Легенда и миф Зигмунда Фрейда

По мнению ряда современных культурологов, последнее тысячелетие - эпоха великих революций в мышлении. Речь идет об открытиях, смещающих привычный угол зрения на сто восемьдесят градусов, поворачивающих реку нашего сознания в совершенно новое русло. Эти прозрения нельзя игнорировать, тот, кто проходит мимо них, рискует оторваться от реальности, зависнуть между столетиями. Первым переворотом в умах можно смело назвать страшное открытие Коперника о том, что мы, люди, - отнюдь не центр мироздания.

Антропоцентристское видение мира затрещало по швам, человек перестал быть пупом вселенной, потому что у нее, как оказалось, нет ни конца ни края, и ей совершенно неинтересно крутиться вокруг одной лишь планеты Земля. Это и есть стопроцентное изменение видения. Разумеется, христианская Церковь поначалу отнюдь, как известно, не была в восторге от того, что Коперник оказался гением. Новооткрытая модель мироздания требовала переоценки ценностей, и она стала совершаться медленно, со скрипом, но остановить ее было уже нельзя.

Вторым по счету революционным переворотом считается возникновение теории Фрейда. Столетия люди простодушно считали разум единственной движущей силой в человеке и звали его ни много ни мало как homo sapiens. В начале XX века вдруг открылась новая страшная истина - истина о глубинах бессознательного, которое заявляет о себе поминутно, общается через сны, окружает своей тьмой маленький островок сознательного, привыкший считать себя единственно существующим в этом мире. Открытие венского доктора Зигмунда Фрейда было сродни открытию Коперника: сознание представилось крошечной планетой Земля, затерянной в непредставимых просторах бессознательного. И опять же нельзя сказать, что эта идея понравилась христианской Церкви, в первую очередь Церкви как сообществу верующих. Она оказалась довольно последовательна в своем отношении к открытиям гениев. Но пресловутая переоценка ценностей после этого открытия стала совершаться уже с удвоенной быстротой.

Третьим по значимости событием было прозрение относительно европейской культуры. Благополучно и уютно устроившись в мире, основы которого заложило учение апостола Павла, привыкши считать одну лишь европоцентристскую модель мироустройства истиной в последней инстанции, множество людей все в том же XX веке открывают для себя другие культуры. Многие из них гораздо древнее, чем христианская, и тоже требуют как минимум уважения. Мир стал шире, его границы раздвинулись, и мы увидели, что стоим в огромной вселенной, где действуют удивительные законы принципиально иного видения. Мы начали понимать, что всего вокруг очень много, и все оно разное, и это здорово. К сказанному можно добавить, что и эта, третья революция чем-то очень напоминает две первых: хотя бы тем, что христианская Церковь точно так же не слишком приветствует разнообразие культур и знаний. Верующие слушают сегодня про даосское учение или, допустим, индийских мудрецов в лучшем случае со скорбной полуулыбкой мучеников.

Думается, можно легко согласиться с тем, что одной из наиболее шокирующих, невероятных и потрясающих воображение революций стоит назвать революцию Фрейда. Речь идет не только о том, как смотрится его открытие в нашем списке из трех пунктов. На любом фоне Фрейд с его стройной и страстной теорией покажется столь же необычным, как лилия сардаана, пышно цветущая посреди вечной мерзлоты Восточной Якутии. И, как всякое великое и многогранное прозрение, с ног на голову переворачивающее культурный мир, оно вызывает разнообразную гамму чувств: от не менее страстного восхищения до желчной ненависти, в своем возмущении действующей по принципу: "Я Пастернака не читал, но я скажу".

