Работаю с большим напряжением

По мотивам повести Богомолова «Иван» снят знаменитый фильм Тарковского «Иваново детство». Кадр из фильма «Иваново детство». 1962

Когда журнал «Знамя» напечатал повесть Владимира Богомолова «Иван», читающая публика была просто изумлена. О мальчишках войны так проникновенно и интересно еще никто не писал. Многие стали интересоваться, кто автор этой вещи и как сложилась его судьба. Но везде замелькала только фамилия писателя – Богомолов, а откуда он взялся – никто не говорил. Человек, написавший «Ивана», оказался самым закрытым литератором. И тайны о себе он сохранял до самой смерти. Лишь в середине нулевых Ольга Кучкина раскопала, что писатель долгое время был вовсе и не Богомоловым. До 1948 года (по другой версии – до 1953 года) он носил фамилию отца – Войтинский, а потом сменил ее на Богомолец (это фамилия первого мужа его матери). И все договоры с издателями и киношниками писатель вплоть до конца 60-х годов подписывал как Богомолец. Однако печатался он всегда только как Богомолов.

Так что же и почему скрывал писатель? Наверное, всю правду мы уже никогда не узнаем. Но что-то все-таки можно выяснить по разным архивам.

Не буду сейчас обращаться к истокам и уточнять, где и как провел писатель свое детство. Перейду сразу к военным годам.

Когда началась война, Богомолов, по некоторым данным, записался добровольцем в противопожарный полк, затем стал курсантом полковой школы младших командиров и потом был направлен на Калининский фронт. Судя по всему, он с ноября 1941-го до ранения в апреле 1942 года воевал в армейской разведке. После госпиталя Богомолов какое-то время находился в артиллерийско-техническом училище, которое дислоцировалось в Ижевске, затем вновь попал в войсковую разведку (а иначе б и не было его «Ивана»).

Я нашел в архивах материалы нескольких обсуждений литературного и режиссерского сценариев фильма «Иваново детство», снятого в 1962 году по мотивам повести Богомолова «Иван». И писатель не раз на этих обсуждениях обращался к своему фронтовому опыту. Приведу два примера.

Первый случай. Богомолова не устроило, как сценарист Михаил Папава подал эпизод с боевым охранением. «С боевым охранением , – возмутился писатель, – чушь несусветная. Это же ответственнейшая служба. У вас в боевом охранении люди несколько дней, а в боевом охранении глаз сомкнуть нельзя. Разве можно несколько дней – 24 часа? Что это за боевое охранение? В сценарии проходит и спрыгивает командир, его пропускают. А вот какой был случай на 3-м Белорусском фронте в октябре 1944 года. Черниховский, командующий фронтом с адъютантом на «Виллисе» заблудились и попали в 30-ю армию. Солдат положил командующего и адъютанта в грязь и продержал их 2,5 часа в холоде в грязи, потому что они не знали правильного отзыва. Когда они пытались подняться, он хотел стрелять, поскольку это было боевое охранение. Он держал их, пока не пришел командир. Командующий фронтом Черниховский оказался на высоте, он наградил бойца, хотя пролежал 2,5 часа в грязи».

Второй пример. Богомолова очень разозлил в сценарии эпизод столкновения комбата с разведчиками. Он заявил:

«В сценарии у Папавы командир батальона не знает командира взвода разведки дивизии, причем приезжает охотник за «языками». Он говорит: я от Холина, и его сразу пропускают. Это же ответственная вещь – пропустить постороннего человека на наблюдательный пункт, разрешить вести наблюдение. За это голову снимают».

Вопрос: в какой круг входил Богомолов? Все говорит за то, что осенью 1944 года он уже служил в «СМЕРШе». Формально в пользу этой версии говорит роман писателя «Момент истины» («В августе сорок четвертого...»). Вряд ли такую мощную книгу мог бы создать человек, не владеющий спецификой работы контрразведчика (такие дотошные вещи по чужим материалам не пишутся, сторонний человек еще способен проследить и передать внешнюю канву событий, но ему остаются недоступными многие детали из службы «смершевцев»).

