Первые итоги воссоединения

– Ваше Высокопреосвященство, я помню нашу встречу в 2002 году здесь же, в монастыре преподобного Иова Почаевского под Мюнхеном. Тогда наша газета впервые в российской печати опубликовала большое интервью с вами, в котором мы затронули тему воссоединения Московского Патриархата и Русской Зарубежной Церкви. Тогда воссоединение казалось почти несбыточным, и не верилось, что оно так быстро произойдет. И я себя тешу мыслью, что, может быть, мы каким-то образом этот диалог ускорили. Все это происходило при вашем активном участии. Вы, можно сказать, были мотором этого процесса. С тех пор прошло пять лет. Вы удовлетворены итогами воссоединения?

– Да. Я думаю, что пять лет не прошли даром. Это был процесс, нужный для того, чтобы обе стороны в какой-то мере познакомились друг с другом и поняли друг друга, устранили те трудности, которые, несомненно, существовали, закрывая возможность какого бы то ни было близкого общения.

Этот период, с одной стороны, кажется очень коротким, если учесть, что мы были разъединены в течение 80 лет. Но, с другой стороны, пять лет – это тоже немало. И если бы мы слишком затянули этот процесс, то многие бы просто отчаялись. Примирение всегда требует взаимных уступок и снисходительности.

– В середине августа митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл сказал, что для окончательного воссоединения Церквей потребуется еще не менее пяти лет, что для этого необходим период трансформации. Как вы можете прокомментировать эти слова?

– Вступление в общение 17 мая, как известно, было отмечено совместными богослужениями, встречами и общением на разных уровнях. Таким образом было положено начало нормальному развитию наших отношений. Конечно, полное воссоединение не может произойти мгновенно. Оно требует времени, терпения, сил, энергии. Срок в пять лет называется, в частности, потому, что есть священники, которым психологически трудно поминать Патриарха Московского и всея Руси. Поэтому таким священникам еще в преддверии подписания Акта о каноническом общении комиссией было предложено дать срок в пять лет. Конечно, это приблизительный срок. Он может для одного закончиться через пять месяцев, а для другого через пять лет и пять месяцев. В конце концов все это относительно. Долгие годы для многих это казалось препятствием, через которое они не могли перешагнуть. Я думаю, что большинству священнослужителей этот срок не нужен. А если нужен, тогда он закончится гораздо скорее. Потому что все эти препятствия отпадают в силу взаимного плодотворного общения, в ходе которого многое становится более ясным и простым. Мы обсуждали эти вопросы вместе с другими иерархами. Было принято решение, что в сентябре этого года начнется поминовение Святейшего Патриарха во время богослужений. Другие мероприятия будут способствовать этому процессу. К примеру, в ближайшее время планируется посещение многих епархий РПЦЗ хором московского Сретенского монастыря, который будет не только выступать с концертами, но и участвовать в совместных богослужениях, где, конечно же, будут возглашать имя Патриарха Алексия II.

– Я переписываюсь с одним священником РПЦЗ из США. В одном из недавних писем я задал ему вопрос, к какой Церкви он себя относит и поминает ли он во время богослужений Московского Патриарха. Он ответил: «Я нахожусь в Зарубежной Церкви. Наш епископ не поминает Московского Патриарха. Так же поступают и более половины местных священников, в том числе и я».

– Это типичное высказывание человека, который недавно выехал из России. Он по-прежнему видит свою страну несвободной, где якобы до сих пор царят порядки советского времени. В этой связи мне вспоминается ныне покойный глава Зарубежной Церкви митрополит Филарет. Я помню одну его проповедь, во время которой он, говоря о неправильных действиях некоторых представителей Московского Патриархата, в то же время не произносил никаких упреков в их адрес, говоря, что он не имеет права судить тех, кто сохраняет верность православию в условиях советского режима.

Тем не менее я, конечно, осознаю и очень глубоко переживаю, что отдельные священники оказались в стороне от процесса восстановления единства Русской Церкви и ушли в раскол, как, например, женский Леснинский монастырь во Франции, а также отдельные клирики Русской духовной миссии РПЦЗ в Иерусалиме. Особенно тяжелая потеря постигла нас в Южной Америке, где большая часть приходов не захотела признать Акт о воссоединении. Это очень печально.

– Вот вы сказали, что они ушли в раскол. А куда они ушли? К какой Церкви они присоединились? Или вы полагаете, что они создадут новое церковное образование?

