Русское православие в поисках единства

Михаэль Арндт, в монашестве Марк, родился в 1941 году в городе Хемнице (Германия) в протестантской семье. По окончании гимназии учился в Гейдельбергском университете, где изучал славистику, в частности занимался древнерусской литературой. В ходе научных занятий его внимание привлекло православие, в которое он перешел в 1964 году. Уже будучи православным, Михаэль Арндт получил степень доктора филологии (1969 год).

Неожиданно для всех преуспевающий профессор университета решил стать монахом на Афоне, однако из-за политики военной хунты в Греции, препятствовавшей поселению в афонских монастырях иностранцев, этой мечте доктора Арндта сбыться не удалось.

Несмотря на невозможность жить и учиться на Афоне, желание получить православное богословское образование по-прежнему живет в сердце Михаэля Арндта, и он предпринимает отчаянную попытку поступить в Московскую духовную академию в Троице-Сергиевой лавре. С этой целью он письменно обращается к епископу, представлявшему Московский Патриархат в Восточном Берлине, и ждет, ждет больше года... но получает отказ. Видимо, для руководства Русской Православной Церкви это был нонсенс: немец, принявший православие в Зарубежной Церкви и стремящийся учиться в Советском Союзе. В то, уже далекое, время в таких намерениях подозревали политическую провокацию.

Михаэль Арндт был пострижен в монашество в 1975 году епископом Зарубежной Церкви Павлом (Павловым) и в том же году был посвящен в сан дьякона и священника.

Свое монашеское и священническое служение иеромонах Марк начал как настоятель храма Святой праведной Елизаветы в Висбадене; одновременно ему пришлось окормлять несколько приходов, разбросанных по Германии: среди его прихожан были не только православные русские, но и немцы, принявшие, как и он, православие.

Итак, Афон и Москва оказались для иеромонаха Марка закрыты. Тогда он поступает на богословский факультет Белградского университета, где в то время учились многие нынешние епископы Сербской Церкви. Диплом о высшем богословском образовании дал основание выдвинуть кандидатуру Марка (Арндта) для посвящения в сан епископа Германского и Берлинского. В 1980 году, когда правящий епископ был переведен в Австралию, его сменил архимандрит Марк.

Став епископом, он перебрался в монастырь преподобного Иова Почаевского, в пригороде Мюнхена, Пазинге.

Православный монастырь появился здесь в 1945 году, когда русские беженцы из Восточной Европы нашли в американской военной зоне Германии спасительное пристанище от Красной армии. В то время в Мюнхене находился и Синод Русской Зарубежной Церкви во главе с митрополитом Анастасием (Грибановским). Позднее Синод, как и большинство беженцев, перебрался в США, но братия монастыря Иова Почаевского так и осталась здесь, приспособив под монастырь и церковь бывшую немецкую казарму. В монастыре сейчас находится епархиальное управление Германской епархии.

Сегодня фигура архиепископа Германского и Берлинского Марка очень заметна в жизни Зарубежной Церкви. В сердце Баварии, на крошечном кусочке немецкой земли им воссоздается, реконструируется русская церковная жизнь начала ХХ века, о которой сохранилось множество преданий от живых свидетелей, некогда покинувших Россию.

- Ваше Высокопреосвященство, в Русской Зарубежной Церкви произошла смена первоиерарха. Митрополит Виталий (Устинов) ушел на покой, и в настоящее время главой Церкви является митрополит Лавр (Шкурло). В то же время митрополит Виталий проявляет некоторую активность, и ряд священнослужителей заявляют о том, что они по-прежнему считают своим первоиерархом только митрополита Виталия. Как вы это прокомментируете?

- В прошлом году мы приняли прошение митрополита Виталия с просьбой уйти на покой в связи с тем, что он из-за своего преклонного возраста и немощи был неспособен управлять делами Церкви. Он издавал противоречивые указы и делал столь же противоречивые устные заявления, что вполне извинительно для престарелого человека. Таким образом, в нашей Церкви стали происходить некоторые нестроения. Нечто подобное, наверное, происходило и в Московском Патриархате в последние годы правления патриарха Пимена.

Такая ситуация затрудняла деятельность епископов в своих епархиях и, самое главное, не давала ясного представления о путях дальнейшего бытия нашей Церкви. Некоторые епископы в личных беседах с митрополитом ставили ему это на вид, что в конце концов привело его к решению уйти на покой.

