06.12.2023 20:30:00
От Пушкина до Пастернака
Духи русской революции и субъекты собственных действий
Тэги: филология, культура, философия, искусство, чаадаев, пушкин, гоголь, мандельштам, пастернак, герцен, достоевский
|
Ольга Жукова. Творчество
и религиозность в русской
культуре. Философские
исследования.– М.:
Согласие, 2022. – 594 с.
|
Одной из важных проблем гуманитарных наук является их узкопрофильная специализация. Если пишут об отечественной литературе, то ограничиваются только творчеством поэтов и прозаиков, если о философии – конкретными мыслителями и школами. Работы о философских или религиозных взглядах писателя в принципе нередки, но, увы, не создают широкого охвата. А ведь философ, смахивая гусиным пером с ушей многовековую пыль, читает не только предшественников и современников. Да и писатель, случается, открывает тома по метафизике или структурализму, а не только классиков и заклятых друзей-коллег. Книга философа и культуролога Ольги Жуковой стремится избежать подобной ненужной детализации. Автор встраивает отечественную мысль в мировой контекст и рассматривает ее в непосредственной связи с литературой и общественными течениями. Поэтому наряду с Петром Чаадаевым или Владимиром Соловьевым в монографии присутствуют Осип Мандельштам и Борис Зайцев, министр народного просвещения Александр Головнин или политик Ариадна Тыркова-Вильямс. Почти как у Ильи Сельвинского, который числил в своих учителях всех «от Пушкина до Пастернака». Подобный широкий подход позволяет выявить архетипические черты национальной культуры, критически рассмотреть исторический опыт России и наметить формы его преемственности. Одновременно «литература и искусство в России, нередко опережая философию, оказываются в авангарде европейских культур». Вспомним экзистенциализм Достоевского. Требование к писателю выйти «за пределы» своих чисто художественных границ можно заметить уже у Пушкина и Вяземского. Так что переход Гоголя от эстетики к религиозно-философским сочинениям, вызвавший возмущение у части политически ангажированных критиков-публицистов, был в русле сложившегося классического канона литературы. Важно, что герои монографии не выглядят статичными памятниками. Например, Пастернак шел от поисков нового в эстетике (увлечение футуризмом), которые автор называет «стилистическими «искушениями» модернизма», к защите старых форм в искусстве, созданию «религиозно понимаемой эстетики». Подобный путь роднит его с героем «Доктора Живаго».
Одновременно Жукова сталкивает персонажей, находя родственное у противоположностей. Так, Герцена и Достоевского сближают общие истоки: Пушкин, Вяземский, Чаадаев. Да и противопоставление славянофильства и западничества было, по Достоевскому, «великим недоразумением», правда, «исторически необходимым». А Герцен сравнивал эти течения мысли с двуликим Янусом, который хотя и смотрит в разные стороны, но сердце имеет одно. Или, сравнивая этику Льва Толстого и Николая Бердяева, Жукова обращает внимание не только на оппозиции (для философа автор «Хаджи Мурата» мыслился как один из «духов русской революции»), но и находит общее: критику исторического христианства, протест против социальной несправедливости. Иногда «столкновения» автор делает заочно, сравнивая проект просвещения общественного деятеля и политика Софии Паниной и постмодернистскую философию Жана Бодрийяра. Если последний мыслил индивида «в системе вещей», то Панина старалась о «превратить его в субъекта собственных действий». По завершении чтения вызывает сожаление, что за пределами осталась философская лирика Фета и Тютчева, придающая своеобразие отечественной мысли. И как не вспомнить Георгия Иванова: «А мы – Леонтьева и Тютчева / Сумбурные ученики, – / Мы никогда не знали лучшего, / Чем праздной жизни пустяки». Все-таки очень хочется быть учеником, а не шалопаем.
Андрей Мартынов 
комментарии(0)