Кое-что о своей послевоенной службе на Дальнем Востоке Богомолов написал в повести «В кригере». А когда и как он оказался в Западном Берлине? И за что его арестовали, кажется, в 50-м году? Тут больше вопросов, нежели ответов. Но сейчас я попытаюсь разобраться в другом: чем занялся Богомолов после демобилизации из армии, точнее – увольнения из спецслужб? По одной из версий, он уже давно потянулся к перу. Но ему не хватало образования. Поэтому он в 1952 году экстерном окончил школу рабочей молодежи и поступил на филфак в МГУ…

О том, что Богомолов что-то пописывал, одной из первых узнала его соседка по коммуналке – Цецилия Дмитриева. Она не раз порывалась показать первые его опыты Петру Павленко. А когда тот умер, чуть ли не за ручку притащила Богомолова к себе на работу в редакцию журнала «Октябрь», где имелось свое литобъединение. Меж тем надо было на что-то жить. Денег Богомолову катастрофически не хватало. Но и связывать себя по рукам и ногам с какой-то постоянной работой, а значит, и со строгим режимом, он не хотел. И только летом 1955 года ему удалось пристроиться в Главиздат в качестве внештатного рецензента. Богомолова хватило лишь на три года. Ему интересней оказалось писать свое. Поэтому летом 58-го он с Главиздатом порвал.

К тому времени в его столе лежали наброски повести «Позывные КАОД», из которых потом вырос роман «Момент истины» и повесть о двенадцатилетнем мальчишке-разведчике «Иван».

«Иван», – признался Богомолов весной 1985 года одной из своих читательниц, – это моя реакция на невежественные публикации о войсковой разведке». Свою рукопись он отправил сразу в два журнала: «Юность» и «Знамя». И обе редакции проявили к его вещи интерес, причем не на уровне бесправных литконсультантов: с ним сразу пожелали связаться главные редакторы. Ну, почему так отреагировал руководитель «Знамени» Вадим Кожевников, было понятно. Ведь в «Знамя» перешла из «Октября» соседка Богомолова – Цецилия Дмитриева. Она и убедила Кожевникова, что «Иван» – это та вещь, которая прикует к «Знамени» внимание всей читающей страны. А почему Катаев проникся рукописью неизвестного ему автора? Он, видимо, вспомнил свою повесть «Сын полка», которая отчасти была написана на таком же материале. Но Катаев слишком поздно отправил к Богомолову своего водителя с запиской: Богомолов успел обо всем договориться с Кожевниковым.

После первой публикации «Ивана» на Богомолова обрушилась первая литературная слава. Но писатель не то чтоб застеснялся. Стеснительность – это не про него. Он испугался стать публичной фигурой. Какой-либо огласки о себе Богомолов не желал. Поэтому он вскоре сбежал из Москвы в дом творчества в Комарово.

2 февраля 1959 года Богомолов отправил Цецилии Дмитриевой и ее сыну Самуилу большое письмо с подробным рассказом о том, как устроился на новом месте. Он писал:

«Дорогие Цецилия Ефимовна и Сам!

Вот я и в Комарово! Из своего московского бедлама попал в «коммунистическое завтра»: отдельная комнатка (богато обставленная) и маленькая прихожая. В ней два встроенных шкафа и кран – горячая и холодная вода круглые сутки. Кормят хорошо, никаких забот и главное – тишина!

Я даже немного ошалел от таких условий, два дня практически ничего не делал.

Контактов с окружающими – никаких .

Итак практически ни с кем не общаюсь и не заговариваю. Сестра-хозяйка, уборщицы и официантки относятся ко мне очень хорошо, очевидно, потому, что я сам стелю постель, убираю за собой в душевой и не сорю в комнате. И ко всему этому угощаю их конфетами и на каждом шагу благодарю .

Но вообще-то здесь работают. Из некоторых комнат слышен стук машинок, в других гробовая тишина. Но большинство все же задето страстью к салонным сплетням, и вечерами на всех трех этажах усиленный перестрел .

Я еще не знаю, буду ли здесь писать, но в любом случае в этом полугодии повесть – дотянутая и додуманная! – поступит в редакцию (речь шла о рассказе «Зося». – В.О.)».

Когда путевка закончилась, Богомолов в Москве показался лишь на пару дней. Он не захотел день и ночь пропадать в столице. Московская суета его угнетала. Ему уютней было жить в деревне, рядом с Загорском. Он и потом в столицу вырывался не часто.

5 октября 1959 года Богомолов сообщил Дмитриевой:

«Дорогая Цецилия Ефимовна!

Мое пребывание в Москве было столь кратким, что я не сумел с Вами переговорить (к тому же Вас не было дома).

Получил письмо из Гослитиздата от Трегубова А, и, хотя сын Ваш без колебаний санкционировал отправку им текста, я все же не решаюсь. Неудобно как-то с пеленок нарушать договора: что дозволено маститым, то не дозволено щенкам…»

О чем шла речь? После того как «Знамя» напечатал «Ивана», к писателю выстроилась очередь из издателей. Он оказался нужен и Детгизу, и Гослитиздату, и «Роман-газете»… Но у него уже имелся один договор, и по тогдашним законам переуступать права на переиздание «Ивана» другому издательству он мог лишь через три года. Однако та же Дмитриева доходчиво объяснила Богомолову, что эти правила мало кто соблюдал. В литературных же кругах продолжали гадать, кто этот Богомолов и надолго ли его хватит. А писатель вовсю продолжал работать.

