Голгофа Флоренского

– Павел Васильевич, была ли у Флоренского возможность осмыслить происходящее в стране в 1920–1930-е годы?

– В марте 1933 года, в Бутырской тюрьме, Флоренский написал работу «Предполагаемое государственное устройство в будущем». Там он вывел свой идеал российской государственности. Флоренский представлял ее в виде пирамиды. Все строится сверху, никакой выборности. Сверху назначаются чиновники, и у каждого свои функции, обязанности, долг в самой жесткой форме. Если вчитаться в его конструкцию будущей России, то это абсолютистская монархия. Такая структура, по Флоренскому, дает максимальные возможности для развития. Один злоязычный поляк, Мариуш Вильк, пресс-секретарь «Солидарности» времен сопротивления, сказал мне однажды: «Флоренский строит сталинизм». По внешним признакам – конечно. Сталинское государство было классической абсолютистской монархией. Но в чем его особенность? Это было безбожное государство. А безбожная конструкция становится лишь пародией на монархию, будучи формально такой же.

Пожалуй, самый яркий пример – Соловецкий лагерь особого назначения. Люди получают столько, сколько им надо. Все казенное. Начальство заботится о заключенных. Еда не очень вкусная, но для поддержания жизни достаточно. Регулярно сдают одежду, бьют вшей. В баню регулярно водят. Общение вполне приятное. У Флоренского там было много друзей, с которыми он познакомился еще на воле. Общество изысканнейшее. Тепло – знаменитые соловецкие печи. Природа рядом, и дивная природа! Как он ее описывает: северное сияние, не очень холодно, морозов на Соловках нет, морской климат. Больше того, даже звери ручные, лисы забегают в дом, олени из рук берут еду. Как у Адама и Евы.

Что это напоминает? Соловки – абсолютный рай по всем признакам┘ кроме того, что это ад! Безбожный рай – это концлагерь. Дело в том, что рай на Земле невозможен. Это ошибка всех, кто обещает нам светлое будущее. Рай – это преображение материи, вещества, мысли. А когда пытаются построить рай в нашем мире, получаются Соловки. Также и сталинизм был абсолютистской монархией, все шло сверху вниз, прямо по Флоренскому! Но тогда, когда это незаконно, когда царь – не помазанник Божий, а прорвавшийся к власти волевой человек, получается сталинизм.

– Чем же объяснить такую парадоксальность мысли человека, объявленного врагом власти?

– Павел Александрович был арестован в конце февраля 1933 года, а это написано в марте. Я думаю, произошло следующее: чекист потребовал написать признание в ненависти к советской власти. А у Павла Александровича ненависти не было. И он написал о своем отношении к существующему общественному строю. Написанное за день уносили. Чекист читал – там пометки есть. Давали разные чернила, разную бумагу. Иногда красные чернила, а они очень неустойчивы к влажности. Листы, исписанные красными чернилами, отсырели, и на листах получились словно бы кровавые потеки – страшно смотреть! Этот текст писал, по моему убеждению, человек абсолютно свободный, уже ушедший ТУДА. Он, по-видимому, закрыл за собой дверь в этот мир. Уже наговорил на себя столько, что ждал расстрела. Но расстреляли его позже, когда зачищали лагеря. Это не первая утопия, написанная в таких обстоятельствах: Томас Мор, Кампанелла тоже на грани жизни и смерти сочиняли свои утопии.

Работа Флоренского сохранилась, потому что система работала четко. Почта работала не быстро (цензура задерживала), но надежно. Если и пропали, то два-три письма Павла Александровича из Соловецкого лагеря. Чекисты были очень аккуратны, они так же боялись, как и все остальные. Поэтому все документы целы, переписка, протоколы допросов. Это позволяет воссоздать картину гибели. Приговор зафиксирован, только в датах по непонятным мне причинам «липа». Официальная дата казни – 15 февраля 1943 года – это месяц, когда заканчивался его срок. Вроде формально отсидел свои 10 лет. Писали смерть тем числом, когда он должен был выйти из тюрьмы. Настоящая дата – 8 декабря 1937 года. С Флоренским расстреляли тысячу человек. Непонятно, как их расстреливали. Тысячу человек вывезти из Ленинграда технически очень сложно. Сколько транспорта нужно! Потом, если за одну ночь казнили 1000 человек, – я посчитал – три минуты надо на каждого.

Даже в отношении репрессий законность – та законность – была в высшей степени скрупулезно соблюдена. Их сначала вывезли с Соловков в Ленинград, и здесь они были меньше месяца. В это время машина смерти стала гораздо более организованной и мощной, чем в 1920-е годы. Массовых расстрелов на Соловках к 1937 году не было. Все сопровождается бумагами, все хранится в архивах: в каком вагоне кто ехал даже┘ Все это – и ритуальность, и пунктуальность репрессивного механизма – заставляет задуматься над сущностью сталинского государства как вывернутой наизнанку Божественной гармонии, превратившейся в свою противоположность, потому что в нем не было Бога.