Да, то, что, так сказать, "в воздухе носится" про Фрейда, это просто безобразие, подрывание основ нравственности и морали, злостный поклеп на несчастного homo sapiens. Во-первых, сразу же выясняется, что про сознательность, как основополагающий принцип строения бессовестно униженной психоанализом личности, говорить не приходится. Во-вторых, бессознательное каким-то подлым образом пролезает в сны и делает их очень непристойными. Выясняется, что в этом бессознательном властвует совершенно неприличная сексуальная энергия, в просторечии "либидо", которая обрекает всех, в том числе и ангелических человечьих малюток, на муки еще с пеленок. Отсюда проистекает смутно известный "Эдипов комплекс" - мерзость, мерзость и мерзость и теория образования каких-то малопонятных неврозов, которыми почему-то страдают все. Но это еще не конец. На закуску есть у Фрейда теория о религии как о мощном древнейшем неврозе человечества. Этого уж совсем вынести нельзя.

Вкратце это выглядит примерно так. В начале XX века, когда были обнародованы многие положения теории и подкреплены доказательствами, венская ученая братия отнеслась к ним с глубочайшим презрением и негодованием. Возмущались все совершенно искренне, приятно чувствуя свою правоверность и правильность. Фрейд оставался в полной изоляции от научного мира с 1896 по 1902 г. Позже, уже признанным ученым, читая в США лекции о психоанализе, он охарактеризовал некоторые приведенные в пример бессознательные стремления своих пациентов как "отвратительно эгоистические". Описывая в своих многочисленных работах Эдипов комплекс, краеугольный камень страданий человека, он употребляет слова "преступное желание" и т.д. Надо было приноравливаться к языку эпохи.

Ему приходилось очень нелегко. По приезде в Америку, восторженно встреченный возбужденной публикой, желающей приобщиться к новому знанию, он иронически заметил: "Эти люди не подозревают, что я принес им чуму". Так оно и было. В высшей степени пристойное буржуазное общество того времени, закупоренное в самом себе, как парусник в бутылке, не жаловало отважные умы. Оно вело себя, как леди из комического русского стишка начала века, которая, прогуливаясь по аллеям парка, наткнулась на статую голой Леды и, восклицая "Шокинг!", принялась кутать ее в шерстяной плед.

"Как посравнить да посмотреть век нынешний и век минувший┘"

Это все вполне понятно и даже отчасти извинительно. Нельзя требовать от многих неординарности мышления и бесстрашия. Довольно было и того, что у Фрейда начали появляться преданные друзья и соратники и среди них Карл Густав Юнг, в дальнейшем прославившийся иным взглядом на внутреннюю вселенную человека. Массы же были, как водится, настроены подчас критически, подчас же просто напоминали полчища разъяренных антисемитов.

Как-то раз подобные "поборники нравственности" устроили Фрейду засаду перед гостиницей в маленькой горной деревне, где тот отдыхал, и только спокойное мужество спасло его от побиения камнями и публичных оскорблений. Но все это, как уже было сказано, объяснимо и для того времени неудивительно. Умиляет другое - до какой степени и по сей день ничего не изменилось. Казалось бы, психоанализ занял прочные позиции, да и общепризнан не только этот метод сам по себе, но и совершенно феноменальное влияние, которое теории Фрейда оказали на психологию, в принципе танцующую от главного открытия Фрейда, как от печки. Психотерапевтический метод "лечения словом" весь вышел из практики Фрейда, и ему обязана психология своим умением помогать людям. Столь же велико его влияние на литературу, философию, жизнь, душу человека, в конце концов.

Однако и в России, и в иных местах полно индивидов, которые живут так, будто этого всего - всей культуры XX века, - попросту говоря, нет. На языке психоанализа это называется вытеснением, в том смысле что все страшное, подрывающее основы личностного "благополучия" засовывается в глубины психики и подальше, чтобы не мешало. Попадаются и такие, которые Фрейду голову готовы откусить, даром что тот давно уже приобщился к сонму архетипов. Но это уже образы из копилки его противника Юнга, от которого Фрейд падал в обморок в прямом и переносном смысле.

