Дина Малышева В дореволюционной России народы, исповедовавшие ислам и жившие на территории современных центральноазиатских государств и Азербайджана, выражали свою самобытность в основном в соответствии с критериями религии, а не этничности и идентифицировали себя как мусульмане. Это определение выходило за узкорелигиозные рамки: оно включало в себя одновременно культурную идентичность и "пространственное измерение", то есть примерно то же, что у западного человека ассоциировалось с понятием "европеец". Быть мусульманином означало следовать определенным традициям и одновременно отличаться от тех, кто был русским.
После революции 1917 г. в отдельных районах России мусульмане попытались реализовать идею самоопределения, декларированную большевистскими лидерами еще до переворота. На мусульманских окраинах возникли созданные на религиозной основе политические объединения и партии, что свидетельствовало о зарождении здесь национального и религиозного самосознания. Его ростки были быстро "затоптаны" советской властью, которая в 1921 г. завершила свое "триумфальное шествие" по окраинам бывшей Российской империи. Однако хочется обратить внимание на то, что отношение к исламу, считавшемуся религией, пострадавшей от царизма, было терпимее, нежели к православию, которое отождествлялось с самодержавием.
По мере того как коммунистическая идеология становилась всеохватывающей, утверждалась и политико-идеологическая установка о реакционности любой религии. Культуре народов, исповедовавших ислам, был нанесен значительный ущерб: в рамках проводившейся в масштабах всей страны кампании по искоренению религии было закрыто и уничтожено множество мечетей, медресе, мусульманских библиотек и изданий, культурных центров. Традиционные мусульманские институты практически прекратили свое существование после того, как арабскую письменность заменили кириллицей.
Создававшиеся на местах коммунистические партии более не нуждались в союзе с мусульманами. И никакой речи о предоставлении мусульманским народам особых прав для развития национальной и религиозной идентичности уже не шло. В то же время коммунизм в его советском понимании ни в Средней Азии, ни в Азербайджанской ССР фактически так и не укоренился. Партийный функционер воспринимался здесь в первую очередь как опирающийся на родственный клан представитель власти и уже только потом как носитель коммунистической идеологии. Да и сами религиозные гонения носили в этих мусульманских республиках более сдержанный характер по сравнению с религиозными преследованиями "собственно российских" мусульман - татар и башкир, которые не воспринимались советской властью и коммунистическими идеологами как представители мира ислама.
Следствием 70-летней изолированности советских мусульман от зарубежного исламского мира явился низкий уровень религиозного образования, слабое развитие религиозных институтов, утрата исламской правовой культуры и духовных корней.
В годы перестройки и после распада СССР исламская проблематика в России и государствах СНГ быстро перешла в разряд "горячих" тем. Во многом это было обусловлено переменами, начавшимися в постсоветском мусульманском пространстве: народы бывшего Советского Союза, исповедующие ислам, начинают преодолевать почти вековую искусственную изоляцию от исламского мира, втягиваться в орбиту экономического, политического и религиозного влияния государств Ближнего и Среднего Востока. При этом они приобщаются не только к "высокой" культуре ислама, но и к различным, в том числе и политизированным, его течениям. В полный голос заявил о себе политический ислам, а война в Чечне, обострив этнические и религиозные противоречия на Кавказе, стимулировала рост религиозного экстремизма.
Тем не менее было бы ошибочным объяснять радикализацию ислама в государствах постсоветской Азии только внешним воздействием. В отличие от христианства в исламе нет такого института, как Церковь, и общих критериев, позволяющих делить его на "традиционный", "истинный" или же "плохой", "ненастоящий", "импортированный". Роль исламского экстремизма как внешней угрозы во всех государствах постсоветского Востока пропагандистски излишне преувеличивается. Но как внутренняя угроза этот феномен может реализоваться (и уже реализовался в начале 90-х и в 1999-2000 гг. во время кризисных ситуаций в Таджикистане, Узбекистане и на юге Ферганской долины) в ситуации гражданской междоусобицы, ухудшения экономического положения населения, массовой безработицы.