Прошение митрополита принял и утвердил Синод, и на этом основании было принято решение созвать Архиерейский Собор. На Соборе митрополит вновь публично подтвердил свое желание, после чего члены Собора приступили к процедуре выборов нового митрополита - им стал Лавр (Шкурло).

В силу того что митрополит Виталий не владеет полностью ситуацией, этим пользуются отдельные люди, которые считают, что архиереи, составляющие большинство в Синоде, идут неправильным путем. Именно такие люди его сейчас окружили. Из всего нашего епископата так считает только бывший епископ Каннский Варнава, который к тому времени был лишен сана и уже не имел никакого влияния.

Митрополит Виталий уехал в Канаду и поселился в Свято-Преображенском скиту в Мансонвилле (в своей бывшей Канадской епархии), где произошли новые посвящения в епископский сан, которые мы, конечно, признать не можем. Это тем более странно, что митрополит в последние годы по своей немощи уже не служил и не может физически совершить эти хиротонии. С точки зрения церковных канонов это безусловное нарушение, так как благословить посвящение в сан нового епископа может только Архиерейский Собор нашей Церкви.

- В середине 90-х годов епископ Каннский Варнава довольно часто бывал в России и известен там по некоторым публикациям, в которых утверждалось, что он духовно окормлял общество "Память" Дмитрия Васильева. Каковы причины лишения его сана?

- После этих событий в России Синод нашей Церкви запретил ему на несколько лет ездить туда. Причины же его запрета в служении и затем лишения сана связаны с событиями 2000 года: когда на Архиерейском Соборе рассматривались дела в Западно-Европейской епархии. Тогда ему было указано, что он только благочинный наших приходов на части Франции, но не является там правящим епископом. Этим соборным решениям епископ Варнава не подчинился, и за это на него были наложены церковные прещения. Его тоже использовали некоторые экстремисты из числа тамошнего духовенства. Это группа всего из десяти человек: восемь священников и два дьякона - и они никак не могут выражать общее мнение Западно-Европейской епархии. За свою раскольничью деятельность все они были лишены священного сана за исключением двух человек, которые заблаговременно принесли покаяние.

Что касается других епархий, то там брожение совершенно ничтожное. Даже в самой Канаде к этому движению примкнули всего два священника без приходов. Так что нельзя говорить о каком-то отделении, разделении - это явление совсем иных масштабов.

Другое дело - наши приходы в России, где, по моим сведениям, отделились два архиерея и признают только митрополита Виталия.

- Не могли бы вы сказать, о ком идет речь?

- Это Лазарь (Журбенко), архиепископ Тамбовский и Одесский, и Вениамин (Русаленко), епископ Кубанский и Черноморский, действующие на Украине и Юге России. Но и среди российских приходов нашей Церкви это меньшинство.

- В России помимо Московского Патриархата действует еще одна альтернативная Церковь - Русская Православная Автономная Церковь во главе с митрополитом Валентином (Русанцевым), с центром в Суздале. Каковы отношения Русской Зарубежной Церкви с этим иерархом?

- Ответ совершенно однозначный: он лишен сана за тяжкие преступления и поэтому не может быть ни епископом, ни священником. Для нас он всего лишь монах.

- Владыка, последний Архиерейский Собор Зарубежной Церкви в 2000 году по-новому оценил перспективы своих отношений с Московским Патриархатом, и таким образом у многих православных в России появилась надежда на то, что объединение двух Церквей возможно. Каковы реальные перспективы такого единства?

- Наш новый подход в этом вопросе прежде всего зиждется на самом факте перемен в религиозной жизни страны. На Архиерейском Соборе Зарубежной Церкви (октябрь 2000 года) был заслушан доклад о недавно прошедшем тогда Соборе в Москве. Как известно, на нем были оглашены основы социальной концепции Русской Православной Церкви, которые во многих своих положениях изменили наши старые представления о Московском Патриархате как Церкви. Я имею в виду те положения концепции, где трактуется независимое положение Церкви по отношению к государству. Мы восприняли это как осуждение "сергианства". Особенно важным для нас было прославление на Соборе новомучеников российских, которых мы уже давно канонизировали и не одно десятилетие почитаем.

