Един, но один

Патриарший куколь – нелегкая ноша. 1 февраля 2009 года.
Фото РИА Новости

Патриарху Кириллу 20 ноября с.г. исполняется 65 лет, и, хотя еще очень рано подводить итоги его патриаршества, есть повод вспомнить, как он шел к этому сану и какую цену приходится платить священнослужителю, когда он оказывается на самой вершине церковной иерархической пирамиды – один перед миллионами верующих.

Как любит рассказывать Патриарх, в школьные годы он сознательно отказывался вступать в пионеры и комсомольцы. «Если вы согласны с тем, чтобы я в галстуке ходил в церковь, то я готов его повязать», – парировал он директору школы. Это было поступком, который противопоставлял сына ленинградского священника советскому школьному коллективу и заставлял всегда быть готовым отстаивать избранную позицию, в данном случае – дистанцирования от организации юных ленинцев. Впрочем, позиции будущего Патриарха никогда не были чересчур догматичными. И неизбежные «на заре туманной юности» искания и сомнения также оставили след в биографии Предстоятеля РПЦ: по его рассказам, в 15 лет он ушел из дома, оставил школу (потом доучился в вечерней), устроился в геологическую экспедицию, готов был стать диссидентом, затем решил поступать в университет, однако после судьбоносной встречи с ленинградским митрополитом Никодимом (Ротовым) изменил свои планы и пошел в семинарию. Но что происходило с ним между пятнадцатью и восемнадцатью годами (когда стал семинаристом)? И что мог означать такой решительный шаг, как уход из родительского дома?

Студент духовной академии Владимир Гундяев со своим наставником митрополитом Никодимом (Ротовым). Фото Фото Интерпресс/PhotoXPress.ru

Чтобы стать диссидентом, имело смысл покинуть, скажем, дом отца – партийного функционера, но дом отца-священника покидать было все же необязательно. Для того чтобы начать самостоятельно зарабатывать – тоже. Осмелимся предположить, что способный и не лишенный честолюбия юноша в какой-то момент мог ощутить себя перед дилеммой между закономерным желанием добиться успеха в жизни и долгом сохранять верность религиозной традиции семьи. А «большая жизнь» ассоциировалась все-таки с жизнью советской, где вернейшим путем наверх была комсомольско-партийная карьера, в которой бойкий, сообразительный и речистый Володя Гундяев вполне мог бы преуспеть. Возможно, чтобы понять, в чем его истинное призвание, и понадобился уход из дома, удаление от непосредственного влияния семьи.

Как бы то ни было, определиться помогло знакомство с митрополитом Никодимом – могущественным «князем Церкви», обладавшим всеми атрибутами большого начальника, от персонального лимузина до свободы перемещения по земному шару. При этом Никодим заметно выделялся на фоне как церковного, так и светского начальства своей прогрессивностью: молодой и динамичный, умный и волевой, он являл привлекательный образ иерарха новой формации. «Помню этот пронзительно-проницательный взгляд. Передо мной был очень сильный человек, с невероятной силой воли и ума», – вспоминает о той первой встрече Патриарх Кирилл. Симпатия оказалась взаимной, влиятельный митрополит вскоре приблизил перспективного студента и убедил принять монашество: «Если хочешь достигнуть высокого поста, значит, надо быть монахом». Решение Владимир Гундяев принял, как всегда, быстро и в 22 года стал монахом (от греческого monas – один). Какова была человеческая цена такого решения – может знать только он сам. Во всяком случае, после пострига его карьера действительно пошла вверх головокружительными темпами: в 24 года он уже архимандрит и представитель РПЦ при штаб-квартире Всемирного совета Церквей в Женеве. Пожалуй, в ту пору даже отпрыски советской партийной номенклатуры могли только мечтать в таком возрасте оказаться на самостоятельной должности в самой богатой стране Западной Европы.

