Рассчитаюсь всей горстью волос

Василий Калужнин. Книга о художнике. – СПб.: ДЕАН, 2022. – 488 с. (Авангард на Неве).

Жил-был когда-то в Ленинграде художник Василий Калужнин. Известно, что дружил с Есениным. Оказался запечатлен на совместной фотографии с Евгением Шварцем, Михаилом Лозинским, Михаилом Кузминым, Анной Ахматовой и др. Пришел, а потом легко ушел из «Круга художников». Выживал и все-таки выжил в блокадном Ленинграде. А потом будто исчез для всех, ведя призрачное существование. Его картины и рисунки чудом не были уничтожены (оказались свалены и забыты в углу Союза художников, в какой-то момент завернутые в бумаги полотна хотели даже выбросить на помойку), а потом, к счастью для нас всех, оказались в Мурманске. Там их и нашел врач и писатель Семен Ласкин, совершенно случайно, по какому-то наитию зацепившийся за упоминание о Калужнине и начавший продолжительный и упорный поиск. Поиск, который впору назвать расследованием, закончился открытием удивительных работ Василия Калужнина. Обо всех этапах жизни и творчества художника подробно рассказывает сын Семена Ласкина Александр, чья биографическая повесть «Светотени мученик» и открывает книгу.

Впрочем, этим текстом вклад Александра Ласкина в издание не ограничивается: тут и вступление к «Мурманской тетради», и подготовка текста самой «тетради», и отбор фрагментов из романа «…Вечности заложник».

«Светотени мученик», безусловно, встает в ряд с лучшими вещами Александра Ласкина, такими как «Наследственная неприязнь к блестящим пуговицам», «Мой друг Трумпельдор» и «Белые вороны, черные овцы». Автор ведет свое повествование неторопливо, с интеллигентным тактом, наполняя текст всевозможными аллюзиями, то и дело выдавая меткие ироничные высказывания: «Для того нам дано начальство, чтобы мы сперва ощутили свою малость, а затем получили свое. Это если повезет. Если же удача нам не улыбнется, то так и будем жить дальше с ощущением своей ничтожности». Совершенно точно уловлена суть и оригинальности, и трагедии Калужнина в одной из главок – «Ускользающий Калужнин». Он действительно ускользал: выходил из «Круга», знакомые считали его погибшим, вслед за художником повадились ускользать и его картины. Ну а что? Та зыбкая граница света и тени, которую вслед за мандельштамовским Рембрандтом искал и находил Калужнин, и предполагает существование и растворение в этом пограничье. Открыл сакральное – будь готов поплатиться. И даже фамилия его ускользала, в памяти современников появлялся то Калужин, то Калюжный. Но ускользание же и обеспечило жутковатую, с привкусом забвения и смерти на губах, свободу.

Не являясь специалистом в изобразительном искусстве, должен сказать, что творчество Калужнина, представленное в книге, произвело на меня сильное впечатление. Правда, и тут вмешалась литература.

Дело в том, что про поиск Калужнина Семен Ласкин написал в своем лучшем, на мой взгляд, романе «…Вечности заложник», фрагменты которого, кстати, вошли и в эту, с позволения сказать, антологию (найдите роман и прочитайте его целиком, уверяю – не пожалеете). Помимо повествователя героев в романе двое: пожилой писатель по фамилии Фаустов, в котором легко узнается Геннадий Гор, и, собственно, Калужнин. А самый пронзительный эпизод – это встреча, встреча, придуманная Семеном Ласкиным, случайное пересечение поэта и художника в блокадном Ленинграде. Поэтому блокадная живопись Калужнина для меня теперь ассоциируется исключительно с поэзией Гора. Хотя Александр Ласкин с таким суждением, пожалуй, не согласился бы: «Горовский Ленинград обэриутский, неправдоподобный, готовый окончательно порвать связи с реальностью. Кажется, страшный сон крепко держит и не отпускает автора. От текста к тексту он все больше в него погружается. Становится частью мира, в котором все перемешано и ничто не имеет границ.

Сон, который видит Калужнин, скорее примиряет его с действительностью. Поэтому город у него не мрачный и не темный. Еще не дневной, но уже не ночной. Светлеющий. Просыпающийся, подобно тому букету на его холсте, о котором уже говорилось».

И в повествовании Александра Ласкина, и в письмах Калужнина Соломону Никритину (советский художник-авангардист) описывается настоящая эпопея с жалкой пенсией, которую художник пытался получить. И там, где встает вопрос о деньгах, сразу на пути появляются бравые соцреалисты, художники-начальники, художники-карьеристы: Серовы, Ксенофонтовы и пр. У них-то нет ни свобод, ни таланта, но рычаги и инструменты давления найдутся. Для того чтобы помнили не Ксенофонтовых, а Калужниных, думается, и написана эта замечательная книга.

А еще тут есть воспоминания современников Калужнина – Юрия Анкудинова, Доната Горелова, Музы Кадлец и др. Обстоятельный комментарий Светланы Грушевской к письмам Василия Калужнина.

Читая письма Калужнина Никритину, ловишь себя на мысли: «А можно ли сохранить такую жизнерадостность и интерес к искусству, к людям, после всех испытаний, что выпали на долю героя?» Калужнин не утратил надежду на то, что донесет свои картины до публики, самоирония звучит и в автохарактеристике «(твой) незадачливый друг», и в обещании будущего расчета с Никритиным: «Приеду, увидимся, рассчитаюсь… всей горстью своих белых волос…» Ни жалоб, ни выставления себя страдальцем. В любые времена примеры подобного мужества талантливого и тонко чувствующего художника по-настоящему восхищают и вдохновляют. Хорошо, что Калужнин не потерян, не забыт, он заслужил новых почитателей, а его биография – читателей.