Как минимум сначала нужно прочесть

В чем же дело? В России, безусловно, и в том, что идеология марксизма-ленинизма как-то не сочеталась с идеологией фрейдизма. Но дело не только в этом. Судя по всему, до того, что утверждал Фрейд, нужно дойти собственными шагами, а для начала хотя бы внимательно прочесть. А, прочитавши, сопоставить с собственным опытом. А сопоставивши, понять без ненависти и злобы, что во всем этом есть нечто знаменательное и крайне необходимое для жизни души. Ведь дело не в том, что венский доктор был во всем прав, он, бывало, крупно заблуждался, так как был ограничен своими патриархальными установками, своим временем и образованием. Речь идет о том, что он подобрался к устройству души очень близко. Нашарив в безднах бессознательного "Оно" знаменитый Эдипов комплекс (или комплекс Электры), Фрейд нащупал что-то по сути крайне важное для человеческой психики. Суть в том, что у ребенка зарождается сексуальная тяга к одному из родителей где-то в возрасте трех лет и позже вытесняется под страхом наказания - кастрации. Возникает мучительное желание освободиться от другого родителя - соперника, убив его. По Фрейду, в основе бессознательных процессов всего человечества лежит отцеубийство как таковое или желание его.

Прежде чем в ужасе креститься с криком "Свят, свят, свят" или насмешливо и снисходительно ухмыляться (дескать, экая, в самом деле, ахинея, и придет же такая чушь в голову!), в высшей степени необходимо понять, что этот ученый с добротным медицинским образованием, написавший скрупулезный труд по исследованию детских параличей и работавший во Франции в клинике Шарко, был великим человеком. Так принято выражаться, когда речь идет о совершенно бесстрашном первооткрывателе с сильнейшей интуицией, который не боится договариваться до самых ужасных, абсурдных и невероятных вещей. Он был великим человеком, двинувшим махину мира на несколько шагов в новую, неизвестную сторону, и хотя бы поэтому достоин уважения и желания его понять.

Краеугольный камень человеческого страдания

Итак, по Фрейду, в глубинах бессознательного лежит вытесненное отцеубийство. В одной из своих самых известных работ "Тотем и табу", написанной в 1912 г., он рассматривает трагедию, совершившуюся, по его мнению, в доисторические времена и приведшую к образованию религии как таковой. Опираясь на изыскания современных ему ученых, Фрейд анализирует убийство праотца восставшими против его тиранического владычества единокровными братьями. Праотец в то же время - это соперник, поскольку ему принадлежат все женщины орды, и сыновья-страдальцы поневоле анахоретствуют. Ненавидя жестоковыйного правителя, обладающего единоличным правом на сексуальные утехи, сыновья расправляются с ним. Убийство отца, по принципам бессознательной логики, претворяется в убийство бога, служащего в дальнейшем заместителем убитого. Чтобы заглушить чувство жесточайшей вины, возникают нравственные предписания и нормы.

Мы ведомы отныне заглушаемым, мучительным и стойким неврозом греха перед богом и ожиданием заслуженного наказания подчас за что-то, чего мы даже выдумать сами не в состоянии. Но тут нам помогает уже устоявшаяся, набравшая силу религия, где, по принципу древнейших мистерий, приносят в жертву человека, и не просто человека, а сына того отца, перед которым мы все так ужасно виноваты. Сын искупает первородный грех. Но чувство вины остается одним из самых могучих рычагов, воздействующих на душу члена Церкви. Ведь в то же время сын и отец - едины. Религия таким образом позволяет человеку чувствовать себя спокойнее, служа ему бессознательной защитой от внутреннего хаоса страха и вины, ограничивая бессознательные импульсы. А с другой стороны, ударяет тем же самым оружием, держа его в подчинении.