Начиная с 1943 года Московская Патриархия была в СССР вполне системным учреждением, а «выездные» представители Церкви на своем участке решали в конечном счете общие с мирскими смежниками задачи обеспечения внешнеполитических интересов страны. Противоречие между Церковью и советским обществом, заложником которого будущий Патриарх оказался в школьные годы, затрагивало, по сути, лишь теорию и частные социально-бытовые аспекты, тогда как на уровне политики имело место скоординированное и взаимовыгодное «соработничество». В Женеве архимандрит Кирилл служил бок о бок с товарищами из советского посольства, многие из которых стали его близкими знакомыми. «Мы часто ездили в лес за грибами, на рыбалку, много общались, – вспоминает тогдашний консул СССР в Женеве Вадим Мельников (по собственному признанию, «имевший отношение к спецслужбам»). – Естественно, без выпивки не обходилось. Причем я предпочитал водочку, а высокое духовенство было более привычно к коньяку». В Швейцарских Альпах Кирилл приобщился и к более элитарным развлечениям, таким как горные лыжи. Это не только престижный вид спорта, но и отличная возможность установления неформальных контактов с полезными людьми.

Архиепископ Выборгский и ректор Ленинградской духовной академии. Ему всего 28 лет. Фото Фото Интерпресс/PhotoXPress.ru

Следующим этапом в карьере Кирилла стал пост ректора Ленинградской духовной академии (ЛДА), куда он был назначен в 1974 году, в возрасте 28 лет: многие семинаристы были старше своего ректора. Через год с небольшим он становится епископом Выборгским, викарием Ленинградской митрополии, а еще через полтора года – архиепископом, параллельно с ректорством выполняя обязанности заместителя патриаршего экзарха Западной Европы. Серьезным ударом стала для него потеря митрополита Никодима, который не дожил до своего пятидесятилетия и умер от инфаркта в 1978 году прямо на аудиенции у Римского Папы. Лишившись покровителя, архиепископ Кирилл оказался в сложном положении, поскольку некоторые члены Синода РПЦ его недолюбливали, считали выскочкой. Тем не менее «ссылка» на провинциальную Смоленскую кафедру произошла лишь в 1984 году. Что же позволило Кириллу продержаться в Ленинграде еще целых шесть лет?

Существует достаточно убедительная версия, что архиепископ Кирилл пользовался патронажем не только митрополита Никодима, но и гораздо более влиятельного человека – Юрия Андропова. Как известно, Андропов понимал потребность общества в переменах и поддерживал молодые кадры, способные мыслить по-новому. В частности, необходимость реформ осознавалась в сфере идеологии, которую предполагалось корректировать в национально-патриотическом духе. Со своей стороны, такие видные иерархи РПЦ, как митрополит Николай (Ярушевич) и его преемник на посту главы Отдела внешних церковных сношений (наименование ОВЦС до 2000 года) Никодим (Ротов) каждый по-своему были убежденными патриотами СССР и стремились максимально интегрировать Церковь в советскую общественно-идеологическую систему. В своих проповедях, посланиях, статьях, в докладах на всевозможных миротворческих конференциях и экуменических встречах они de facto формулировали новый идеологический синтез на основе христианского социализма и советского патриотизма. Есть основания полагать, что Андропов проявлял к этому интерес и контактировал с митрополитом Никодимом, после смерти которого в права его идейного наследника вступил архиепископ Кирилл. Церковно-политические интриги 80-х годов – сложная и многоаспектная тема, но едва ли простое совпадение, что Кирилл оставался на своем месте именно до тех пор, пока был жив Андропов: до 1984 года. В пользу такой версии – и ремарка Вадима Мельникова: «Кирилл, когда его назначили ректором ЛДА┘ предлагал мне: «Переходи к нам работать, будешь марксизм-ленинизм читать на кафедре». Я же удивлялся: «Ты же марксизм-ленинизм знаешь гораздо лучше меня».

