1705) // ЧОИДР. 1888. Кн. 2. Отд. II. С. 6) – такую картину увидел автор начала XVIII века.

Об одном из выпивох той поры донес в 1725 году епископ Белгородский Епифаний (Тихорский). Он сообщил о том, что игумен Хотминского Знаменского монастыря Серапион, пьянствуя, «блудил» с чужими женами.

Но власти будто бы не видели сопутствующих пьянству пороков и нарушений монашеского устава. При императрице Елизавете Петровне монахов Троице-Сергиевой лавры ежедневно снабжали спиртным: каждому давалась бутылка хорошего кагору, штоф пенного вина, ковш «меду» и пива. Перед всенощной в алтарь вносили ведра с пивом и «медом» для подкрепления сил клирошан во время богослужения. После «благословения хлебов» всем служащим подавали в чарах красное вино, так что на «величание» те выходили навеселе. Особо сибаритствовал архимандрит. Когда он мылся в бане, на каменку плескали венгерское, и винные пары доводили архимандрита до одурения. Однако при архиепископе Московском Платоне (Малиновском), занявшем кафедру в 1748 году, лаврских чернецов ограничили в возлияниях.

Монахи вполне успешно соперничали с белым духовенством по части «подвигов» во славу Бахуса. Пьянствующий иеромонах Игнатий, настоятель Анзерского скита при Соловецком монастыре, учинил за всенощной «испускание» мочи «в немалом числе»: сначала в притворе во время литии, затем и у престола, о чем в 1788 году поведал соловецкий архимандрит (РГИА. Ф. 796. Оп. 69. Д. 313. Л. 1, 3 об.).

Тяжелый недуг одолевал и архиереев, о чем Синод исправно информировали. В 1740-е годы монах Феофилакт (Путилов) сообщил, что епископ Иркутский Иннокентий (Неронович) пьянствует, предаваясь разврату. Трудно сказать, насколько достоверна жалоба монаха. Известно лишь, что позже его нашли убитым. «Незнаемо через какие причины», – констатировал Синод.

Невоздержание епископов стоит особых слов. Причем архиерейскую «жажду» старались регулярно утолять подношениями. Запас спиртного у епископов был обычно велик. Под домом иерарха при Чудове монастыре имелись богатые винные погреба.

Неудивительно, что иные архиереи впадали в запой. Последствия пагубной склонности были печальны. Упомянем епископа Анатолия (Мелеса), пьяные его дебоши в Глуховском Петропавловском монастыре на Черниговской земле, данном ему в управление при Екатерине II.

Правительство учитывало аппетиты духовенства. В 1745 году Троице-Сергиева лавра получила от государства 3 тыс. ведер вина (РГИА. Ф. 796. Оп. 26. Д. 322). Аналогичные поставки шли и архиереям. В 1760 году выделили 200 ведер вина Тобольскому архиерейскому дому (РГИА. Ф. 796. Оп. 41. Д. 334).

XIX век не принес перемен. В 1824 году настоятель Коневского монастыря Санкт-Петербургской епархии, гостя у купца, «упился напитками до того, что плясал и, плясавши, упал на пол…» (РГИА. Ф. 815. Оп. 16. Д. 887. Л. 1 об.). Упомянем и Югскую Дорофееву пустынь Ярославской епархии, где прославился иеромонах Феофилакт. Когда ему предстояло служение в церкви, близ его кельи ночевал послушник, чтобы Феофилакт «не ушел поутру из монастыря и не напился» (РГИА. Ф. 796. Оп. 139. Д. 846. Л. 766 об. – 767).

Пьянство не миновало и женские монастыри, такие как Бугурусланский Покровский и Раковский Троицкий Самарской епархии, о чем доносил в 1894 году епископ Гурий (Буртасовский).

Нетрезвость вела к печальным последствиям. Рясофорная монахиня Рафаила (Гаркушина) из Херсонского Благовещенского монастыря, будучи «почти всегда пьяной» («пила водку запоем»), избила другую монастырскую насельницу, сквернословя при этом (РГИА. Ф. 796. Оп. 169. Д. 2193. Л. 4 об., 7 об., 56 об.).

Борьба с пьянством

Впадая в порок, мы начинаем бороться с ним – но с большим опозданием. Борьба с пьянством предполагала два аспекта: вразумление духовенства и отдаление от порока народных масс. В этом деле было много формализма. Но есть примеры подлинной борьбы со злом.

В 1730 году был наказан приходской священник, который ходил со «святой водой» в кабак и пил там вино. Примерно тогда же, «будучи смертно пьян», священник Никита Семенов, служа в вятском соборе, «много свирепел и… матерными словами много бранился». Во время панихиды, «шум в церкви учинивши», он бросил указ императрицы на стол «и, сбросив с себя ризы, ушел из церкви с шумом». Синод велел прислать его «скованна».

Пьяными попами в особо крамольных случаях занималась Тайная канцелярия. Попал туда, например, дьякон Иоанн Васильев, который, пьянствуя, называл себя царем. Но даже наводящая страх на подданных Тайная канцелярия была бессильна сдержать духовенство.

Смиряли также монахов. Архимандрит Донского монастыря Варлаам, приняв в 1755 году в подарок от заводчика 57 ведер вина, лишился настоятельства. С других спрашивали меньше. В 1757 году Смоленская консистория лишь оштрафовала священника Василия Веможенича, уличенного в корчемстве.

В середине XVIII века архиепископ Серапион (Лятошевич) запрещал строить казенные кабаки в пределах своих вотчин, что вызвало нарекания Камер-коллегии, озабоченной пополнением казны «пьяными» деньгами.

При Екатерине II борьба с пьянством велась решительнее: лишили сана свыше 100 священников и дьяконов (это по скромным оценкам).

Кто-то из пьяниц столкнулся с жестким подходом. Священника из Старой Руссы Герасима Никифорова в 1777 году держали на цепи в духовном правлении, чтобы тот не запил. Но прежде пять раз штрафовали за пьянство. И было за что. Так, не отслужив в церкви в один из зимних праздников, он пришел из питейного дома босой, в балахоне, без шапки и рукавиц. В питейных домах его находили до 20 раз. Ради пьянства он заложил однажды канонник (богослужебная книга для домашних и келейных молитв).

Консистории призывали к воздержанию – клир давал подписки не пить. Но зеленый змий побеждал. В 1910 году на совместном заседании Екатеринбургского епархиального съезда и местной консистории дебатировался все тот же жгучий вопрос «О мерах борьбы с пьянством».

9 января 1901 года под началом вятского губернатора Николая Клингенберга открыли Попечительство о народной трезвости. Но примечательно, что в оргкомитет губернского попечительства никого из духовных лиц не ввели. Интересно, почему?

Между тем казенные палаты запрещали продажу спиртного по воскресеньям и праздникам в часы литургии.

При участии духовенства создавались и епархиальные братства трезвости. Но борьба не была успешной. Больше помог бы добрый пример духовенства. Епископ Андроник (Никольский) взывал в 1914 году: «Горе нам, пастырям, если соблазняем на вино наших верных».