«Ада», александрит, англофилия...

Борис Останин. Догадки о Набокове: Конспект-словарь. Кн. 1 (А-З). – М.; СПб.: Т8 Издательские технологии / Пальмира, 2023. – 342 с.

В подобных произведениях первостепенную роль играет выбор объекта или предмета письма (пресловутое величие замысла, с легкой руки Бродского), и такая, как Набоков, масштабная величина в литературе ХХ века («слон» на кафедре общей зоологии, по едкому замечанию лингвиста Романа Якобсона) доныне представляется знатной добычей и соблазняет немалое число охотников за трофеями – мяса гора и бивни в цене.

Автор «Догадок о Набокове» Борис Останин и сам тот еще зубр и патриарх художественного андеграунда. Заметная фигура ленинградской контркультуры, он давно и хорошо известен в литературных кругах как один из лидеров северного возрождения – инициаторов возникновения неформальных альтернативных творческих сообществ, создателей такого печатного органа неподцензурной литературы, как самиздатский журнал «Часы», и учредителей премии имени поэта-символиста и автора модернистского романа «Петербург» Андрея Белого. После 1990 года в вернувшем себе первоначальное название городе Останин смог, наконец, издать уйму книг типографским способом – как редактор-составитель, переводчик и сам автор сочинений в достаточно не конвенциональных жанрах, что делает честь их издателям. И вот много десятилетий спустя дождалась выхода в свет первая часть оpus magnum Бориса Останина «Догадки о Набокове». Эту книгу, имеющую серьезный шанс сделаться интеллектуальным бестселлером, автор снабдил посвящением двум своим друзьям-набоковедам различного толка – известному журналисту, литературному критику и горячему почитателю этого русско-американского писателя Славе Курицыну и респектабельному слависту-набоковеду Александру Долинину, – в «оммаже» коллегам назвав свое подношение «хулиганской книгой», не без оснований и самоуничижения паче гордости. Вдобавок неожиданно обнаружилось, что у этой книги о Набокове больше чем один автор, как можно понять из оглавления и предисловия к ней Болеслава Мартынова – верного друга Останина, сохранившего его «догадки» и собравшего из писавшихся им в стол черновиков советской поры полноценную оригинальную книгу. Еще один давний друг Останина и хранитель части его архива фотограф Сергей Ионов взял на себя подбор иллюстраций к книге, что можно назвать уже бригадным или артельным подрядом.

При этом составитель книги Останина настолько вошел во вкус и в долю, что насытил ее квалифицированной редакторской отсебятиной. Проверив факты и уточнив источники, он этим не ограничился и принялся вносить в текст кое-какие изменения и дополнения, а кое-что удалять с согласия автора, в чем нет ничего особо предосудительного и практиковалось с незапамятных времен. Хотя надо признать, что 23 сколь угодно замечательных эпиграфа (вместо намечавшихся изначально трех!) – все же перебор для любой книги, и оттого такой каскад эпиграфов вполне заслуживает уже названия преамбулы или даже увертюры. Впрочем, автор с составителем повинились – один математик по образованию, кочегар по профессии и «литературный диггер» по собственному определению, другой физик-ядерщик в миру, – дескать, путешествие дилетантов своего рода. Как бы не так! Видали мы и знаем таких дилетантов, что еще и фору могли бы дать иным джентльменам удачи, поделившим по-братски содержимое сундука мертвеца с груженного золотом галеона да закатившим пирушку на весь крещеный мир: «Ийа-ийа-йо, и бутылка рому!» Так что интеллектуальное приключение и участие в экспедиции по поиску и возвращению пропавших сокровищ (как в словарной статье о «царском золоте», например, часть которого оказалась похищена в Сибири белочехами и вывезена ими на родину, благодаря чему в порванной мировой войной в клочья Европе совестливый президент Масарик смог не только обеспечить бурный рост экономики своей страны в межвоенные десятилетия, но и выплачивать стипендии и пенсии тысячам русских эмигрантов, в том числе овдовевшей матери Набокова и мужу Цветаевой), обещанные в книжной аннотации «диковинки, редкости и неожиданные находки из мира Владимира Набокова», угодившие в отвалы перелопаченной кладоискателями информации, словесные шифры, психологические ребусы и скелеты в шкафах, а также возможность самостоятельно прокладывать маршрут навигации по содержанию книги и кайф от этого читателям гарантированы.

Но сначала о методе Гука, которого придерживался, сам о том не подозревая, Останин. Этот современник Ньютона был научным секретарем и enfant terrible Королевского общества (британской академии наук, The Royal Society of London), где в его обязанности входило еженедельно демонстрировать новейшие лабораторные опыты ученым мужам. Он и сам совершил ряд научных открытий, изобрел множество приборов и часто высказывал назревшие и витавшие в воздухе «сумасшедшие» идеи (о тяготении, волновой природе света, клеточном строении организмов и т.п.), однако не очень заботился об их детальной проработке, надлежащем оформлении и публикации. По замечательному выражению академика Сергея Вавилова, «гений Гука состоял в том, чтобы, не занимаясь решением задач, находить правильные ответы» (подобно нерадивому, но смышленому школьнику, подсмотревшему их в конце составленного Создателем задачника). Появление Ньютона в Королевском обществе Гук воспринял ревниво и вскоре обвинил ученого в плагиате. Злые языки утверждают, что и Ньютон в долгу не остался: сделавшись президентом этого научного учреждения, он позаботился стереть все следы пребывания Гука в его стенах (даже портрета того не оставив для потомства).