На Соборе 2000 года была создана Комиссия, которая должна изучать вопросы взаимоотношения нашей Церкви и Московского Патриархата. Вы упомянули две Церкви; я этого никогда не признавал и не буду признавать: мы не две Церкви, а две части единой Русской Церкви. С начала 90-х годов, когда открылись возможности для какого-то человеческого общения русских с Западом, уже тогда возникал вопрос о сближении. Именно здесь, на территории Германской епархии с 1993 года мы начали собеседования с представителями Московского Патриархата. В них участвовали по одному епископу и по четыре священника с каждой стороны. Зарубежную Церковь представлял я, Московский Патриархат - архиепископ Феофан (Галинский). Мы встречались обычно два раза в год и обсуждали все вопросы, которые считали важными для преодоления нынешнего разделенного состояния. И я должен сказать, что на наших встречах мы нашли много новых возможностей преодоления этих трудностей. Так что, на наш взгляд, это очень ценный опыт, и я лично жалею, что он был достаточно грубо прерван Московским Патриархатом.

- Каким образом?

- Захватом и изгнанием наших монахов из монастырей на Святой земле, грубым нарушением самых основных человеческих прав со стороны сталинской структуры управления Русской Православной Церкви - Московской Патриархии. Эта структура, мешающая любому положительному развитию, к сожалению, все еще существует как наследие самых темных времен истории XX века.

Мне особенно это было неприятно и причиняло боль, так как я лично отвечал за эти монастыри на Святой земле и не мог ничего предотвратить. Несмотря на все удручающие обстоятельства, наши встречи с представителями Московского Патриархата еще некоторое время продолжались, но паства наша за рубежом не понимала этого, и поэтому пришлось тогда прервать встречи.

- Вы упомянули сталинское наследие в Русской Православной Церкви Московского Патриархата. Не может ли то, что противники и критики Московского Патриархата называют "сергианством", мешать процессу соединения двух частей одной Церкви?

- Здесь выступает наружу теснейшая связь Московской Патриархии с государством, сохранившаяся и поныне. Я недавно читал интервью митрополита Смоленского Кирилла, где он восхваляет эту связь, которая в советское время, по его мнению, так прекрасно развивалась. В моих глазах это как раз самое отвратительное "сергианство". Но все мы сознаем, что Отдел внешних церковных связей, другие учреждения Московской Патриархии - это еще не Русская Церковь в целом. Она намного шире, и, когда я говорю о ней, я говорю с любовью о русском православном народе, о большинстве священнослужителей.

- Вам приходилось встречаться в Москве с Патриархом Алексием II и обсуждать с ним эти проблемы?

- Да, я встречался с Патриархом, правда, давно, в 1997 году, и мы успели лишь кратко коснуться этих вопросов. Конечно, в любой серьезной встрече двух иерархов не обойтись без их обсуждения.

- Это была первая встреча Патриарха с представителем Русской Зарубежной Церкви?

- Насколько мне известно, он встречался с ныне покойным владыкой Митрофаном и протопресвитером Александром Киселевым, жившим последние годы своей жизни в Москве, так что, я думаю, это не первая встреча.

- Как вы представляете возможное объединение: Синод Зарубежной Церкви складывает с себя полномочия? Епархии становятся подчиненными Московскому Патриарху и тамошнему Синоду? Или это модель взаимного сосуществования, взаимного признания и евхаристического общения?

- Во-первых, стоит вопрос о необходимости обсуждения вышеназванных проблем, во-вторых, о принципиальной возможности евхаристического общения. В документе, который нами был подписан в конце 1997 года с архиепископом Феофаном, так и сказано: мы на нашем уровне не видим принципиальных препятствий для евхаристического общения. Я думаю, что это серьезный вопрос. Я подписал документ, как и владыка Феофан, на свой риск, не посоветовавшись ни с кем из членов своего Синода и своих собратьев. Тем не менее я придерживаюсь такого мнения и думаю, что это мог бы быть следующий шаг, где два церковных Собора признали бы эту возможность как существующую. Далее было бы правильно, при условии движения с обеих сторон, продолжить работу комиссий, которые могли бы встречаться и обсуждать вопрос, например, о присутствии в качестве наблюдателей на Соборах двух Церквей. Это мое личное мнение, я ни с кем не обсуждал этот вопрос и не знаю, как на него могут реагировать мои собратья.

В отдаленной перспективе это могла бы быть форма сосуществования, а в дальнейшем - общение в той форме, которую предначертал уже Патриарх Алексий II. В одном из своих интервью он признавал естественным, что Зарубежная часть Русской Церкви имеет свою жизнь, свои особенности, которые развились в течение 80 лет, и их никто не должен предавать забвению. Например, среди наших прихожан много нерусских. Мы тем самым во многом отличаемся от российских приходов. Поэтому необходима какая-то модель признания друг друга, которая постепенно переходила бы в форму автономии.

