Цветочки зла

Елена Клепикова, Михаил Шемякин, Владимир Соловьев. Фото Аркадия Львова

Начать с того, что это не совсем воспоминания художника. Не типичные. Ну, типа – первое, что приходит на ум, – «Далекое близкое» Ильи Репина, «Давние дни» Михаила Нестерова, «Мои воспоминания» Александра Бенуа. Отличные вспоминательные книги, но интересные не сами по себе, а по преимуществу именно как воспоминания знаменитых художников. Как и должно: рутинный жанр.

Я бы рискнул даже сказать, что солидный фолиант Михаила Шемякина (то есть, считай, только первый том) с полуторасотней рисунков автора не принадлежит к мемуарному жанру. Что нисколько не умаляет его документальной ценности. Будучи с Еленой Клепиковой давними друзьями с Мишей Шемякиным, сужу об этом эмпирически, на основании личного опыта, зная его как рассказчика своей жизни и даже записывая за ним и используя его сказы в своих о нем эссе, сочетая аналитический метод (спасибо моим учителям-формалистам во главе с Тыняновым) с биографическим (спасибо художественной критике, самым ярким представителем которой был у нас Абрам Эфрос). В том смысле, что, читая книгу Михаила Шемякина, я вспоминал его устные нам с Леной рассказы об ужасе его жизни, начиная с далеко не счастливого советского детства вплоть до изгнания. Совпадают даже стилистически – письменный жанр с оральным. Читая Шемякина, я слышу его голос. Не сравниваю, но то же со стихами другого нашего питерского дружка Бродского: читая его стихи по сию пору, я слышу его картавый голос. Бродского мы узнали и полюбили сначала устно, а только потом письменно – самиздатная машинопись. До тамиздата еще надо было дожить. А началось все с его «Шествия»:

Но, как всегда, не зная для кого,

Твори себя и жизнь свою твори

Всей силою несчастья своего.

Это забегая вперед: Шемякин на три года моложе Бродского, но ему предстояла та же самая метаморфоза путем художественной психотерапии. Если бы не искусство, он бы сломался под напором внешних бед, которые одолевали его сызмала. Однако не просто искусство спасло его физически. Трагедия его жизни стала питательной средой его трагического искусства. По аналогии «цикл трагедий» – подзаголовок портретных воспоминаний другого художника, Юрия Анненкова. Собственно, об этом цикле трагедий автобиографическая проза Михаила Шемякина.

Вот наконец я и занялся дефиницией и назвал его книгу искомым словом. Отторгая книгу Шемякина от точечной мемуаристики, я определяю ее жанром выше с моей писательской точки зрения – как прозу. Среди художников это довольно редкий жанр. Из ренессансной литературы я бы назвал только «Жизнь Бенвенуто Челлини, флорентинца, написанную им самим во Флоренции», о которой современный ему критик высказался без обиняков: «Нет другой книги на нашем языке, которую было бы так приятно читать, как «Жизнеописание» Челлини…»

Михаил Шемякин. Моя жизнь: до изгнания. – М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2023. – 720 с.

Что я пытаюсь, так это найти контекст, в который могу поместить прозу Михаила Шемякина. Однако палка о двух концах. Само собой, то, что ни с чем не сравнивается, не существует, но это только первая часть известного оксюморона Поля Валери, который присовокуплял, что любое сравнение уводит нас от оригинального в сторону уже существующего. Прозрачная, точная, лысая проза Шемякина не похожа на барочную прозу Петрова-Водкина. Сама жизнь Михаила Шемякина настолько событийна, необычна и фантазийна, судьба с ним выкидывала такие коленца, что в никаких метафорических ухищрениях, чтобы ее описать, у него нет нужды.

В этом отношении его отточенное слово в адекват реалу – в противоположность его метафорическому стилю в живописи, графике и скульптуре. Однажды позаимствовав у Мандельштама, я обозначил его изостиль «гераклитовой метафорой». Это наглядно и в его книге, где прозе сопутствуют превосходные рисунки, удваивая текст: книга в книге. Или, как определяет сам автор, «параллельное повествование». Вот именно: иллюстрациями эти рисунки никак не назовешь. Их стилевая противоположность бросается в глаза – вот где художник дает себе волю, утрируя и гиперболизируя то, что стряслось с ним по жизни. Ну, например, детские главы, может, самые сложные и таинственные в книге, написаны взрослым человеком, а оформлены ребенком. Само собой, здесь в помощь Шемякину – писателю и художнику Шемякин-психолог, он достигает больших глубин, вытаскивая за шкирку из своей памяти подсознанку, из которой и состоит по большей части человек.

В психоанализе есть понятие некролатрии – посмертный культ родака, от которого человек в малолетстве настрадался по самое не могу и от которого исходило чистое зло. Ну да, цветы зла, привет Бодлеру. Ладно, пусть будет эвфемизм: цветочки зла.

Зло как таковое притягивает художника Шемякина как объект искусства – от войны до смерти. Теперь, благодаря его прекрасной прозе, мы знаем ему психическую первопричину. Из архинегативного образа отца возникла некая отцовская фигура – эдипов комплекс преодолен. Не стану повторять клише о нише и статуе, но все-таки напомню, что «вселенский учитель», так и не получив Нобелевской премии за свои научные достижения, зато отхватил Премию Гете, высшую литературную награду в немецкоязычном мире. Лучшая работа Фрейда о литературе – «Достоевский и отцеубийство», где он и выдал свой знаменитый афоризм: «Сделка с совестью – характерная русская черта». А уж потом вывел монархизм Достоевского из его чувства вины перед отцом, которому желал в детстве смерти. Вот ассоциативный круг и замкнулся благодаря не просто правдивой, а беспощадной прозе Михаила Шемякина.

Я сосредоточился на детских главах его книги, полагая, что именно в детстве корешки проблемного искусства любимого художника. Однако напряг от чтения этой книги не ослабевает до самого конца, хотя характер моего читательского интереса меняется: страшные сцены в психушке, экзотические монастырские главы, узнаваемая питерская жизнь. Отмечу попутно мастерство Шемякина как словесного портретиста и как мастера плести сюжет, пусть и позаимствованный им из жизни: «С подлинным верно», как подписывали свои копии переписчики в доксероксову эпоху.

Чему я лично рад. Рад, что нашего – писательского – полку прибыло.