Павел Антонов "Мрачные сырые комнаты, почти совершенно лишенные чистого воздуха, очень часто с земляным или гнилым деревянным полом, ниже уровня земли. Свет проникает в них сквозь узкие, покрытые грязью и плесенью и никогда не отворяющиеся окна. Нет ни отхожих мест, ни устройств для умывания лица и рук, ни кроватей, ни даже нар. Все спят вповалку на полу, подстилая свои кишащие насекомыми лохмотья и везде ставится на ночь традиционная "параша". Эти помещения битком набиты народом".
Это описание петербургских тюрем начала XIX века, принадлежащее известному русскому адвокату Анатолию Федоровичу Кони. Рассказ о местах не столь отдаленных - важная тема для русских писателей и общественных деятелей XIX-ХХ веков. Некрасов, Достоевский, Чехов, Солженицын, Шаламов, Довлатов - вот далеко не полный список великих людей, повествующих об ужасах российских тюрем и ссылок. И почти в каждой книге, написанной после пятидесятых годов XIX века, есть упоминание о "святом докторе" - Федоре Петровиче Гаазе, который посвятил свою жизнь заботе о заключенных.
Этот человек родился 24 августа 1780 года в маленьком немецком городе Мюнстерайфеле близ Кельна. В 1802 году он стал доктором медицины и по приглашению князя Репнина приехал в Москву, где сперва был главным врачом Павловской клиники, а затем, с 1829 по 1853 г., - главным врачом всех московских тюремных больниц. Немец по рождению, протестант по вероисповеданию, Федор Гааз совершил переворот в российской пенитенциарной системе. Он один боролся против казнокрадства и бюрократии многих московских чиновников, называвших святого доктора "чудаком" и "утрированным филантропом". И дело не в том, что генерал-губернатор Москвы или сотрудники тюрем были безнравственными или жестокими людьми, просто в их голове не укладывалось, как можно с любовью относиться к закоренелым преступникам или целоваться с холерными больными.
Даже митрополит Филарет (Дроздов), уставший от постоянных ходатайств Федора Гааза за заключенных, воскликнул: "Что вы с ними возитесь. Они же преступники. Если человек осужден, то он не может быть невиновным". Его собеседник ответил: "Владыко, вы забыли о Христе". На что святитель после долгой паузы произнес: "Это не я о Христе забыл, это Христос меня забыл в эту минуту". Этот диалог красноречиво свидетельствует о смелости и пламенной любви ко Христу одного христианина и о способности признать свои ошибки другого.
Тем не менее и тогда и сейчас в обществе господствует точка зрения, сформулированная в фильме "Место встречи изменить нельзя" персонажем Владимира Высоцкого: "Наказания без вины не бывает". Как и двести лет назад, российские заключенные находятся в ужасных условиях. По словам руководителя Медицинского управления Главного управления исполнения наказаний Министерства юстиции России Александра Кононца, отношение к осужденным в наших тюрьмах по-прежнему остается варварским: "На питание одного заключенного бюджет дает около пяти рублей в день. В камере, рассчитанной на 10 человек, содержатся три десятка заключенных. Когда летом на улице плюс 20, то в камере - Африка: плюс 40 при стопроцентной влажности. Люди теряют сознание".
Что можно противопоставить стереотипам общества, которое постоянно требует отмены моратория на смертную казнь и ужесточения наказания? Подобные настроения людей - следствие глубокого кризиса не только системы наказания, но и подлинных человеческих отношений. В стране, где до сих пор памятны СЛОНы, ГУЛАГи и принудительное "лечение" в психиатрических больницах, непросто добиться гуманного отношения к заключенным. С одной стороны, кажется, что в современной России уже никого не подвешивают на дыбе, не приковывают к стулу, не забивают в колодки или кандалы. С другой - еще Александр Солженицын описал изощренные пытки, с помощью которых выбивались нужные показания. Сейчас, как и двести лет назад, российская тюрьма остается не средством исправления или перевоспитания, а "кузницей кадров" новых нарушителей законов.