Современный ислам в СНГ многолик, он тесно переплетен с местными традициями, обычаями и нравами. Возьмем, к примеру, Азербайджан, где интерес к исламу стал особенно заметен в конце 80-х - начале 90-х годов. К этому периоду относится и активизация проповедников в так называемом "исламском поясе" - в селах вокруг Баку, в Нахичевани и Ленкорани. Здесь в окнах домов и магазинов можно было увидеть даже портреты Хомейни, что связывалось с влиянием Ирана, где, как известно, проживают 25 млн. азербайджанцев. Но исламской революции в республике не произошло, а сами исламские институты структурировались в государственную систему.
По словам председателя Управления мусульман Кавказа Аллахшукюра Пашазаде, в Азербайджане официально зарегистрировано свыше 1000 религиозных общин. Если при советской власти в республике было только 17 мечетей, то на начало 2000 г. их насчитывалось свыше 1300. Сегодня в Азербайджане нет ни одной политической структуры или лидера, которые бы не отдавали дань исламу для поддержки своего политического имиджа.
И все же исламская идентичность в Азербайджане остается несколько искусственной, "камуфляжной". По замечанию местного политолога Эльмара Гусейнова, "религиозное развитие Азербайджана отстает от уровня Ирана или Дагестана. Азербайджанцы - агностики, относящиеся к исламу не как к догме, а как к генетической религии". Ислам продолжает играть заметную роль в быту, его уважают как религиозное наследие, но им не руководствуются. Большее значение в Азербайджане, нежели религия, имеют другие факторы: язык, культура, традиционные связи. Азербайджанское общество в целом светское, и оно ближе по ментальности россиянам, туркам, европейцам, нежели народам Центральной Азии.
Здесь пока преобладает тенденция к секуляризму. В значительной мере это связано с тем, что за образец в Азербайджане принята светская кемалистская модель Турции, а не исламская теократия Ирана. Если в Азербайджане и наблюдается некоторый религиозный подъем, то шансы на утверждение здесь основанной на шариате "иранской модели" крайне ничтожны. В этом плане весьма красноречив опыт считающейся проиранской Исламской партии Азербайджана. Официально зарегистрированная в сентябре 1992 г., эта партия попыталась занять собственную нишу в политическом спектре республики. Однако она так и не смогла уйти от такого присущего сегодняшнему Азербайджану явления, как клановость. Арест лидеров Исламской партии в мае 1996 г. по обвинению в сотрудничестве с иранскими спецслужбами, поставленном, правда, многими в Азербайджане под сомнение (в октябре 1999 г. арестованные были помилованы указом президента Алиева), подорвал то незначительное влияние, которым пользовалась эта партия.
Террористические акты в США 11 сентября 2001 г. и последовавшая за ними антиталибская операция в Афганистане оживили в Азербайджане дискуссию об опасном росте в этом государстве ваххабизма. К рассуждениям о распространении среди азербайджанских мусульман экстремистских течений ислама добавился и ажиотаж по поводу угрозы терроризма, носителями которого, разумеется, были объявлены армяне. Но не был забыт азербайджанскими аналитиками и "старый" враг Иран. Весьма кстати оказалось, что и американский президент причислил Иран к "оси зла", а в ежегодном докладе государственного департамента США о терроризме (май 2002 г.) Иран был назван "самым активным спонсором терроризма". И все же страхи по поводу "исламской угрозы" в Азербайджане по большей части являются преувеличенными. Они вряд ли каким-то образом связаны с религиозным возрождением, а, скорее, отражают нюансы и повороты реальной политики или же продиктованы внутренней и международной конъюнктурой. Тем не менее нельзя полностью исключить такого развития событий, при котором ислам в Азербайджане может наполниться радикальным содержанием. Это может произойти вследствие экономического кризиса, опасного затягивания вопроса с судьбами беженцев, всплеска национал-патриотических и реваншистских настроений в случае, если в Азербайджане возьмут верх сторонники военно-силового решения карабахской проблемы. Как справедливо отмечает уже цитировавшийся выше Эльмар Гусейнов, "ислам в Азербайджане - это перспектива, которую можно расценить как очень большую и как никакую. Все будет зависеть от того, как будут развиваться события в стране".
