Галина Бабич
Русские мусульмане: старые социальные связи разрушены, новые не выстроены.
Фото PhotoXPress.ru
Сегодня в России, по разным данным, живет несколько тысяч исламских неофитов. Эта цифра настолько условна, что почти бесполезна. Но журналисты, политологи, религиоведы хотят статистики и списка первопричин: где, сколько, почему? Как перекраивает собственную ментальность это многотысячное сообщество не «этнических» мусульман? Способны ли новые мусульмане полноценно интегрироваться и созидать? Чем объяснить устойчивый радикализм в прошлом неприметного новичка и возможно ли лечить эту болезнь на самой ранней стадии?
Феномен неофита, проявляющий себя практически во всех религиях, уже почти изучен и всегда одинаков: новичок – личность в состоянии «переходного возраста». Все вокруг него либо чистое и светлое, либо преступное, кривое и неузнаваемое. Он проходит разные стадии: от увлечения и принятия новой веры, через приобщение и приспособление – к познанию и развитию. И рискует где-то на этих ступенях застрять, так и не дойдя до гармонии.
Исламский сегмент Рунета пестрит историями новообращенных: восторженно и лирично, со ссылками на аяты Корана и памятные даты биографии, объявляется о начале праведной жизни влившегося в умму автора. Но никто не интересуется, что стало с новым мусульманином после того, как пройдена точка невозврата. После того, как весь мир в его глазах исторически, ментально и духовно потребовал перезагрузки.
«Ты один во всем мире, никто из людей не близок тебе так, как близок Бог», – вспоминает свое состояние 34-летняя журналистка Анна Новая, ставшая мусульманкой пять лет назад. Это одиночество, по ее мнению, «неизбежное следствие для тех, кто научился отстаивать свое пространство, свой выбор». А отстаивать придется, потому что принятие ислама сегодня выглядит по меньшей мере наглостью. Придется противостоять толпам недовольных прохожих, шокированных родственников, бытовых и политических исламофобов – кто ж пойдет на такое, кроме как по стойкой идейной убежденности?
Формула «понял, поверил и принял» – это для нас слишком банально, чтобы быть правдой. Только фанатик, бунтарь-одиночка, несостоявшийся гений – именно так воспринимается светским обществом «ударившийся в религию» неофит. Он опасен – хотя бы потому, что так никем до конца и не понят.
В поисках понимания одинокие новички пытаются прибиться к местным джамаатам – общинам татар, кавказцев, арабов. Здесь от них требуется нивелировать свое национальное самосознание в угоду принципу всеобщего равенства. Братья по новой религии из числа «рожденных в вере» снисходительно хлопают их по плечу и нередко отправляют «дорастать» до настоящего мусульманина. Новообращенный для них – как чужой ребенок: все гладят по голове, но никто не готов вкладываться в его будущее.
«Возможно, перед атеистом и христианином крылья вырастут, а перед мусульманкой, которая указующим перстом покажет на неправильно повязанный платок, коленки задрожат. Потому что тут же кто-то может тебя «вывести из ислама» за то, что ты не разделяешь его точки зрения. Не воспринимать этот «вывод» всерьез новообращенные пока еще не умеют и получают психологический инфаркт миокарда», – делится Анна Новая. К тому же неофит попадает в переплет культурных условностей и запретов, где чувствует себя полностью обезоруженным. Пока, мол, ты там разберешь, кому можно перечить, кому нельзя, рождается целый «комплекс исламской неполноценности».
Своеобразное облегчение – в Интернете, где неофиты обсуждают проблемы по схеме «равный – равному». Здесь, правда, выясняется, что иные «истовые верующие» вообще отрицают психологию как науку, а потому проблемы новообращенных расцениваются ими как недостаток веры, знаний или попросту как «происки шайтана», сбивающего с истинного пути спасшуюся душу. Мол, закрой такого «подростка» в каком-нибудь местном медресе – авось помолится и поумнеет. И, случается, закрывают.