В конце концов если мы видим, что в РПЦ существует автономная Украинская Церковь, тогда возникает вопрос: почему не Сибирская или Дальневосточная и так далее. И уж если в такой маленькой стране, как Латвия, власти решили, что русские православные у них чужие, и потребовали от Московской Патриархии, чтобы православная епархия в Латвии получила автономию, тогда тем более Зарубежная Церковь, которая составляет одно целое с РПЦ, должна сохранить свое лицо, свои особенности. Ввиду внешних обстоятельств, в которых мы жили, мы сберегли много старых русских традиций, которых в РПЦ уже не существует. Ведь у нас беспрерывно продолжалась литургическая жизнь, которой никто не препятствовал. Поэтому тот драгоценный вклад, который сделали наши отцы, вынужденные против своей воли покинуть родину, никак не хочется потерять. Многие люди, которые сейчас приезжают на Запад из России, видят и ценят именно это.

- Если сближение на евхаристическом уровне произойдет, если обе части некогда единой Российской Православной Церкви признают друг друга как Церкви-Сестры, не приведет ли это к конфликтам, к взаимным обвинениям в нарушении канонической территории той или другой Церкви? Так, например, в Германии окажутся два епископа с титулом Берлинский и Германский, подобная ситуация может возникнуть и в других городах Западной Европы. Что вы думаете по этому поводу?

- Само понятие "каноническая территория" - это новшество! Этот термин никогда раньше в Церкви не существовал, и лучше его не употреблять, потому что он уводит от главного...

Что касается параллельных структур, то это явление, конечно, болезненное и не должно существовать, но оно должно исчезать постепенно и мирным путем. Я уверен, что через поколение все эти вопросы сами собой разрешатся соборным образом. Но не так, как это в свое время произошло в США, когда Московский Патриархат дал автокефалию Православной Церкви в Америке, а потом тут же открыл там свои новые приходы, послав в США своих епископов, которых он по каноническому праву уже не имел возможности туда назначать. Но это было в то время, когда в РПЦ господствовал тот самый сталинский дух, и я надеюсь, что в будущем этого уже не будет, а будет именно соборное решение проблемы воссоединения.

Здесь, за рубежом, мы, члены Зарубежной Церкви, ничем не отличаемся в нашей социальной жизни от прочих граждан тех стран, где находятся наши епархии и приходы. Наши священники и пасомые также объединены друг с другом самим фактом постоянного проживания здесь, у них одна судьба и одни заботы... Именно поэтому у нас очень большие успехи на поприще распространения православия в Старом и Новом Свете. Достаточно чужими по духу воспринимаются нашими пасомыми священники, приехавшие из России, чтобы служить в приходах Московского Патриархата. Они ведь приехали сюда на определенный срок, их ничто глубоко не связывает ни с той страной, ни с православной общиной, где они служат.

Итак, я уверен, что при доброй воле с обеих сторон все может успешно разрешиться. Но эта добрая воля должна быть, и она должна ставиться под соборное начало свободной Церкви, которая не ориентируется на то или иное государство и его политику, а руководствуется свободным церковным разумом.

- Можно ли сказать, что именно вы явились инициатором сближения двух частей Русской Церкви, что именно вы сделали первые шаги в этом направлении?

- Думаю, дело не в моей личности, а в том, что наша епархия - своеобразный географический форпост Зарубежной Церкви по отношению к России. Мы чаще, чем другие, встречаемся с людьми из России, включая епископов и священников. Еще до 90-х годов наш интерес к России был намного выше, чем в других епархиях Русской Зарубежной Церкви. Например, наша с вами беседа проходит в монастыре преподобного Иова Почаевского, где с 1945 года печатались богослужебные издания на церковно-славянском языке, а также брошюры на церковно-исторические и богословские темы, которые переправлялись в СССР!

Ни в одной другой епархии нашей Церкви такого не было... Близость к нашей исторической родине требовала таких шагов. К тому же я получил свое богословское образование в Сербии, поэтому у меня, вероятно, гораздо более широкое видение православия, чем у многих других архиереев. Мне пришлось многократно обсуждать вопросы, связанные с жизнью православия, с сербскими архиереями, моими друзьями, и нынешним Патриархом Сербским Павлом. Таким образом, я считаю, что мое активное участие в переговорах с Московским Патриархатом - это не моя личная заслуга, а лишь положение, в котором я нахожусь, будучи архиепископом Зарубежной Церкви в Германии. Трудно представить себе, что епископ, находящийся в Южной Америке, мог бы проявить необходимую инициативу в данной области...

