Кто здесь крайний

Словосочетание "религиозный экстремизм" буквально должно было бы означать некую крайность в исповедании религии, так же как "политическим экстремизмом" обычно называют крайности в политической деятельности. Разумеется, само понятие "крайность" тоже весьма субъективно.

Среднестатистический обыватель легче всего усматривает крайности в деятельности каких-то нетрадиционных религиозных организаций, члены которых расстаются со всем своим имуществом, недосыпают и недоедают, а подчас отказываются даже от переливания крови. Человек светский такое поведение склонен называть "фанатизмом" в отличие от спокойной жизни православных, католиков или адептов иных "старых" религий. Действительно, аскетические подвиги в наши дни стали редкостью, однако они по-прежнему происходят и признаются Церковью. Просто далекие от веры люди об этом предпочитают не задумываться.

Неприятие крайностей религиозной жизни нашло свое отражение и в Законе "О свободе совести и о религиозных объединениях". Законодатели считают возможным ликвидировать религиозную организацию, если ее члены принуждают друг друга к разрушению семьи или заставляют отказываться от медицинской помощи. В этом, например, обвиняют Свидетелей Иеговы, но недаром прокуратура до сих пор не может доказать виновность лидеров этой секты. Всякий гражданин имеет право отказаться от медицинской помощи, а развод из-за религиозных разногласий ничем не лучше и не хуже любого другого. С другой стороны, не раз доводилось слышать про православных священников, запрещавших влюбленной паре жениться или, наоборот, благословлявших развод или уход одного из супругов в монастырь.

Обязательно ли считать подобные явления общественно опасными и требующими вмешательства государства? Вовсе не обязательно. Далеким от веры людям не следует забывать, что религиозные ценности могут для кого-то значить больше, чем забота о благосостоянии и здоровье. Соответственно не стоит в таких случаях применять столь грозный термин, как "экстремизм".

Действительная опасность наступает, когда верующий ради своей религии готов нанести ущерб не себе, а другим, то есть когда с использованием религиозной мотивации совершаются противозаконные действия. Примеров тому немало. Это и мошенничество на религиозной почве (достаточно упомянуть тысячи "целителей" и "магов"), и религиозные войны, и ритуальные убийства, и вандализм.

Еще один пример - российский вариант ваххабизма, то есть создание под лозунгами борьбы за чистый ислам вооруженных групп и вовлечение их в борьбу с властями. В таких случаях часто говорят, что какой-нибудь Басаев - вовсе не мусульманин, что ислам вообще и ваххабизм в частности не дают санкции на террор. Но так ли важно, кем исламские авторитеты считают Басаева? Важно то, что он и ему подобные сами себя считают мусульманами и способны собрать достаточное количество самоотверженных сторонников. Дело не в личной вере Басаева, а в том, что он публично основывает свою политическую экстремистскую деятельность именно на вере.

В новейшей российской истории религиозная мотивировка приводила к насилию уже не раз. Достаточно вспомнить трагический случай 1997 года в Дагестане, когда мусульмане сожгли своего односельчанина и его жену, перешедших в пятидесятничество. А сколько было нападений казаков и иных радикальных православных националистов (той же "Черной сотни") на инославных проповедников! Не говоря уже о конфликтах за храмы и иные культовые здания между различными юрисдикциями, в том числе - мусульманскими и православными.

Обычно крупные религиозные лидеры осуждают не только акты насилия, но даже угрозы, однако бывают и исключения. Так, в 1998 году муфтии Равиль Гайнутдин и Нафигулла Аширов совместно с Надиршахом Хачилаевым (ныне покойным), Абдул-Вахедом Ниязовым и Гейдаром Джемалем выступили против издания в России "Сатанинских стихов". Они написали, что "исполнителям этого преступного заказа никто не сможет гарантировать покой и личную безопасность в случае реализации этого враждебного плана". (Стоит отметить, что совсем недавно сотрудник аналитического управления Совета Федерации Александр Юсуповский привел эту акцию в качестве положительного примера влияния религиозных лидеров на общество).

Так насколько все же распространен в России религиозный экстремизм? Ответ снова зависит от определения: есть эксперты, полагающие, что экстремизмом можно называть именно только идеологически (в том числе и религиозно) мотивированное насилие или призывы к нему. Но Конституция также приравнивает к экстремизму разжигание национальной или религиозной розни. Принятый прошлым летом Закон "О противодействии политическому экстремизму" дал еще более широкое определение, в которое вошел большой спектр действий: от терроризма до публичного утверждения превосходства или неполноценности по национальному или религиозному признаку. С юридической точки зрения теперь даже слова любого (например, христианского) проповедника, что истинно верующие лучше "неверных", можно счесть экстремистскими. Таким образом, законодательство создало совершенно абсурдную ситуацию, при которой почти любую религиозную организацию следует ликвидировать за "экстремизм".

Какие же религиозно мотивированные действия надо признавать общественно опасными и принимать меры, а какие можно оставить на совести нарушителя Конституции? Это проблема, по-видимому, не имеет четкого решения и пока официально не разъяснена в достаточной степени. А ведь антиконституционные действия бывают разные.

Время от времени в СМИ встречаются антиправительственные публикации, где звучат прямые призывы к террору. Причем автором иногда может оказаться, увы, и православный священник. Десятками можно перечислять статьи православных или неоязыческих авторов, в грубой и безапелляционной форме проповедующих антисемитизм. Некоторым знатокам "еврейского вопроса" это не мешает считаться вполне церковными, например газете "Русский вестник".

Впрочем, ксенофобия националистов гораздо шире - она распространяется также на католиков, мусульман, неопротестантов, не говоря уже о "враждебных" этнических группах.

Интересно, что возбудители религиозной ненависти сами себя считают защищающейся стороной, объектом враждебной политики и пропаганды. Бедняги просто вынуждены сопротивляться по мере сил. Именно этим якобы мотивировались в конце 1990-х годов акции сожжения "неугодных" кому-то книг. Среди устроителей аутодафе был даже православный епископ Никон (Миронов), позже отставленный, но совсем по другим причинам. Жгли не только книги протоиерея Александра Меня или других русских богословов, но даже Библию и Новый Завет, если они были изданы протестантами. Уничтожение религиозных книг - не преступление, но несомненное оскорбление чьих-то религиозных чувств. Впрочем, сжигавшие, очевидно, тоже считали свои религиозные чувства оскорбленными.

Этим же мотивом руководствовались те, кто разгромил в январе выставку "Осторожно, религия!", и те, кто писал лозунг "Лужков, ты - мэр Содома!" на непристойных, по их мнению, рекламных щитах.

Если вопрос о религиозном экстремизме так сложен и столь очевидно не имеет общепринятого решения, нужно счесть экстремизмом только действительно крайние проявления. А это значит - пресекать только наиболее грубую и систематическую пропаганду на религиозной почве. Но уж тогда - последовательно и без исключений.