Цветы в бокалах и вазах

Фридрих Ницше любил не только философию, но и флору. Фото Евгения Никитина

Поэт и литературный критик русского зарубежья Георгий Адамович вспоминал, что, когда он учился на историко-филологическом факультете Санкт-Петербургского университета, читавший курс древнегреческой культуры профессор Фаддей Зелинский «вскользь, будто невзначай, заметил: «Помню, Ницше мне как-то возразил...», слушатели почтительно переглянулись, оценив, кто перед ними стоит». К сожалению, Адамович не рассказал о сути спора, а он, вероятно, дорогого стоил…

Сборник мемуаров о знаменитом мыслителе, подготовленный старшим научным сотрудником ИМЛИ Игорем Эбаноидзе, не содержит подобных умолчаний и охватывает весь период сознательной жизни Фридриха Ницше (1844–1900) начиная с 1850 года. Напомню, что за 11 лет до кончины, 3 января 1889 года, у философа произошел нервный срыв, прервавший его духовную деятельность. Поэтому рассказы касаются детских годов и учебы, преподавания классической филологии в Базельском университете, жизни свободного художника, путешествий по Италии, где в Турине его настигла последняя болезнь.

Ницше в жизни: воспоминания современников / Сост., пер. с нем., предисл. и примеч. И.А. Эбаноидзе.– М.: Культурная революция, 2024. – 396 с.

Интересны свидетельства друга детства философа Пауля Дойссена. Он вспоминал о театральных постановках в гимназии. Несмотря на то что Ницше обладал прекрасной памятью, а декламировал он «благозвучно и симпатично», игра ему не удавалась, так как молодой человек «с самого начала был глубоко серьезной натурой, все актерское – будь то в ругательном или в ободрительном смысле – было ему совершенно чуждо». По мнению мемуариста, мыслитель был склонен к полноте, что наряду с близорукостью становилось серьезной проблемой при физических упражнениях. Вместе с тем следует отметить, что указанные недостатки не помешали службе Ницше в артиллерии в 1867–1868 годах.

В свою очередь, историк искусства, профессор Иоганн Людвиг фон Шеффлер поделился рассказом о знакомстве с ученым в Базеле. В его доме «входящего встречали большие мягкие кресла. На них были белые чехлы с изящным цветочным узором». А самого гостя окружали цветы настоящие: «В бокалах, в вазах, на столах, по углам, соревнуясь в своей сдержанной пестроте с висящими на стенах акварелями». Голос выходившего навстречу Ницше запомнился мемуаристу как «благозвучный и симпатичный». Он «сам обслуживал гостей и подавал чай с улыбкой, как солнечный луч, скользившей на сосредоточенном лице».

Не менее интересно и свидетельство Лу Андреас-Саломе, чьей руки неудачно просил создатель Заратустры. «Умственное дарование Ницше отличается (…) качествами, которые в равной мере были пригодны и филологу, и позднейшему философу. Это была (…) его гениальность в обращении с тончайшими оттенками мыслей и чувств, требующими чрезвычайно нежной и вместе с тем твердой руки (…) С этой чертой связано влечение к исследованию скрытого и тайного (…), умение видеть во мраке и инстинктивный дар дополнять интуицией, чутьем пробелы, недоступные знанию». Подобные оценки особенно ценны, если учесть, что после разрыва отношений мыслитель проявлял в ее отношении враждебность, которая выражалась в форме «злобных упреков». Последние Андреас-Саломе объясняла «вмешательством постороннего лица», то есть сестры Ницше, активно противившейся их браку.

Остается лишь гадать, если бы этот брак все же состоялся, смог бы он отодвинуть безумие гения. В данном случае предполагать уместно, ведь речь не о простой истории, а истории философии. А про нее нигде не сказано, что она не имеет сослагательного наклонения.