При этом хочу подчеркнуть, что мы всегда молились о том, чтобы русский народ освободился от безбожной власти, и чаяли объединения Русской Церкви. Естественно, что проблема единства целиком зависела от чисто внешних, политических условий.

- Какой вам в этой связи видится нынешняя политика Российского государства, его президента и парламента? Можно ли иметь дело с такой Россией?

- Иметь дело с Россией мы должны всегда, при любых обстоятельствах или условиях, хотим мы этого или не хотим. Пока мы будем частью Русской Церкви, мы не можем отречься от нее и от народа России, в каких бы условиях этот народ ни жил. Конечно, нам теперь намного легче общаться, и мы этим пользуемся. Я, правда, уже давно не был в России, но мы этой возможностью активно пользуемся, что само собой говорит о положительных переменах там.

Мы не призваны давать какую-то оценку нынешнему государству и его политике, но, если мы смотрим с точки зрения Церкви, то ее положение в России сейчас намного более благоприятное, чем это было двадцать лет назад. Это факт, которому мы радуемся и приветствуем, надеясь, что и в дальнейшем ситуация станет развиваться благоприятно как для русского народа в культурном и духовном отношении, так и для Русской Церкви, которая, будем верить, освободится от наследия советского прошлого.

- Как вы расцениваете решение руководства Римско-Католической Церкви об учреждении в России четырех католических епархий с правящими епископами во главе с митрополитом, имеющим резиденцию в Москве?

- У Зарубежной Церкви нет таких тесных связей с римо-католиками, как у Московского Патриархата, активно участвующего в экуменическом движении. Католики - чуждая для нас Церковь, поэтому мы не поддерживаем с ними тесных контактов. Тем не менее мы всегда соблюдали канонический порядок, по которому мы никогда не называли своих епископов тем же титулом, который носят католические или англиканские епископы. Например, в Лондоне у нас еще с 20-х годов был епископ, но мы никогда его не называли "Лондонским", потому что там есть англиканский архиепископ, пусть даже мы не признаем его сана. Это даже не канонический вопрос, это вопрос такта, необходимого этикета в человеческих отношениях.

Именно поэтому для нас был огорчительным момент, когда в январе 1993 года вопреки протестам отдельных представителей клира Московского Патриархата председатель ОВЦС митрополит Кирилл назначил в Германию архиепископа Феофана (Галинского) с титулом Берлинский и Германский. Это было целенаправленным вторжением, так как православный архиепископ с таким титулом здесь уже имеется. Канонически это абсолютно недопустимо, потому что Московский Патриархат не отрицает наших таинств, не отрицает нашего существования, а ведь наши епископы носят этот титул десятилетиями. Все это происходит по вине маленькой группы внутри Московской Патриархии, которая фактически заинтересована в том, чтобы портить, а не отстраивать отношения.

- Тем не менее что вы думаете об инициативах Ватикана в России и о конфликте между Московским Патриархатом и Римско-Католической Церковью?

- Видите ли, мы имеем свой опыт сосуществования с другими религиями и христианскими конфессиями. Он выражается в разных епархиях и в разных странах по-разному. Но именно благодаря этому опыту мы научились держать себя корректно в отношениях с неправославными, но при этом не смешиваться с ними. Московский Патриархат же все делает наоборот, что, вероятно, является результатом недостаточного богословского образования. Клирики РПЦ доходят до того, что совершают с католиками и протестантами совместные богослужения, что мы совершенно отрицаем. При этом Московский Патриархат прибегает к помощи государства для защиты от так называемых миссионеров, что, с моей точки зрения, ошибочно! Я думаю, что 300-летний опыт старообрядцев должен нам помочь понять, что Церковь обязана справляться с этими бедами церковными средствами, духовным путем. Если я живу духовной жизнью и считаю, что я прав в своей вере в Истину, я не смею прибегать к какой-либо другой форме защиты, как только к молитве...

Мы не должны давать повод кому-то думать, что католики и мы - одно и то же. К сожалению, Московский Патриархат это делает постоянно, называя Римско-Католическую Церковь своей Сестрой, то есть стирает границы, а потом вдруг заявляет об опасности, исходящей от католиков.

Главная опасность, которую я вижу, - это то, что русский народ недостаточно воспитан и укоренен в православии. Это не вина русского народа, а его беда! Многие десятилетия православные семьи не имели возможности заниматься воспитанием своих детей. В результате они не имеют достаточной твердости в вере и представления, что православие - это Истина. А я, ушедший из протестантства и примкнувший к Истине православия, не могу смириться с мнением, что существует много истин. Господь один и Истина одна!