– Во главе стоят наши же бывшие священнослужители, которые объявили себя епископами. Но их посвящение в епископский сан незаконно, потому что рукоположение в сан епископа осуществляется соборно. Здесь налицо характерные черты раскола, который к тому же может дробиться на еще более мелкие части.

– Существует ли сегодня какой-либо центр раскольников или лидер, который претендует на роль первоиерарха?

– На сегодняшний день единого центра у ушедших в раскол нет, как нет и единого лидера, обладающего необходимой харизмой. Их объединяет неприятие Русской Церкви в ее нынешней жизни, и неприятие такого рода легко перерождается в неприязнь...

– Как вы оцениваете действия епископа Агафангела (Пашковского) по созданию параллельной церковной администрации в РПЦЗ? Каких действий следует ожидать от Синода вашей Церкви?

– Епископ Агафангел запрещен в служении, но, по слухам, он тем не менее священнодействует. Однако все его начинания неканоничны, в том числе и попытки создать независимое церковное управление. Если он будет продолжать свою антицерковную деятельность, то Синод может прибегнуть к крайней форме церковного наказания и лишить его сана.

– Как вы думаете, будут ли нынешние раскольники искать поддержки у других Церквей? Например, у Константинопольского Патриархата?

– Я думаю, что вряд ли. По большей части потому, что эти люди настроены крайне консервативно. Если они и будут искать помощи, то скорее всего у греческих старостильников.

– Сторонники Агафангела часто утверждают, что иерархам Московского Патриархата неплохо бы покаяться в сотрудничестве с советской властью. Что вы думаете по этому поводу? Ведь в последнее время нередки проблемы с люстрацией духовенства. Как вы относитесь к подобной люстрации? Это восстановление исторической справедливости или признак охоты на ведьм?

– Патриарх Алексий II еще в начале 1990-х годов сделал достаточно ясное покаянное заявление от имени всей Церкви. Поэтому я думаю, что нам всем надо принять это раскаяние, которое было им сделано. Кстати говоря, многие архиереи и священники с тех пор тоже выразили свое покаяние за сотрудничество с советской властью. Наверное, не все. Но нужно ли это? Я думаю, что каждый человек, в том числе и священнослужитель, должен решать сам. Я лично противник всеобщего покаяния, потому что это легко может превратиться в чисто формальное явление, что будет лишено всякой искренности. Здесь, в Германии, мы очень хорошо знаем, каковы результаты массовой люстрации, которая была проведена в Германии после Второй мировой войны, а также в бывшей ГДР начала 1990-х годов. Для одних это обернулось трагедией, для других – всего лишь удобным инструментом сведения личных счетов. Часто вопреки благим намерениям это превращается в антагонизм между людьми, ненужный и бесполезный.

На мой взгляд, после нескольких десятков лет, которые прошли с тех пор, священнослужители, которые приняты народом и пользуются его доверием, должны остаться на своих местах, и мы тоже должны их принять. Если человек признан народом, с которым он живет, с которым он вместе прошел через те тяжелые годы, это свидетельство доверия к нему.

– Все же 80 лет церковного разделения – большой срок. Отличается ли, по вашим ощущениям, церковная жизнь в России от того, как протекает она в зарубежье?

– Несомненно, я вижу большие сдвиги, которые происходят в церковной жизни в России. И конечно, у нас есть свое восприятие различий церковной жизни за рубежом и в России. Мы живем в другой обстановке, в другом окружении. Это касается прежде всего нашего отношения к инославным и иноверным (т.е. к представителям других христианских вероисповеданий и религий. – «НГР»), с которыми в России сталкиваются совсем иначе и в гораздо меньшей мере. Отношение церковных кругов в России к иноверным обычно не уяснено в той мере, как у нас на Западе. За 80 лет пребывания в инославной среде мы выработали свои пути, которые человеку, живущему в России, не нужны, они его не касаются, это не его ежедневный опыт. Для нас же это многогранные и очень существенные вопросы! Кроме того, это вопросы многих оттенков демократического общества, которые вошли в нашу церковную среду. Не могу сказать, хорошо это или плохо. Это касается роли приходских и епархиального советов. Мы всегда руководствовались в вопросах церковной жизни деяниями Всероссийского Собора 1917–1918 годов. Конечно, многие идеи этого Собора тогда еще не были проверены самой жизнью. А нам приходилось впоследствии видеть и переживать слабости постановлений, которые были тогда приняты.