– Может быть, именно парадоксальностью оценок и отношений с большевистской властью Флоренский вызывает нарекания некоторых нынешних ревнителей православия?

– В февральском номере «Журнала Московской патриархии» за нынешний год вышла статья, посвященная 125-летию Флоренского и подписанная Святейшим Патриархом Алексием II. Вот вам оценка официальной Церкви. Но в Московской духовной академии есть целое направление, которое «покусывает» Флоренского. Критиков раздражает то, что он работал при советской власти: «Это возмутительно, священник занимается электрификацией». А что ж, священнику при лучине сидеть? Раздражает то, что он был ученым. То, что работал на государственной службе. А почему не работать: это его государство, его Родина. Можно быть с государством и нести тяжесть всего, и грехов его тоже. А можно вступать в конфронтацию с безбожной властью. Что правильнее – сложный вопрос. В конце концов то, что он трудился, боролся и сейчас его признают, тоже говорит о том, что он был прав.

Поставлен вопрос о канонизации Флоренского. Дело в том, что причисление к лику святых происходит на небесах, а мы только констатируем это. Расскажу одну историю, никому не известную, а я ее узнал из личного письма Павла Александровича его матери Ольге Павловне. На знаменитом полотне «Философы» М.В.Нестерова (1917 год) вокруг голов Флоренского и С.Булгакова в 1920 году сам собой появился желтый нимб, как на иконах. Нестеров потом закрашивал его зеленым. Это видно и сейчас: цвет елей темно-зеленый, а вокруг голов персонажей – с желтизной. Павел Александрович писал об этом матери с явным чувством растерянности.

Флоренского, конечно же, канонизировали большевики. Они в этом деле разбирались! В своей резолюции – «священник, не снявший с себя сана» – они однозначно решили этот вопрос. Так звучит обвинение, по которому его и расстреляли, что зафиксировано в смертном приговоре. А это самое большое мученичество – за веру и за Бога. Другое дело, что комиссия по канонизации смотрит, сотрудничал ли со следствием человек. Но это сложное дело. Легче всего канонизировать тех, кого сразу расстреляли без разговоров. Никто не знает, как бы он вел себя под пытками, зная, что у него семья. Монаху было легче сопротивляться, чем священнику с семьей.

– Как бы вы оценили вклад Флоренского в русскую философскую мысль?

– Положение Церкви перед революцией было достаточно сложным. Между ней и интеллигенцией пролегала если не пропасть, то по крайней мере демаркационная линия. И хотя сами священники, философы-богословы обладали знаниями высочайшего уровня, владели многими языками – это были разные, почти не пересекающиеся области. Первым, кто обратил интеллигенцию к Церкви, был, конечно, Владимир Соловьев. Но Церковь его не приняла. Он тут же перессорился с Антонием Храповицким, будущим главой Русской Православной Церкви Заграницей, который тогда уже был крупным церковным писателем. Тем не менее это первое движение интеллигенции к Церкви. Вслед за ним пошли четверо мальчишек из знаменитой Второй Тифлисской гимназии. А сподвиг их на это Георгий Николаевич Гехтман, создавший кружок по истории философии (вот вам и еврейский след в русской религиозной философии). Этими мальчишками были Флоренский, который после университета первым пошел в Духовную академию, Ельчанинов, ставший позже священником, Эрн и, конечно, Свенцицкий, присоединившийся к ним позже. Они были первыми, кто, идя по пути Соловьева, пришел к Церкви и даже к алтарю. Флоренский первым из ученых пошел в священники. Это теперь что ни священник, то кандидат наук, а что ни кандидат наук, то заочно учится в семинарии. А тогда это был взрыв. У меня есть письма к Флоренскому, где его порицают: как вы могли, образованный человек, пойти в клерикалы! Потом к этим юношам примкнули старший по возрасту, но не по духовному опыту Сергий Булгаков, который пришел из социал-демократов, и Николай Бердяев.

В годы советской власти Церковь была настолько изолирована и уничтожена, что вообще-то стала Церковью бабушек. Интеллигенция была бесконечно далека от религиозных исканий и в силу конъюнктурных соображений, и в силу воспитания. Одной из немногих книг, которая связывала интеллигенцию и Церковь, было сочинение П. А. Флоренского «Столп и утверждение истины». Я знаю целое поколение – мое поколение и немножко старше, – которое Флоренский привел к Церкви. В этом смысле он сыграл очень большую роль в 1950–1960-е годы и стал символом образованного, просвещенного священника.