Разумеется, кафедры марксизма-ленинизма в духовной академии не существовало – это была шутка, но осведомленность будущего Патриарха в марксистском учении ставить под сомнение нет оснований. В конце концов, марксизм – одна из самых влиятельных школ социальной философии, без знакомства с которой образованному человеку не обойтись. Интеллектуализм Кирилла – не просто след десятилетнего пребывания на посту ректора духовной академии. К работе в стиле мозгового штурма он склонен по натуре, возможно, это наследственная черта, ведь его отец всю жизнь интересовался богословием, собрал неплохую религиозно-философскую библиотеку, и сын уже в юности зачитывался трудами Николая Бердяева, Сергея Булгакова, Семена Франка. Характерно, что именно эти имена первым делом вспомнил сам Патриарх (кстати, все перечисленные мыслители прошли через увлечение марксизмом): его сознание формировалось не на дореволюционной подцензурной схоластике, а на богословии «парижской школы», на свободной религиозной мысли XX века. И это заметно выделяет Патриарха Кирилла на фоне большинства собратьев-священнослужителей – гибкостью мышления, красноречием без лишнего витийства, обращенностью к современности. В русской Церкви, где уже не первое столетие решающим качеством для иерархической карьеры являются бюрократические таланты, появление Патриарха, обладающего не только ими, – событие само по себе знаменательное.

Митрополит Смоленский и Калининградский. Второй человек в Церкви. Медиазвезда. До патриаршества остается семь лет. Фото Фото PhotoXPress.ru

Последней ступенью перед восхождением на патриарший престол стал пост председателя ОВЦС, традиционно являющийся в РПЦ вторым по значению, на котором Кирилл стал митрополитом и находился в течение 20 лет (с 1989 по 2009). Завершению смоленской «опалы» способствовали по крайней мере два обстоятельства: тысячелетие Крещения Руси, в ходе празднования которого Кирилл удачно напомнил о себе на публичном уровне, а также западноукраинская проблема. Дело в том, что значительная часть всех приходов РПЦ находилась в областях Западной Украины, и это были бывшие униатские (грекокатолические) приходы, доставшиеся Московскому Патриархату после войны. Либерализация религиозной политики на излете советской эпохи привела к тому, что западноукраинские приходы стали в массовом порядке откалываться от Москвы и возвращаться в униатскую Церковь. Тут руководство РПЦ и вспомнило об умном и дипломатичном архиепископе Кирилле, подобно своему покойному наставнику митрополиту Никодиму славящемуся дружбой с католиками. Правда, договориться по униатской проблеме не удалось даже ему. Зато было сделано многое другое. Энергичная деятельность митрополита Кирилла во главе ОВЦС – тема как минимум для книги, которая обещает стать остросюжетной. Ограничимся констатацией, что в эти годы Кирилл занял место в списке 100 наиболее влиятельных политиков России, прославился в качестве публичной персоны и телезвезды, доказал, что в новой роли русского патриота не менее убедителен, чем в прежней – либерала и экумениста┘ А главное, в итоге осуществил заветную мечту – стал Патриархом.

Недавно Патриарх Кирилл публично признался, что у него нет друзей: «Одиночество – видимо, это то, что реально до конца дней будет сопутствовать мне как Патриарху┘ У Патриарха не может быть друзей, у него паства. А вот дружба в обычном, бытовом смысле слова, я думаю, практически невозможна». Судя по всему, дело не только в специфике патриаршего служения, но и в характере владыки Кирилла, которому чуждо само понятие дружбы. В интервью, данном 20 лет назад (в сентябре 1991 года), он честно констатировал: «Слово «друг» я вообще стараюсь не употреблять». Ведь человеческие привязанности – непозволительная роскошь для того, кто всерьез нацелен на штурм карьерного олимпа. Многие люди, с которыми Кирилл в те или иные годы сближался, покоряя своей необычайной обходительностью, принимали это за дружбу, но потом сталкивались с невозможностью ее продолжения. Бывший посол Югославии в России Борислав Милошевич однажды рассказал автору этих строк, что прежде митрополит Кирилл поддерживал с ним теплые отношения, приглашал в свою резиденцию в Серебряном Бору, угощал за беседой гаванскими сигарами, подаренными Фиделем Кастро, но став Патриархом, прекратил общение. Со временем исчерпала себя и старая дружба с Вадимом Мельниковым. «Я знаю, что у него есть мой телефон, но он мне больше ни разу так и не позвонил, – сетует пенсионер. – Я сам неоднократно пробовал связаться с ним, отправлял телеграммы, приглашал на свой юбилей, но достучаться до него теперь невозможно!» Однако никто не упрекает Патриарха, напротив, люди от всей души сочувствуют, ведь одиночество – это нелегкий крест.