Спросить, что ли, доктора?

Одно из самых лучших стихотворений у позднего Бродского, да и вообще «лучших» – «Посвящается Чехову». Оно на редкость цельно, строки его запоминаются наизусть сразу же, а образный ряд исключительно впечатляющ. Стихотворение дает возможность для множества интерпретаций, но сегодня хотелось бы сосредоточится на одной теме – именах его персонажей.

Отметим сразу – Бродский не придавал им большого значения, равно как и точности деталей (оттого в среднерусской усадьбе у него появляются «цикады», что явная нелепость; еще Случевский писал: «ионийскую цикаду им кузнечик заменял»), и использовал первое, что приходило в голову. Для него было важнее создать некую условную картину «по Чехову», и оттого и имена, и описываемая фактура грешат банальностью, но именно эта «пошлость» и является целью поэта.

Для начала разберемся с числом героев. Андрей Степанов в замечательной статье в журнале «Звезда» № 1 за 2004 год об этом стихотворении приводит свою версию: «Карташев, толстый Пригожин, доктор, Петр Ильич Эрлих в пенсне, студент Максимов, любитель газетного чтения Вяльцев и его жена (или Наталья Федоровна, или Варвара Андреевна, последняя названа «хозяйкой» – очевидно, имения, и тогда Вяльцев – хозяин). Центральный герой – Эрлих – вожделеет к обеим дамам, а также к племяннице Дуне». Отмечу, что нигде у поэта не указано, что Дуня – это племянница Эрлиха, и потому «Наталья Федоровна» может относиться и к ней.

Имена Бродский брал те, что были на слуху. «Речь Недоброво» в газете, как отмечает Степанов, – от Николая Недоброво (от себя добавим, что он не только не принадлежал к чеховскому времени, но в оное и «речей» печататься не могло ввиду отсутствия Думы, а иные подвергались строгой цензуре, так что «речи» – это скорее про более позднюю эпоху), недооцененного поэта, покровителя Ахматовой, а Карташев – от Антона, модного богослова и какое-то время обер-прокурора Синода.

Студент Максимов – распространенная русская фамилия того времени, одних писателей Максимовых имелось не менее трех. Согласимся со Степановым в том, что здесь содержится и намек на Максима Горького и на чеховского героя студента Трофимова. Прибавим, что корень фамилии намекает на «максимализм» – типичную характеристику прогрессивной молодежи. Супруги Вяльцевы – по имени популярной тогда исполнительницы романсов.

Но кто такой Эрлих? Фамилия эта не немецкая, как утверждает Степанов, а еврейская. Его зовут Петр Ильич, следовательно, он крещен или по крайней мере достаточно эмансипирован и полностью растворен в русском обществе. Помимо пародии на Чайковского и замещения немецких героев Чехова – Дорна и Тузенбаха, в Эрлихе имеется и еще один, не столь явный посыл.

Примерно в то же самое время, что и «Посвящается Чехову», Бродский работал над небольшой поэмой на английском языке History of the Twentieth Century (A Roadshow), под 1908 годом в ней выведен в качестве человека года Пауль Эрлих, знаменитый немецкий врач и химик еврейского происхождения, изобретатель сальварсана, первого – и долгожданного – лекарства против сифилиса:

The man of the year is German scientist

Paul Ehrlich…

… I’ve made Salvarsan. Oh my Salvarsan!

It may cure your wife, it may cure your son,

it may cure yourself and your mistress fast.

Think of Paul Ehrlich as you pull or thrust!

Эрлих же размышляет в стихотворении: «Спросить, что ли, доктора о небольшом прыще?» – то есть он подозревает у себя венерическую болезнь, но не решается в этом признаться врачу.

Я полагаю, что именно одновременная работа над «Историей XX века» и подтолкнула Бродского, возможно совсем бессознательно, к введению фамилии Эрлиха в данное стихотворение, и повлекло за этим и соответствующую венерическую сценку. При этом поэт мог и не знать, что Эрлих – не немец, а еврей. Кстати сказать, тогда и имя, Петр Ильич, объясняется тем, что Петр и Павел (Пауль) обычно идут в связке, а Ильич – намек на другого великого иммунолога того времени – Илью Мечникова. Все это могло неосознанно носиться в голове у Бродского. По той же ассоциации могла всплыть и фамилия «Пригожин» – ее носители также в основном евреи, а самый известный из них – Илья Пригожин, химик, нобелевский лауреат, как и Эрлих и Мечников, сын богатого фабриканта из Москвы.

«Дуня тайком в кабинете читает письмо от Никки» – имя поклонника «дурнушки» часто встречается в других письмах того времени, а именно от царя Николая II к своей жене. Он подписывался так: «Твой навеки старый муженек Ники» или писал ей: «Я знаю, что ты молишься о твоем бедном Ники». Думается, Бродский тоже запомнил этот факт и перенес его в переписку своих героев. Дуня же – уменьшительное от Евдокии, вполне себе аристократического имени.

И последнее, доказать это, разумеется, невозможно, но как рабочая гипотеза вполне сойдет, «Наталья Федоровна» могла быть навеяна Настасьей Филипповной из «Идиота» – по созвучию начальных «Н» и «Ф».