Фрейд считал религию общечеловеческим навязчивым неврозом, иллюзорным исполнением древнейших, подспудных желаний, остающихся неудовлетворенными и вытесняемых в сферу бессознательного. Родительская фигура бога-отца, которого мы наделяем властью миловать нас и нещадно карать, в огромной степени инфантилизирует человечество, то есть делает его не отвечающим за себя, изнывающим от страха наказания. Ведь душа лелеет бессознательное желание отцеубийства, потому что вынести такой гнет нельзя. Эдипов комплекс человечества налицо. Это же происходит с фигурами вполне конкретных родителей в душе каждого отдельного человека.

Не вся правда, но прорыв к ней

Нет никакого сомнения, что "ядро всех неврозов", как сам Фрейд именовал все то же "преступное желание", поджидающее нас в начале жизни, - это какая-то правда о душе, о невротическом чувстве вины и мучительном сознании своей плохости. То, что подрывает наш мир изнутри, назовем это первородным грехом, Эдиповым комплексом или беспокойством ума, знакомо каждому, и каждый стремится справиться с ним по-разному. Случается, довольно-таки агрессивно настроенные христиане обвиняют Фрейда в том, что он "отрицает чувство вины, а значит, и грех, а следовательно, он - безбожник".

Разумеется, Зигмунд Фрейд был безбожником в самом прямом смысле этого слова. Он честно работал с тем чудовищным образом бога, который предлагает патриархальная религия, и, как следствие этого, был убежденным позитивистом. Это означает, что он был искренним и прямодушным. На смертном одре, жестоко страдая от рака, после 33 тяжелых операций, он отказался от услуг священника. Для него это означало качество, которое он сам очень ценил, - последовательность в поведении и твердость убеждений. Но, к сожалению, он не отрицает чувство вины и "грех". Он с горечью констатирует их невротическое наличие во внутреннем пространстве человека.

Разумеется, не приходится говорить, что Зигмунд Фрейд был непогрешим, а его теория строения и функционирования личности безошибочна. В том-то и штука, что его позитивизм, отрицание всего, как ему казалось, "мистического", "иллюзорного", служило ему иногда скверным проводником в лабиринте человеческой души. Он стремился быть беспристрастным ученым, хотя, по отзывам многих его приверженцев, во многом творил страстный миф еще почище доисторических и древнегреческих. Он утверждал, что женщина несет в себе комплекс "кастрированного мужчины" и испытывает "зависть к пенису" - теория, просто-напросто обесценивающая женское начало, а значит, и человеческую душу в целом, и вызвавшая гневную отповедь немалого числа крупных психологов XX века. Он требовал поклонения психоаналитической теории, как истине в последней инстанции, и страшно гневался и огорчался, когда кто-нибудь из учеников решался оспаривать ее положения. Он наделял всех людей во все века и эпохи одной и той же психологией, не задаваясь вопросом, что каждое время формирует свои, особые установки и представления. Он был, как мы видим, авторитарен и патриархален.

И он в самом деле не признавал за жизнью ее права на тайну в этом самом "сакральном смысле" - дивности и мистичности человеческой души. Он искренне, как и все, что он делал, думал, что структуру личности пронизывает Эдипов комплекс, а бессознательное - это скопище воспоминаний о травмах, о вытесненных жутких и не очень желаниях и страстях.

Коридор расширяется

Это заблуждение Фрейда, как известно, и побудило Юнга, "наследного принца психоанализа", на которого возлагались самые большие надежды, оставить своего друга и учителя, одно время игравшего жизненно важную роль в его становлении. Юнг в буквальном смысле "ушел в себя" и погрузился с головой в те самые бездны бессознательного, которые открыл Фрейд. То, с чем он столкнулся на доньях этого бездонного океана, окончательно убедило его, что, настаивая на одномерности нашей души, Фрейд не прав. Человеческая личность предстала его взору как уходящая вдаль и вглубь сокровищница творческих начинаний. В так называемом "бессознательном" оказалось не в пример больше неисчерпаемого креативного потенциала, чем это представлялось Фрейду. Это не исключает невротическую составляющую, просто она - это отнюдь не вся душа.