Как поступят с Останиным профессиональные набоковеды, увидим еще, а набоковисты и набоковцы его книгу точно порвут. Хотя бы оттого, что в ней засвидетельствована смена вех в широком диапазоне – от первоначального восхищения писательским мастерством Набокова до постепенного охлаждения, разочарования и стойкой неприязни в осадке.

А теперь о главном: о жанре, который, как известно, не что иное, как система читательских ожиданий. Однажды учитель и любимый поэт Бродского У.Х. Оден вот что заявил: «…читатель, оказавшийся на необитаемом острове, предпочел бы хороший толковый словарь любому литературному шедевру: по отношению к читателям словарь абсолютно пассивен, и каждый вправе читать его по-своему». По его мнению, хорошая книга обязана допускать и обеспечивать свободу «разночтений» – как возможность трактовать прочитанное на любой лад, так и читать его в произвольной последовательности, чему так или иначе сопротивляются и препятствуют все традиционные виды связных повествований. Утверждение спорное, однако слова британца подкреплялись фактом существования немыслимого количества энциклопедий обо всем на свете, помогавших бывшей «владычице морей» смириться с утратой заморских владений и сокращением территории метрополии до размеров острова, но также избавивших ее от необходимости содержать самый мощный в мире флот.

Не зря Борхес не скупился на похвалы знаменитому 11-му изданию Британской энциклопедии в 29 томах, вышедшему за пару лет до гибели «Титаника» и мировой войны. Есть особая красота в том, что трехтысячелетняя эпоха искусства сочинения историй отмечена на входе и выходе фигурами двух великих слепцов – древнегреческого рапсода Гомера и аргентинского библиотекаря Борхеса, утверждавшего, не без перехлеста, что все на свете истории являются вариациями и перепевами всего лишь четырех вечных сюжетов. Но и этим он не ограничился, предъявив миру пугающий образ вавилонской библиотеки, созданной его воображением как воплощение модели цифровой Вселенной, а гомерически смешное описание зверинца китайского императора в одном из его коротких рассказов повергло в замешательство вконец завравшихся философов-постструктуралистов и обесценило и затмило большую часть творческих достижений постмодернистских романистов – не говоря уж о Набокове, с его старомодными шарадами, бабочками и несколько манерным и орнаментальным языком.

Останин не Борхес, но его «Конспект-словарь» – тоже своего рода энциклопедия, как этот жанр понимался в пушкинские времена Белинским. Это книга не столько о писателе Набокове, сколько о мире Набокова, где ВН лишь одна из фигур на шахматной доске русской и мировой культуры – определенно, не король и даже не ферзь, но, возможно, ходящий по диагонали белый слон или черный конь-иноходец. А «по гамбургскому счету» – это книга о любви к облаянной моськами «родине слонов» России, где придуманы были русский язык, окрошка с хлебным квасом, обратная сторона Луны и много еще чего другого. Автор с составителем построили ее в самом убедительном из всех существующих алфавитном порядке (роман «Ада» – шахматист Алёхин – «русский Дюма» Алданов – уральский камень александрит, похожий утром на изумруд, а вечером на рубин, оберег и талисман убитого народовольцами Александра Второго – «англофилия» и «аутизм» Набокова и т.д.). Снабдив большинство словарных статей перекрестными ссылками (по примеру каббалистов, первопечатников протестантских Библий или французских энциклопедистов), они сложили общими усилиями нечто вроде пазла так называемого русского мира и попытались поднять его над бумагой в ортогональной аксонометрической проекции, – как чертеж, выкройку или карточный домик, – и у них это получилось.

К сожалению, книга не получила надлежащего концептуального оформления в дизайнерском и полиграфическом отношении и оттого непритязательностью и стандартностью своего исполнения напоминает книжную продукцию какого-нибудь областного издательства. А в содержательном отношении чрезмерной представляется увлеченность автора толкованием личных имен персонажей и значений слов в духе так называемой народной этимологии, этакая филологическая «фоменковщина». Хотя нельзя не признать, что в литературных произведениях у настоящих писателей все со всем связано и переплетено от первого до последнего слова, и все имена так или иначе значимы.

И последнее – на обложку вынесено изображение пары жуков-навозников, катящих задними лапками шар известно чего – книги. Аллегория ли это кооперации автора с читателем, занятых общим делом? Или, напротив, картина их соперничества за обладание столь ценным и питательным предметом? Либо это изображение рейдерского захвата произведения его интерпретаторами? Пускай читатели сами гадают. Возможно, что-то знали об этом в Древнем Египте, где жуков-скарабеев сделали эмблемой священнодействия довольно загадочного свойства, а пресловутый шар связали с солярным культом.