Не трогай лихо, пока оно тихо…

Итальянские саперы-берсальеры устанавливают мины, которые еще долго потом будут доставлять хлопоты жителям Ливии. Фото Национального архива Нидерландов. 1942

На съезде с шоссе к штабу бригады ПВО на небольшом камне стояла упакованная в брезентовый чехол противопехотная мина. Каждый день мимо нее проезжали десятки машин, в том числе и длинный фиатовский автобус с нашими военными специалистами. Никто не знал точно, когда и кто – немцы, итальянцы или англичане и их союзники – установили здесь ту похожую на консервную банку мину.

Так она и стояла здесь скорее всего со времен Второй мировой войны, а может быть, и с более ранних, поливаемая редкими зимними дождями, обдуваемая пустынными ветрами, пропекаемая жарким солнцем. Убирать мину ливийцы не собирались, видимо, руководствуясь принципом «не трогай лихо, пока оно тихо». Кто знает, как повела бы себя зловещая гостья из прошлого, наверняка насквозь проржавевшая, при попытке ее обезвредить. К тому же Джамахирия испытывала острый дефицит квалифицированных саперов.

КАРТ НЕ СОХРАНИЛОСЬ

Таких сюрпризов в Северной Африке после той войны оставалось огромное количество. В конце 70-х годов в штабе Восточного округа мне рассказывали, что плотнее всего оказалась нашпигована минами Киренаика, восточная область Ливии, и особенно местность вокруг Тобрука в радиусе километров 100-150. Впрочем, это могло быть только предположением.

Вся беда в том, что карты минных полей были утрачены в силу различных причин. Часть их уничтожали при отступлении немецко-итальянские войска, часть, по мнению ливийцев, от них утаили победившие союзники. По оценкам специалистов, количество мин, оставленных в ливийской земле, колеблется от 250–300 тыс. чуть ли не до полумиллиона.

Начинять Ливию минами начали еще итальянцы почти сразу после своего вторжения в страну в начале ХХ века. Они ставили их вдоль основных дорог в прибрежной полосе и в глубине пустынных районов, куда вытесняли отряды ливийского сопротивления. Самым знаменитым из лидеров ливийских партизан был Омар Мухтар. Кстати, родился он в окрестностях Тобрука еще в 1861 году. Его отряды оказывали организованное сопротивление дольше всех, вплоть до казни героя в 1931 году.

Перед тем как вступить во Вторую мировую войну, итальянцы укрепляли минными полями свои позиции вдоль египетско-ливийской границы. Конечно же, больше всего мин было поставлено в течение 1941–1942 годов. Поскольку естественных препятствий в пустыне было не так много, а строить железобетонные укрепления было не из чего, а часто и некогда, вовсю использовали мины. Их чрезмерное использование привело к гибели большого количества людей в послевоенные годы. В конце 1940 – начале 1950-х годов смертность от подрыва на минах достигала 400–500 человек в год. Слишком много для миллионного населения. Кроме того, был причинен значительный ущерб сельскому хозяйству. Ни овцы, ни верблюды не понимают предупреждений о минной опасности, да и не всякий ливийский пастух владел тогда грамотой.

Мины в пустыне обладают еще одной неприятной особенностью. Зарытая в «блуждающий» песчаный бархан, мина перемещается вместе с ним, то зарываясь на десяток-другой метров вглубь, то вылезая на поверхность. Если такой бархан пересечет караванную тропу, кому-то из трудяг-верблюдов и их погонщиков может крупно не повезти. В зимнее время, когда идут дожди, мины легко переносятся водными потоками, неожиданно появляясь там, где саперы давно установили таблички «Мин нет».

Нельзя сказать, что ливийцы ничего не делали, чтобы разминировать страну. До 200 тыс. мин было обезврежено сразу после освобождения Ливии от немецко-итальянских войск. Работы велись и позднее, уже при короле Идрисе. В 1960-е годы число погибавших от мин снизилось до 40–50 человек в год. Новый импульс работы по разминированию получили при Муаммаре Каддафи. Осуществление многих его народно-хозяйственных проектов, подчас по-настоящему впечатляющих, требовало предварительного «траления» территории.

В Ливию в начале 1980-х годов по просьбе руководства страны приехали советские специалисты-саперы. Работали они в том числе и на трассе будущей линии электропередач. Не обходилось без неприятностей. Однажды в пустыне на мине подорвался «уазик» со старшим группы за рулем. К счастью, обошлось без жертв. Нашему офицеру, наверняка родившемуся в рубашке, повезло. Он наехал на противопехотную мину на повороте задним колесом. Машину, принявшую на себя весь удар, подбросило вверх. Понятное дело, восстановлению она уже не подлежала. Наш специалист, которого выбросило из машины, отделался легкой контузией и несколькими ссадинами.

ПОЛЕТ НАД МИННЫМИ ПОЛЯМИ

После конфликта с Египтом летом 1977 года ливийцы решили перенести подальше от границы некоторые свои военные объекты, в частности танковый полигон. Для него выбрали – сначала на карте – площадку где-то на полпути из Тобрука в Дерну. Надо было лететь на рекогносцировку.