На церковную жизнь в России Собор 1917–1918 годов оказал еще меньшее влияние из-за препятствий большевистской власти. В силу этого очевиден целый ряд расхождений в повседневной жизни обеих частей нашей Церкви. Они, конечно, не касаются ни самого богослужения, ни тем более вероучения нашей Церкви и ее Предания. Но здесь нам тоже не следует забывать, что в самой России и в бывшей Российской империи был очень широкий диапазон приходской практики. Я уверен, что и сейчас многие священники Малороссии или, например, Средней Азии имеют тоже свои особенности и различные подходы. При том что Церковь у нас одна, у нас всегда были различные способы служения Богу и людям.

– Но стиль жизни, так называемый modus vivendi, различен?

– Конечно, разница есть основательная. В России священники в отличие от Запада слишком, как мне иногда кажется, далеки от народа. Я думаю, что это в значительной мере потому, что наши приходы сравнительно малочисленны и священники знают лично почти всех своих прихожан. Эта ситуация не сравнима с той массой верующих, наводняющей российские храмы.

– Нет ли здесь своеобразного наследия дореволюционной России, где архиерей был, по сути, сановником? Взять, к примеру, XIX век, когда архиерей ездил в карете, запряженной шестеркой лошадей. Подписывался кавалером и автоматически входил в ранг высших государственных чиновников. С другой стороны, даже в советское время некоторые члены Священного Синода обладали правом ездить на правительственной машине – на «ЗИЛе» или на «Чайке». Рядовые епископы в своих епархиях разъезжали на черной «Волге»...

– Как мне кажется, в советское время отдаление верующего народа от духовенства, в отличие от дореволюционной России, было искусственно создано советской властью. Конечно, и в дореволюционное время архиереи были разные. Могу напомнить, что митрополит Московский Филарет (Дроздов), светило Русской Церкви XIX века, принимал людей в любое время с любыми вопросами. Я часто говорю, что если бы я жил в Советской России, то я, вероятно, был бы таким же. Я никого не осуждаю.

– Сейчас есть опасность, что многие архиереи и священники, сановные и маститые, становятся частью истеблишмента, номенклатуры. Просто так к ним не подойдешь. При этом они возвышаются над своей паствой и тем самым удаляются от людей.

– Я не могу никого осуждать, но в этом, конечно, заключается существенная разница нашей жизни, поскольку Церковь в России во многих отношениях намного ближе общается с властями, нежели у нас на Западе. Опять же, в России власти свои, а мы здесь, на Западе, не свои, а чужие по отношению к местным властям. Если же сравнивать с другими православными странами, с Сербией ли, с Грецией ли, то там фактически происходит подобное. Сама жизнь поставила нас в такие условия. И, естественно, мы здесь в рассеянии не примыкаем к какой-либо политической партии.

– Вы затронули тему отношений Русской Православной Церкви с инославными и иноверными. Для вас не секрет, что сейчас в России это становится проблематичным, даже переходит в предконфликтную ситуацию. Я имею в виду взаимоотношения между исламским миром и православными христианами. Мусульмане в России обижаются, что их ставят в неравное положение с Русской Церковью, которая представлена и в вооруженных силах, и в правоохранительных органах, и в учебных заведениях...

– Я думаю, что те крайности, до которых часто доходят в России, обусловлены недостатком знаний или опыта чисточеловеческого общения, а также тяжелыми ранами, которые были нанесены Русской Церкви. Это такие раны, о которых нельзя молчать. Я хочу сказать, что именно наш опыт ежедневного общения с иноверными показывает прежде всего, что мы должны придерживаться своей веры. В России же, пожалуй, не все священники и тем более миряне достаточно осведомлены о своей вере для того, чтобы определить или хотя бы нащупать правильный подход к этим вопросам. Естественная человеческая реакция заключается в том, чтобы отгораживаться от всего чужого. И поэтому многие, может быть, действуют так из-за страха. Я не могу судить, я только предполагаю. Как вы правильно сказали, важен путь жизненного общения. И вот у нас этот элементарно жизненный подход породил такую основу естественного общения, когда мы ничем не поступаемся. Например, Бавария, когда наши отцы приехали сюда, была чисто католической немецкой землей. Но мы влились в их жизнь. Мы даже добились того, что здесь, в Баварии, признают наши церковные праздники.

