И статья британского посла…

Шекспир был точен, как журналист-международник.  Джордж Генри Холл. Идеальный портрет Шекспира. 1896. Королевский  Шекспировский театр, Стратфорд-апон-Эйвон

«НГ-EL» уже не раз обращалась к ее трудам, и чувствуется некая обязанность перед новым разговором просуммировать ранее сказанное. При всем богатстве шекспиро-конспирологических пастбищ («А кто вправду за него писал? А какова была его сексуальная ориентация?») открытия или новые интерпретации Гранцевой лежат строго в поле текстов. Например, герцог в «Ромео и Джульетте», обычно понимаемый как сугубо служебная фигура (в его герцогстве сошлись Монтекки и Капулетти), у Гранцевой – главный мотор трагедии: желает выдать Джульетту за своего родственника Париса. Материальный интерес герцога, получающего выморочные владения Монтекки, а не вражда двух родов движет сюжет. И Отелло – жертва интриги, лишь маскируемой под любовную. Брабанцио, отец Дездемоны, и Грациано, отец Лодовико – члены одной большой, отчасти мафиозной «семьи», брак их детей оставляет собственность в «семье». А Отелло – плебей, чуждый клану… Подобные пружины она находит, предъявляет в «Гамлете», «Короле Лире». В отличие от легкомысленно-французского «шерше ля фам» метод Гранцевой восходит скорее к древнеримскому cui bono (кому выгодно?).

Похоже, причина ее нового самоназвания «волонтер шекспироведения» – некое отстранение от сложившейся ситуации. Две армии «профессиональных шекспирологов» ведут главную битву при Стратфорде-на-Эйвоне: он или не он автор великих сочинений? И мне довелось посвятить сей интриге эссе «Бренд Барда», но Наталья Гранцева, оставаясь верной стратфордианкой, и в новой книге рассматривает лишь корпус сочинений, а не корпус (тело) автора.

Наталья Гранцева. Зеркала Шекспира.– СПб.: Издательство «Журнал «Нева», 2022. – 352 с.

Буквальный список русских персонажей Шекспира известен: король Наварры и трое спутников в «Бесплодных усилиях любви» представились/притворились русскими. А в «Зимней сказке» Гермиона говорит: «The Emperor of Russia was my Father». Поверхностным знатокам-опровергателям Гранцева напоминает: императором до Петра I титуловал себя и Лжедмитрий I (1605–1606).

Астрономов, физиков сильнее прочего занимают столкновения галактик, автор «Зеркал Шекспира» увлеченно, даже завороженно рассматривает все детали англо-русского пересечения, взаимодействия рубежа XVI–XVII веков. Взлет елизаветинской Англии и наша великая Смута. В 1602 году Борис Годунов отправил на обучение в Англию «боярских детей». Микифор Олферьев, Софон Михайлов, Казарин Давыдов, Федор Костомаров учились в Итоне, Кембридже, Оксфорде. В «смутную» Россию не вернулись.

Россия при Иване Грозном стала важным английским партнером, поставщиком стратегических товаров, а в Смуту, выходит, поставщиком потрясающих новостей, сюжетов. Теперь главный прыжок в «зазеркалье» Гранцевой, ее намек: Шекспиром мог быть один из русских студиозусов. Она показывает: комедия «Сон в летнюю ночь» – продолжение истории девяти (с сопровождавшими) годуновских невозвращенцев. Еще в нескольких комедиях Шекспира отражены его русско-эмигрантские переживания.

Но как русские трагические сюжеты могли переплавиться в комедии? Это Гранцева и выясняет в долгом заочном диалоге с Уистеном Оденом. Шекспировские лекции великого поэта в книге Натальи прорастают то прямыми цитатами, то исходными точками рассуждений. Так, «Бесплодные усилия любви», по оценке многих шекспироведов, безусловно слабейшая и, вероятно, самая первая из комедий Барда, а по мнению Одена – «…одна из самых совершенных его пьес».

А в собрание пьес, по гипотезе Гранцевой, отражавших историю России того тяжелейшего периода, помимо комедий входит и трагедия «Цимбелин», где главный герой – Борис Годунов. Расследуя в своем стиле мотивы героев, Гранцева одаряет Шекспира комплиментом в своем же стиле: «Точен, как журналист-международник».

Подкрепляет ее штудии оценка Брентона: «Тридцать лет моей дипломатической карьеры я занимался тем, что следил за политическими событиями, давал советы политикам, пытался влиять на политические решения. И по опыту скажу, что не знаю драматурга, обладающего более ясным и проницательным видением политики, чем Шекспир». И продолжает галантным реверансом: «Может, я имею в виду некоего русского кандидата в Шекспиры? Скажем, дьяка или скомороха, бежавшего из Москвы вместе со свитой посольства в Англии. Пораженный странностями островного существования, он увидел все в необычно ясном и точном – шекспировском! – свете». А «зеркала» Гранцевой продолжают с этим светом элегантную игру.