Во время оно невероятным казался постулат Фрейда ("По ту сторону принципа удовольствия") о том, что в человеческом организме, в бессознательном бульоне кипят две равные по мощи силы - Эрос и Танатос. Одна - "стремящаяся объединить живое вещество во все большие и большие единицы" сексуальная сила либидо, и другая - силящаяся, наоборот, "вернуть живую материю в неорганическое состояние" - тяга к смерти. Эрос множит, Танатос истребляет, и стремление к смерти, и желание "плодить и размножать жизнь", по Фрейду, заложены в нас, провоцируя такие механизмы, как вытеснение и сублимация. В этой отчетливой и несколько безрадостной картине оба этих понятия - Эрос и Танатос - лишены своего духовного, с позволения сказать, все того же сакрального значения. С точки зрения психоанализа это просто определенные законы природы, действующие в теле и психике механизмы.

Основываясь на своих изысканиях, потребовавших немало смелости, Юнг приходит к выводу, что либидо, Эрос, есть фундаментальная движущая сила творчества, в которой сексуальное - лишь одно из ее разнообразных проявлений. Теория Юнга об устройстве психики человека словно расширяет и разветвляет коридор, проложенный психоанализом. Двойственность сочетания жизни и смерти проступает в амбивалентности существующих глубоко в коллективном бессознательном - общем для всех нас древнейшем бессознательном - архетипов. Эти могучие энергетические образы, образующие подкладку человеческой души, обладают двойственной природой: они и возрождают к жизни и убивают. С ними надо учиться обходиться. Они являются во снах, а сны, по поэтическому выражению Фрейда, есть "дорога в Царские чертоги", к тому, что таится в бессознательном и хочет заговорить.

Парадокс >на парадоксе

Юнг, если можно так выразиться, увидел в душе ее божественную, дивную суть и признал за ней с трепетом и восхищением ее причастность к священному и вечному. Фрейду же забираться в такие дали просто не приходило в голову - он считал себя ученым, работающим с пациентами, с фактами, проверяющим свои положения на практике. Он писал трактаты. Он думал, что занимается наукой, а весь курьез был в том, что в этих научных изысканиях речь шла о самой парадоксальной, ускользающей и многомерной субстанции - о душе человека. И так как Фрейд был человек, а значит, обладал этой же самой ускользающей и подносящей сюрпризы душой, замешанной на парадоксе, он временами противоречил самому себе.

В великолепном цикле работ "Художник и фантазирование" Фрейд оговаривается, что механизм воздействия художника на читателя - "его сокровеннейшая тайна". Будучи высокообразованным человеком, любителем разного рода искусств, Фрейд с упоением анализирует воздействие творчества на душу и пытается разгадать его неисчислимые загадки. Все это похоже на захватывающий детектив, но все же везде чувствуется это нежное уважение к тайне, страстное желание не препарировать труп, а побродить по таинственным коридорам сокровищницы духа. В исследователе, строгом ученом живет страстный, увлекающийся и одаренный поэт.

В письме к А.Эйнштейну в 1932 г. Фрейд писал: "Может быть, Вам покажется, что наши теории являются своего рода мифологией, а в данном случае к тому же и нестройной. Но разве не каждая наука приходит в конце концов к такого рода мифологии? Разве нельзя то же самое сегодня сказать о Вашей физике?"

Итак, каждая наука приходит в конце концов к мифу в самом высоком значении этого слова. К нему же приходит всякое искусство, любое порождение культуры. Можно сказать, что Фрейд - творец совершенно новой мифологии, и, как всякое биение жизни, это внушает немалые надежды. Недаром он был удостоен национальной литературной премии за свои труды. Недаром его неотступный поиск истины, его смелость, его открытия и его заблуждения, одним словом, его гений, хотим мы этого или нет, перевернули мир, проложили новую дорогу и сказали душе неизмеримо важные слова - о ней самой.