Весом и вклад Флоренского в науку. Получил широкое распространение его анализ пространственности в художественных произведениях. Его «Иконостас» ходил по рукам в самиздате. Это давало советским ученым возможность не ссылаться на данную работу. Вот тогда и тащили мысли Флоренского в свои статьи целыми блоками другие авторы. Этой концепцией Павел Александрович трансформировал советское искусствоведение. Ряд филологических работ активно используется, и бездна ссылок на него в работах по этой области. Его естественно-научная работа «Диэлектрики и их техническое применение» посвящена не чему иному, как исследованию полупроводников, за что потом другие получали премии. Эта книга тоже была запрещена. В 1920-е годы Флоренский занимался плавленым базальтом. Сейчас активно обсуждается его идея пневматосферы, в противовес сомнительной концепции «ноосферистов». Когда Владимир Вернадский создал бессмертное учение о биосфере, все сразу стали формулировать, что же тогда такое «человекосфера», то есть биосфера, контролируемая разумом человека. Флоренский предложил формулировку: «Область вещества, проработанная духом». Наконец, очень многие люди порой ценны не только своими писаниями, сколько деяниями. Своей жизнью они несколько трансформируют этот мир. У Флоренского пять детей, двенадцать внуков, двадцать четыре правнука. Тоже немаловажно!

– Как происходило открытие Флоренского уже в наше время?

– С дедовским наследием и со мной происходят удивительные вещи. Мое положение уникальное. Во-первых, дед знал о моем существовании. В 1936 году лето было жаркое, у меня заражение брюшины было. Должен был умереть. Дед, видимо, отмолил. Выжил, как видите. Вдова его, моя бабушка, воспитала нас в любви к деду. Я начал заниматься его наследием в 1962 году, когда и подумать нельзя было о публикациях.

Когда я добился, чтобы мне дали «дело» деда, это очень интересно проходило. В архиве сидел чекист и готовил родственников репрессированных к предстоящему знакомству со страшными документами. Успокаивал. Я седеть тогда начал, когда прочитал «дело». Я его почти все переписал и наговорил на диктофон. А рядом сидели архивисты, «старые большевики». Естественно, они тут же на меня «настучали». Переписывать можно, а можно ли наговаривать, никто не знал. На всякий случай чекисты на выходе потребовали кассету. Но я человек опытный, надиктовывал и тут же заменял кассету на чистую. Потом перепечатал записи на машинке. Так что все «дело» через себя пропустил.

Позвольте процитировать самого Павла Александровича. Написано в 1933 году, заметим, человеком религиозным, священником, который ни в коем случае не ставит под сомнение истинность Церкви, после того, как он прошел пытки, допросы. Итак: «Православная Церковь в своем теперешнем виде существовать не может и неминуемо разложится окончательно. Как поддержка, так и борьба против нее приведут к укреплению тех устоев, которым время уйти в прошлое, и, кроме того, задержит рост молодых побегов, которые вырастут там, где их менее всего ждут┘ Когда религию навязывают, от нее отворачиваются, потому что для восприятия предметов религии требуются соответственные условия. А когда религии не будет, тогда начнут тосковать. Тогда выживут не старые и безжизненные религии, а вопль изголодавшихся духом, которые сами без понукания и зазывания создадут свою религиозную организацию. Это будет лет через 10–15». 1933 год. Плюс 10–15 лет – это 1943 год. Военное и послевоенное возрождение Церкви. Предугаданное Флоренским в тюремной камере произошло с точностью до дат. В 1982 году праздновалось его столетие. Я составляю картотеку упоминаний о Павле Александровиче. Так вот, после этой даты начался обвал, по экспоненте пошли упоминания. В интернете больше тысячи страниц посвящено Флоренскому, а запросов на эти страницы за год 200 000. Он вошел в современный контекст вполне. Все время идет освоение его наследия. Через 50 лет после гибели он оказался полностью востребованным.

Более того, за послевоенные десятилетия сформировалась целая мифология о Флоренском. У меня целая папка записей слухов, которую я условно назвал «Флоренский. Жизнь после смерти». Он расстрелян, но большевики запускают «утки». Основная – что его на лесоповале завалило бревном. Бревно в большевистском фольклоре наделено почти сакральным смыслом: «Дубинушка», потом бессмертное ленинское бревно. Этот слух протолкнули и на Запад. И там публиковали. То есть идея такая – виноватого нет, стихийное событие, что уж поделаешь! Существует еще одна группа легенд – Флоренский утонул на корабле, где перевозили зэков. Это история с «Джурмой». Одни говорят, что этот транспорт шел с «Красиным», вез зэков-инженеров. Потом они замерзли, и «Джурму» бросили. Есть еще целая серия легенд, что Павла Александровича видели, разговаривали с ним. Есть целая повесть о том, что до 1948 года священник Флоренский работал в больнице где-то на Севере. Есть другая легенда, что на Печоре находится могила Павла Флоренского, над которой стоит крест, а недавно фамилию Флоренского я встретил в списках репрессированных священников по Архангельской области. Тезка, видимо. Так что Павел Александрович перестал уже быть сам собой, переходя порой из области реальной в область мифа.