В конце 1963 года Богомолов один из своих новых рассказов – «Десять лет спустя» – предложил журналу «Нева». Точнее – не он предложил, а его буквально вырвал у него сотрудник редакции Павел Кустов. И тут случился облом.

6 марта 1964 года Кустов ему сообщил:

«Дорогой Владимир Осипович!

Рассказ в конце концов дошел до меня. Я его прочитал, и он мне понравился, но сразу появились сомнения насчет его напечатания у нас в «Неве». Читали его и другие. Говорят, что написано хорошо, добротно, но касаться затронутых в нем вопросов в той интерпретации, в какой они выглядят в рассказе, едва ли целесообразно. Мне очень неудобно перед Вами, особенно потому, что выступал в роли заказчика».

Позднее Богомолов из отвергнутого в журнале «Нева» рассказа «Десять лет спустя» вычленил две миниатюры: «Один из многих» и «Отец». А уже в январе 1965 года писатель испытал новый триумф: журнал «Знамя» напечатал новый его блестящий рассказ «Зося», который потом весьма неплохо экранизировал Михаил Богин.

На волне успеха Богомолов вернулся к начатому в 1961 году рассказу «Академик Чанышев». У него, по сути, прорисовалась целая повесть. 12 июля 1965 года он подал в журнал «Знамя» заявку.

«Уважаемые товарищи! – писал Богомолов. – Предлагаю вниманию свою новую повесть «Василий Чанышев».

В этом произведении рассказывается о жизни талантливого крестьянского паренька, который в годы советской власти проходит большой и славный путь от батрака и красноармейца до выдающегося ученого, ведущего экономиста страны.

Основная задача, которую я себе ставлю при работе над повестью, это создание крупного, выразительного и в то же время типического характера одаренного и душевно щедрого советского человека. Облик его создается через восприятие людей, знавших его в разные периоды жизни…»

В редакции «Знамени» давно уяснили: любая вещь Богомолова способна увеличить тиражи. Поэтому 29 июля первый заместитель главреда журнала Борис Сучков заключил с писателем договор. В этом документе было оговорено, что рукопись объемом в 10 авторских листов будет представлена в редакцию не позже 1 июля 1966 года. Автору гарантировали оплату в размере 300 рублей за лист, причем 750 рублей ему сразу выдали в качестве аванса.

Но по ходу дела планы Богомолова изменились. У него появились новые замыслы и, кроме того, возникла потребность в изучении разных архивов. 14 декабря 1965 года редакция «Знамени» выдала ему командировочное удостоверение:

«Дано писателю Богомолову (Богомолец) В.О. в том, что он командируется в Ленинград для сбора материалов и работы в ленинградских архивах. Срок командировки 25 дней – с 16 декабря с.г. по 8 января».

В каких конкретно архивах позанимался тогда писатель и что именно он в них обнаружил, выяснить пока не удалось.

В установленный договором срок Богомолов рукопись своей повести так и не представил. Он попросил небольшую отсрочку. 2 января 1967 года редактор отдела прозы «Знамени» Иван Козлов поинтересовался у него:

«Каковы Ваши успехи с повестью? Когда мы сможем получить рукопись? У нас большое желание напечатать ее в этом году. По договору с редакцией Вы намеревались представить повесть 1 января 1967 года. Какое дополнительное время необходимо Вам для работы? Прошу Вас написать в редакцию заявление с просьбой о пролонгации договора. Момент этот формальный, но необходимый. Более же существенна сама рукопись, которую мы очень ждем».

Ответ пришел 16 января. Богомолов написал:

«Уважаемый Иван Тимофеевич!

Успехи с повестью оставляют желать лучшего: она готова на две трети, причем оставшаяся треть для меня наиболее трудна.

С одной стороны, есть и начало и конец, сюжет выстроен и отдельные линии написаны полностью, с другой стороны, в повести изображаются четыре с половиной десятилетия жизни главного героя и окружающих его людей, что требует привлечения большого исторического для меня материала (например, гражданская война, двадцатые годы и т.п.), – я могу писать только о том, что досконально знаю.

К тому же конец года болел и не мог работать.

Все это, понятно, меня не оправдывает и чувствую я себя уже несколько месяцев неловко, сознавая, что ставлю редакцию журнала в неудобное положение перед издательством».