Что касается Центрально-Азиатского региона, то ислам здесь имеет свою специфику. Исламские традиции здесь были либо подорваны, либо подверглись такой серьезной трансформации, что об исламе как о факторе некоей наднациональной идентичности ни в одном из новых независимых государств говорить не приходится. Несмотря на то что по всей Центральной Азии ислам укрепился в качестве символа или атрибута национальности "настоящего" казаха, киргиза, узбека или таджика, основная масса считающего себя верующим населения слабо ориентируется в мусульманском вероучении. Растущая апатия масс, их углубляющаяся политическая инертность - феномен, свойственный всем без исключения государствам постсоветского пространства, а не только центральноазиатским. Религия пока мало что может сделать для духовного пробуждения населения, поглощенного заботами о поддержании хотя бы на минимальном уровне своих жизненных, т.е. материальных, потребностей. Кроме того, в регионе значительно большую роль, чем религия, играют пережившие и советскую власть (а советская система сама строилась по иерархическому принципу) клановые отношения.
Таджикистан и Узбекистан выделяются тем, что здесь несколько десятилетий назад ислам громко заявил о себе как о политической силе. В Узбекистане, где позиции государственного национализма сильнее, чем еще где-либо в регионе, имеются серьезные предпосылки для формирования национальной общности, поэтому проявления исламского радикализма в стране жестко подавляются. Вне закона поставлена деятельность таких исламских структур, как Хизб ут-Тахрир аль Ислам, Исламское движение Узбекистана, Акрамийя и др. В Таджикистане, после тянувшейся несколько лет кровавой междоусобицы, в целях достижения гражданского мира решились легально структурировать и интегрировать в структуры власти представителей политического ислама. Это снизило внутриполитическую напряженность, но пока не привело, к сожалению, к желаемой стабильности. Очевидно, что борьба с местными исламистами будет вестись в этих государствах еще долго, даже по завершении международной антитеррористической операции в Афганистане (в том случае, разумеется, если ее вообще возможно завершить в принципе, что кажется сейчас весьма проблематичным).
Пока, согласно опросам общественного мнения, большинство жителей Центральной Азии осуждают религиозный радикализм и фанатизм и хотят, чтобы их государства оставались светскими. Но в руках оппозиции, выступающей в этих странах под исламскими знаменами, остаются мощные козыри: болезненные социальные проблемы, которые еще не скоро будут разрешены, социальная несправедливость и отсутствие привлекательной национальной идеи, которую власть так и не смогла создать в противовес политическому исламу. Кроме того, движения исламистского типа привлекают население не только своими программными установками. Не секрет, что наркомафия часто действует под покровом партий и организаций исламистского толка. Ведь участие в них дает возможность поправить свое материальное положение обедневшим жителям центральноазиатских республик.
В целом в государствах СНГ, где есть мусульманские общины, лицо ислама определяют все же не религиозные экстремисты, а умеренные течения, терпимо относящиеся к политическим и социальным свободам, стимулирующие развитие культурной идентичности мусульман. Но это не означает, что политический ислам и исламизм не смогут из их числа рекрутировать в свои ряды новых сторонников. Их численность и влияние будут варьироваться в зависимости от того, смогут ли постсоветские общества Востока преодолеть с наименьшими потерями трудности переходного периода, сохранив при этом национальные традиции, позволяющие смягчать и делать менее болезненными все усложняющиеся вызовы нашего постоянно меняющегося мира.