В середине XIX века Анатолий Кони так описывал причины дурного влияния тюрем на людей: "В этих местах, предназначенных для возможного исправления и смягчения нравов нарушителей закона, широко и невозбранно царили разврат, нагота, холод, голод и мучительство". Эти горькие слова остаются актуальными и до настоящих дней: как и прежде на Сахалине во времена Чехова, в российских тюрьмах свирепствуют туберкулез, ВИЧ и целый букет других заболеваний; как и прежде, процветают противоестественные сексуальные отношения и унижение человеческого достоинства.
Как и прежде, общество предпочитает не замечать заключенных. Между тем, как отмечает Александр Кононец, в российских тюрьмах преобладают не страшные сексуальные маньяки, а люди, преступившие закон по глупости или под влиянием алкоголя: "Среди заключенных, конечно, есть закоренелые преступники, которые, как ни корми их и как ни лечи, все равно будут смотреть в лес. Но таких меньшинство. А большинство - это люди, преступившие закон по глупости, по стечению жизненных обстоятельств, по минутному и зачастую пьяному порыву - да мало ли из-за чего вполне нормальный человек может угодить за решетку!"
Кажется, что изменить негативное отношение к заключенным невозможно, что во всем виновато отсутствие средств, что стоит только дать денег на тюрьмы и больницы, как все изменится само собой. Конечно, деньги - вещь нужная, но они не смогут преобразить мир, как это делал Федор Гааз.
Он умер 16 августа 1853 года, ровно сто пятьдесят лет назад, но сила его пламенной любви к людям поражает до сих пор. Оставшись без копейки денег, презираемый "высшим обществом", обкрадываемый собственными подчиненными и заключенными, он с немецкой педантичностью и русской широтой спешил делать добро. И оно приносило плоды уже при его жизни. Заключенные в далекой сибирской ссылке построили храм в честь святого Феодора Тирона, где молились о здравии, а затем и за упокой души "святого доктора". Темной зимней ночью в глухом переулке на Федора Гааза напали разбойники и стали требовать отдать деньги и шубу, но, узнав, кого они хотели ограбить, тут же попросили прощения и проводили его до нужного дома. Похороны "святого доктора" превратились в невиданное зрелище: более пятидесяти тысяч человек сопровождали гроб на Введенское (Немецкое) кладбище Москвы. Митрополит Филарет лично приехал к "святому доктору" во время его предсмертной болезни. Что же касается ссыльных и заключенных, то большинство из них души не чаяли в "святом докторе" и до конца своих дней вспоминали о встрече с ним.
Федор Гааз был человеком отчаянной смелости. Он мог встать на колени перед Николаем I и вымолить прощение для старика раскольника, он мог под личную ответственность расковать заключенного, которому кандалы натерли ноги. Он стремился всеми возможными средствами задержать ссыльных в Москве хотя бы на пару дней, чтобы те могли отдохнуть и немного подлечиться. Он был писателем, оставившим после себя и ученые труды по медицине, и наставления к благочестивой жизни. Он был изобретателем, придумавшим облегченные кандалы, лично отходившим в них десятки километров по своей комнате, чтобы узнать, удобно ли заключенным будет в них идти по этапу. Он был врачом, способным усмирять холерные бунты, утешать безнадежных больных и бесплатно лечить глазные болезни. Наконец, он был христианином, для которого не существовало конфессиональных, национальных или сословных преград.
Доктор Гааз умер, а тюрьмы остались. Режим в них еще более ужесточился, но это не означает, что вся его жизнь была неудачей, а служение - напрасной тратой времени. Его призыв "Спешите делать добро" до сих пор вдохновляет людей, которые идут в тюрьмы и колонии, чтобы попытаться хоть как-то облегчить участь заключенных.