В «Знамени» в очередной раз пошли Богомолову навстречу. Но он вновь в срок не уложился. 25 февраля 1968 года писатель сообщил редакции:

«Поскольку работа над повестью «Василий Чанышев» до сего времени мною не завершена в силу ряда не зависимых от меня обстоятельств я вынужден сейчас работать над вещью, которую намерен также предложить Вашему вниманию, прошу пролонгировать договор».

Но что за новая вещь не позволила Богомолову закончить повесть «Василий Чанышев»? Писатель не уточнил. По одной версии, он вернулся к когда-то им брошенной повести о военных контрразведчиках. Работать сразу над двумя произведениями оказалось сложно. В конце концов Богомолов вынужден был сосредоточиться на новой работе, а полученный в 1965 году аванс за «Василия Чанышева» вернуть в кассу издательства.

Тем временем стали прорисовываться очертания книги о «смершевцах». Богомолов стал думать, кому бы мог ее предложить. Возникли два варианта: издательство «Молодая гвардия» и журнал «Юность». 22 марта 1971 года писатель заключил договор с «молодогвардейцами». В документе новая вещь фигурировала под условным названием «Убиты при задержании». Предполагалось, что это будет «повесть о работе военной контрразведки на фронтах Отечественной войны». Писатель обещал рукопись представить не позднее 1 декабря 1971 года.

А почему Богомолов из всех журналов остановил выбор на «Юности»? Думается, тут свою роль сыграли две причины. Во-первых, ему, видимо, после истории с неудачей договорной рукописи «Василий Чанышев» не совсем было удобно идти в «Знамя». Может, там в конце 1968 года расставание прошло не совсем цивилизованно. И второе. «Юность» в отличие от «Знамени» имела просто сумасшедший тираж. Однако с новой повестью история стала в какой-то мере повторяться. Писатель не успевал уложиться в определенные ему сроки. 8 марта 1972 года он объяснил издателям причины срыва договорных обязательств:

«Повесть до сих пор не представлена в издательство потому, что работа над ней потребовала, во-первых, большего времени, чем я рассчитывал, а во-вторых, изучения большого количества специального (справочного) военного материала.

В настоящее время готовы текстуально 65 главок из 72, в том числе и конец. Недостающие 7 главок имеются в набросках и вариантах, но для полного завершения работы над ними необходимо еще 3–3,5 месяца. Еще месяц займет окончательная доводка всего текста, в связи с чем прошу Вас пролонгировать договор до 1 августа 1972 года».

Через полгода, 4 сентября, Богомолов отослал главреду издательства Осипову новое письмо.

«Уважаемый Валентин Осипович!

К сожалению, повесть до сих пор не представлена в издательство, хотя работаю с большим напряжением, и готово на сегодняшний день более 17 листов (431 машинописная страница). Не хватает не конца, который давно уже есть в твердом тексте, а немалого куска в середине. Большей частью он имеется в набросках и вариантах, содержание каждого эпизода ясно; весь вопрос в окончательном словесном выражении, а это для меня самое трудное.

Утешает то, что вторая половина повести напряженней, динамичней первой, которая была в издательстве, и характеры основных героев стали рельефнее, глубже.

Задержка с предоставлением рукописи вызвана объективными причинами: сложность материала, некоторое увеличение объема и небывалая жара этого лета – однако хорошо понимаю, что имеется государственный план и издательству нужны рукописи, а не объяснения авторов. Никак не хочу, чтобы у Вас или у Зои Николаевны  были из-за меня неприятности и потому, посылая Вам заявление о пролонгации, одновременно прошу рассмотреть и следующее мое предложение: в ближайшее время я должен получить деньги из Венгрии, может быть, чтобы на Вас не давили финансовые органы, целесообразно возвратить аванс в издательство?

Пусть будет так, как Вы решите. Поверьте, меня эта ситуация крайне тяготит, и я в любом случае сделаю всё возможное, чтобы до конца года поставить в рукописи последнюю точку».

Однако эпопея с романом завершилась лишь в 1974 году. И первая публикация этой книги состоялась не в «Юности», а в журнале «Новый мир». Но это – уже отдельная история.

На склоне лет Богомолов вернулся к архивам. В частности, в 2002 году он зачастил в РГАЛИ. Ему понадобились дела об экранизации одного его «Ивана». Зачем? Может, писатель собирался поподробней рассказать об Андрее Тарковском? А может, он замыслил что-то другое? Сейчас приходится только гадать.

Не стало Богомолова в конце 2003 года. С собой он унес многие тайны советской разведки, литературы и кино. Но, может, со временем что-то удастся и разузнать. Не будем терять надежды.