Но неофит не умнеет – он созревает. Настоящей точкой отсчета для него становится день, когда он все-таки разочаровывается в своих единоверцах. Это происходит всегда – рано или поздно, явно или скрыто. Не потому, что единоверцы так плохи, – просто «детство» прошло, а умма со своими пассивно-унылыми буднями не оправдала надежд новоиспеченного идеалиста: он не встретил в ней ни прогресса, ни интеллектуальной свежести. «Этнический» ислам в самом своем косном и застывшем проявлении живет инертно, узко, дико и совсем не нуждается в новых «адептах».
И здесь к психологическим, адаптационным и коммуникативным проблемам неофита добавляются когнитивные, когда взаимодействие с окружающими превращается в противостояние трактовок, убеждений, поступков. На вновь пустившегося в поиски истины новичка обрушивается шквал мнений, течений, имен и терминов, особенно сегодня, когда весь исламский мир переживает идеологическую лихорадку. И даже радикализм – еще не преступление, а лишь состояние души, определяющее методологию. Вопрос в том, кто ее определяет.
Никакая исламская организация в России сегодня не предлагает психологической помощи новичкам в исламе. Никто не консультирует их по вопросам адаптации и преодоления внутренних барьеров, не практикует программы по социальному внедрению в общество. И выходит, что эта автономная группа риска фактически вытеснена на идеологическую передовую: пока отвергнутый и убежденный неофит вслепую бродит по коридорам знаний, любой псевдомиссионер и лжепроповедник готов поманить его раем.
Российская умма в том виде, в каком ее показывает официальный ислам, хочет от каждого мусульманина ответственности за коллективное будущее, но отвечать за своих оступившихся единоверцев в общем-то не собирается. Умма – это нечто коллективное и почти бессознательное.
Тут столкновение коллективистской мусульманской культуры с индивидуалистским мышлением европейца выносит русского мусульманина на поверхность национально-ментального самоопределения. Европеец ли русский мусульманин? Приняв ислам, принял ли он культуру и «душу» Востока или остался западным интеллектуалом со свободой личности как непреложной ценностью? Где его национальное, а где религиозное? Решить этот вопрос в одиночку неофиту, конечно же, не под силу.
«Насколько и почему необходимо сохранение национальной идентичности в исламе, каждый решает сам, – считает Харун Сидоров, нынешний лидер Национальной организации русских мусульман (НОРМ), созданной в 2004 году. – Наш опыт показывает: кто хочет оставаться русским мусульманином и быть частью русско-мусульманской общности, тот нас найдет, и ему ничего объяснять в этом смысле не надо. А у кого есть установка на растворение в других народах или безликой якобы умме, того бесполезно переубеждать».
Сам Харун в исламе более семи лет. Он не скрывает, что в прошлом был участником русского националистического движения, и сегодня оппоненты русского ислама нередко обвиняют НОРМ и его лидера в национализме, отказывая новообращенным в праве на определение собственной этноформирующей традиции. По мнению Харуна Сидорова, эта традиция представляет собой совокупность «маликитского мазхаба, даркавийского тариката и ашаритской акыды», хотя мало кто из новообращенных понимает, что это такое. Большинство русских мусульман-суннитов не вполне осознанно удерживаются в рамках ханафитского или шафиитского мазхаба (правовой школы) и в тарикаты (суфийские общины) не вступают.
«В практическом смысле это, может быть, не так важно, – объясняет Харун, – так как можно следовать любому из четырех мазхабов суннитов. Но маликитский мазхаб ценен как выбор, на котором строят свою практику и идентичность люди, относящие себя к русской мусульманской общности. В более широком смысле речь идет о феномене «западного ислама», так как такой выбор и ориентация характерны для многих общин новообращенных мусульман в Европе, Америке и Южной Африке, с которыми мы тесно взаимодействуем».
Европейский, западный ислам, соединяющий общины всех континентов, – событие, пугающее обывателя своей реальностью. Российскому гражданину и так тяжело поверить, что уже почти в каждом городе есть хотя бы один житель, недавно принявший ислам: бывший священник, модель, скинхед, поэт, поп-звезда┘
Русский ислам – уже не экзотика, еще не традиция. Но в самом сочетании русской культуры и мусульманской веры российскому подсознанию все еще видится какая-то непринужденная провокация. Возможно, такая провокация и есть скрытое «я» коллективного русского мусульманина – явления, обреченного на публичность.