– Как Вы относитесь к тому, что сейчас в России планируют ввести в школах дисциплину «Основы православной культуры» (ОПК)? Это, конечно, не Закон Божий, который был раньше. Однако стоит задаться вопросом, следует ли вводить этот предмет в школьную программу как обязательный, а не как факультативный?

– Я могу лишь рассказать, как обстоят дела с изучением православия у нас в Германии. В целом ряде земель ФРГ у нас проводится признанный министерствами культуры Закон Божий, который преподают наши же священнослужители или учителя. Имеется план преподавания для всех. Преподавание производится в школьных зданиях или вне школы. Но речь здесь не только о культуре, а именно о религии. Школьники в процессе обучения узнают о церковной истории, о догматах и учении Церкви и о спасении человека Богом. Посещающим эти уроки мы даем справку, они обязаны исправно ходить на наши уроки, не посещая ни конфессиональные уроки инославных (католиков или протестантов), ни внеконфессиональные уроки этики. В наших приходах десятки, а в больших приходах и сотни детей пользуются такой возможностью учиться своей вере. Наши уроки так же обязательны для православных, как для инославных – их уроки религии. Что же касается, например, мусульман и иудеев, то если их много в одной школе, то согласно договоренностям с министерствами образования земель устраиваются соответствующие группы для последователей этих религий. Мусульмане и иудеи представляют свои программы обучения. Так данный вопрос решается в Германии.

У нас в Палестине есть церковная школа для православных арабских девочек, где раньше обучалось больше сотни человек. Но сейчас из-за массовой эмиграции палестинцев в США и страны Западной Европы христианских детей осталось всего человек двадцать. Тем не менее школа продолжает работать, в ней кроме православных учатся девочки-мусульманки. Для них нам приходится приглашать преподавательницу Корана, в то время как наша учительница преподает Закон Божий православным.

– Однако вернемся к вопросу о воссоединении РПЦЗ с Московским Патриархатом. В России в некоторых СМИ высказывалось мнение, что воссоединение двух Церквей является чисто политическим проектом, который не имеет никакого отношения к настоящей церковной жизни. На Западе это мнение тоже бытует. Как вы думаете, какую роль здесь играет политика?

– Я думаю, что если политика и присутствует, то в небольшой мере. Достаточно открыть Устав нашей Церкви, где в самом первом пункте написано, что мы являемся неотъемлемой частью единой Русской Православной Церкви. И иначе мы себя никогда не мыслили. Мы не последовали примеру Американской Автокефальной Православной Церкви, которая отделилась от Церкви в России в 1970 году. Наш путь един с Церковью в Отечестве. После воссоединения наша Церковь имеет самое прямое отношение к Московскому Патриархату. Теперь мы можем с полным правом представлять Россию за рубежом.

В прошлом нас не всегда положительно воспринимали, так как мы всегда говорили о тех гонениях на Церковь, которые происходили в Советской России. Русская Православная Зарубежная Церковь непрестанно свидетельствовала об этом в свободном мире. Тогда это не всем нравилось. Теперь же мы стремимся представлять свободную Россию, избавившуюся от безбожной власти коммунистов. И это тоже нравится не всем.

– Какую роль здесь сыграл президент Путин? Он заинтересован в этом объединении как православный человек или все-таки пытается использовать это объединение в политических целях?

– Президент не скрывает, что он православный христианин, но и особо не афиширует этого. Думаю, что, если бы он не дал определенный толчок к объединению двух частей Русской Церкви, мы, возможно, до сих пор так и не сели бы за стол переговоров. Вы же знаете, между нами существовала сильная конфронтация, что тормозило начавшийся было уже в 1993–1997 годах процесс сближения. Хотя объединение это, конечно, было в интересах России, захват монастырей РПЦЗ в Святой земле администрацией Палестинской автономии в 1997 и 2000 годах с передачей их Московскому Патриархату очень сильно повредил делу восстановления единства Русской Церкви, достигнутого ныне.

– В некоторых российских СМИ высказывалось мнение, что этот процесс задуман Московским Патриархатом с целью имущественного захвата и определенными коммерческими интересами...

– В Акте о каноническом общении между Московским Патриархатом и РПЦЗ существует четкое определение, что Зарубежная Церковь самостоятельна во всех внутренних делах, включая все вопросы хозяйственного и имущественного статуса. Так что опасения скептиков, как в России, так и за рубежом, не имеют под собой никаких оснований.

Мюнхен-Москва