Ранним утром на площадке у штаба округа нас, двух болгарских инженеров и меня, ждал вертолет, американский СН-47 «Чинук» c продольным расположением винтов, этакий летающий вагон. В левом, командирском кресле гордо восседал упакованный в летный комбинезон и шлем с темным пластиковым забралом, защищающим глаза от солнца, капитан ливийских ВВС. Справа – второй пилот в скромном сержантском звании.

Поднявшись метров на 300, летим вдоль пенящейся линии прибоя. Наполовину закрытые люки позволяют свободно гулять по кабине приятному сквознячку. Примерно на половине пути к Дерне, круто заложив левый вираж, поворачиваем в пустыню. Где-то здесь в годы Второй мировой войны совершали рейд по глубоким тылам союзников танковые дивизии немецкого генерала Роммеля, рвавшегося к Тобруку.

Майор из штаба округа все никак не может сложить карту размером с простыню. Наконец тычет в нее пальцем и показывает пилоту рукой, куда лететь. Тот нарочито небрежно кладет ручку управления в ту же сторону. Светло-серая пустыня, которая только что была внизу, стеной встает за иллюминатором. Вертолет описывает в воздухе полукруг. Через минуту-другую майор снова показывает рукой, теперь уже в другую сторону. Дальше – больше. Покорный взмахам руки штабного майора «Чинук» выписывает в воздухе бесконечные кренделя, переваливаясь на виражах с борта на борт.

Между пилотом-капитаном и майором постепенно завязывается дискуссия, видимо о том, куда лететь. Чем оживленнее она становится, тем меньше остается надежды, что мы найдет искомую точку внизу. Поняв наконец, что окончательно заплутали, ливийские офицеры решили садиться. «Чинук» завис над плоской вершиной какого-то холма и, вздымая винтами облако пыли и песка, мягко коснулся колесами шасси – сначала задними, потом передними – земли.

Пока майор с капитаном продолжали колдовать над картой, мы вышли из вертолета размять ноги. Побродили по холму, покурили в сторонке. В ушах звенело от наступившей тишины. На земле стоял полный штиль. «Чинук» с обвисшими лопастями винтов казался каким-то монстром, то ли расслабившимся, то ли окончательно обессилевшим от непосильной работы.

– Завтра придется снова лететь, – как ни в чем не бывало объявил майор.

Мы лишь пожали плечами: лететь так лететь. Однако, приехав на следующий день в штаб округа, мы полдня просидели в ожидании ливийского начальства в приемной, потом долго определяли на большой, во всю стену карте, куда же мы накануне летали и где приземлились. Вариантов было несколько. Но в любом случае получалось, что улетели мы далеко за линию, за которой начинались минные поля.

«СПАСИБО РУССКИМ, ЧТО ВЗЯЛИ В ПЛЕН»

В Тобруке не только попадались зловещие сувениры из прошлого, но, бывало, происходили встречи и с теми, кто вполне мог ставить эти мины и с таким же успехом на них подорваться. Весной 1979 года в окрестностях Тобрука разворачивался филиал одной из крупных западногерманских транспортных компаний. В ту пору Ливия была похожа на большую строительную площадку, где работали сотни зарубежных компаний, главным образом из Европы и Азии. Каддафи строил больницы и поликлиники, школы и вузы, промышленные предприятия и военные объекты.

Немцы, прибывшие из ФРГ, развернули жилой городок со всеми возможными для пустыни удобствами, ремонтными мастерскими, завезли технику, своих инженеров и квалифицированных рабочих и по случаю начала работ устраивали презентацию. Среди приглашенных оказались Валентин Михайлович Блажин, руководивший созданием объектов для базы ВМС, и Владимир Иванович Токарев, старший группы наших специалистов ПВО. Переводчиком взяли меня.

С не свойственным для прижимистых европейцев хлебосольством немцы «накрыли поляну». Столы под натянутыми тентами ломились от разнокалиберных сосисок, овощных салатов, закусок и заморской газировки. В углу тускло поблескивало несколько металлических бочонков с пивом, правда, безалкогольным, поскольку чуть ли не первым делом после прихода к власти Каддафи ввел в стране «сухой закон».

Гостей встречал высокий седовласый крепыш возрастом далеко за 50. Вместо кисти левой руки – затянутый в черную перчатку протез. Почему-то в голове сразу мелькнула догадка: наверное на войне покалечило. Судя по возрасту, такой вариант был вполне возможен.

Узнав, что мы советские, немец оживился, выказывая неподдельный интерес. Подсел к нашему столику, завел беседу, пересыпая фразы на английском редкими русскими словами, которые, было видно, с трудом извлекал из памяти.

Оказалось, Фриц, так звали немца, действительно воевал на советско-германском фронте. Под Сталинградом был ранен, попал в плен.

– Я до сих пор благодарю судьбу за то, что попал в русский плен, – вполне искренне говорил наш собеседник. – Иначе я бы погиб, как гибли сотни тысяч моих товарищей. Конечно, в ваших лагерях тоже было нелегко, но мне удалось выжить. Это главное.

После возвращения в Германию встречаться с русскими Фрицу больше не приходилось.

– Никогда не думал, что это может произойти со мной в Африке, – широко улыбался немец.

Мои старшие товарищи, встретившие Великую Отечественную войну еще школьниками, испытавшие горечь потери родных, голод и тоже сумевшие выжить, улыбались в ответ. Больше из вежливости.