Василий Розанов очень повлиял на автора книги. Иван Пархоменко. Портрет философа Василия Васильевича Розанова. 1909. Государственный литературный музей, Москва |
Все вместе они образуют изобилующую парадоксами, а зачастую и желанием спорить самостоятельную вселенную, которую сближают с автором «Опавших листьев» названия главок: «Интимно», «Прекрасное», «История в собственном соку».
Больше всего Колеров размышляет о философии: «на фоне плоских и пресных, но лучших из их ряда, историй русской философии Н.О. Лосского и В.В. Зеньковского – труд Флоровского («Пути русского богословия». – А.М.) едва ли не гениален своим пафосом, чувством, сложностью, творческим радикализмом. И, несмотря на большой объем, прочитывается поэма». Думается, дополнить монографию Георгия Флоровского можно другой, еще более недооцененной книгой Дмитрия Чижевского «Гегель в России».
Правда, чаще Колеров не соглашается и спорит. При этом в полемическом порыве он вновь схож с розановской риторикой. Так, размышляя о лицемерии философа Льва Тихомирова, на словах защищавшего монархию, а в дневниках поставившего крест на русской государственности, историк восклицал: «Дал бы я, инвалид, этому революционеру и монархисту в лоб – от души, рискуя остатками здоровья». Как тут не вспомнить аналогичный призыв Розанова «драть за уши» другого мыслителя Герберта Спенсера, а Николаю Чернышевскому вообще «дать по морде, как навонявшему в комнате конюху». Прямо по-барски и отчасти по-татарски, как писал, пускай и по другому случаю, Александр Герцен.
Модест Колеров. Новые русские дацзыбао.– М.: Издательство книжного магазина «Циолковский», 2022. – 180 с. |
Делится историк и своими размышлениями по поводу политики: «Я не против либерализма. (…) Я лишь против претензий либералов на монопольную власть и диктатуру, против либеральных социального расизма и мании величия (…) у либералов мало самокритики, но избыток мании величия и инквизиции, то есть лжи, палачества и диктатуры», то есть отсутствие совести. Впрочем, не меньше достается от Колерова и националистам: «Они весьма матерьяльны, даже жадны до крайнего материализма. Это и логично – они ж все о крови, о зоологии. Не верят они даже в свой собственный, солиптический и шкурный идеализм. Ибо их нация строится не вокруг идей и сознания, быта, истории, веры, языка, культуры, государства, ландшафта, – а вокруг куска языческого мяса в щели».
Но главным для него остаются книги: «В ожидании меня мои книги – немая симфония и пыль, а без меня, после меня – тлен и бессмыслица. Только я вставляю в нее позвоночник».
Когда-то Розанов, собравший большую коллекцию монет, делал в конце своих афоризмов пометки «за нумизматикой». В случае Колерова можно написать «за разбором новых книг» или «роясь в библиотеке», и это тоже стало бы продолжением традиции автора «Уединенного».
комментарии(0)