Сказка серым валунам

Суровая северная природа Ингерманландии. Иллюстрация из книги

«Ингерманландия» – впервые это слово я, кажется, прочитал у Владимира Набокова в романе «Подвиг». И тут же посчитал художественной выдумкой, игрой воображения этого мэтра, сочинителя кроссвордов, энтомолога, столь склонного к литературному подмигиванию. То была мифическая страна, куда стремился воспитанный в Лондоне русский герой романа, сказочная несуществующая прародина…

Каково же было мое удивление, что край, страна под именем Ингерманландия действительно существовала на месте нынешнего Петербурга – от Нарвы до Выборга. Населенная финно-угорскими народами, вольная, не успевшая обзавестись собственной государственностью до того, как стать сначала приписанной к землям Великого Новгорода, затем оказавшаяся под шведской короной и ставшая местом столицы Российской империи. Однако успел этот край создать собственную самобытную культуру, которая продолжала жить и развиваться и в составе Российской империи, а была подавлена и развеяна лишь сталинской коллективизацией, пришедшей вслед за ней войной с немецкой оккупацией и послевоенным запретом на возвращение в родные места, разбросавшим коренных жителей этого края в земли от Финляндии до Сибири, а впоследствии рассеявшим их по разным странам и континентам.

И собрать по крупицам, казалось, безвозвратно ушедший в прошлое образ Ингерманландии, восстановить его взялся составитель этой книги, литературовед, скандинавист, переводчик с норвежского, Элеонора Панкратова – Нора Лаури, ингерманландка по маме. В сборнике удалось воскресить образ почти исчезнувшей страны, образы людей, природы, судеб, создать образ теперь уж «небесной Ингерманландии». Эта книга, плод любовного и бескорыстного труда Панкратовой, включает 18 авторов, голосов, безыскусно-правдивых рассказов о своих судьбах и судьбах предков, живые голоса не только литераторов, но и людей различных специальностей, влюбленных в Ингрию, как урожденных ингерманландцев, так и их потомков: этнографические очерки, рассказы, воспоминания, заботливо собранные народные пословицы, стихи…

Знаешь, есть пустынный берег

У холодного залива,

Где рассказывает ветер

Сказку серым валунам…

(Аля Деконская)

А что мы слышали вообще об этом крае, кроме пушкинского «убогого чухонца» из «Медного всадника»? Книга открывает нам суровый край с его коренными финскими обитателями, людьми упорного труда, с несгибаемым чувством собственного достоинства.

Сама Элеонора Панкратова родилась в Петербурге в семье капитана дальнего плавания, но летние месяцы детства проводила в одной из последних ингерманландских деревень, родной деревне мамы, впитывая нравы ее людей, их природную доброжелательность и любовь к порядку, красоту и своеобразие здешней природы с ее соснами, валунами, озерами, «пронзительной морской синевой». Так и получилось, что духовная ее родина не в блестящем многонациональном Петербурге, а в деревне Копаницы, известной по писцовым новгородским книгам с 1500 года, где до сих пор сохранился дедовский добротный дом, а уцелевшие люди старшего поколения еще не забыли местный финский диалект.

Цель книги – поиск собственных корней, недаром среди фотографий на обложке есть та, на которой Элеонора Панкратова снята на фоне склона, пронизанного обнаженными корнями сосны. Первые упоминания об этом крае есть в финском эпосе «Калевала». Народности, обитавшие издревле на этих болотистых землях вокруг устья Невы, относились к финно-угорским племенам ижорцев и ингерманландских финнов эуромяйсет и совакот. Со времен Пушкина финские деревни снабжали столичный Петербург с утра молоком свежей дойки: «С кувшином охтенка спешит,/ Под ней снег утренний хрустит…» (Александр Пушкин, «Евгений Онегин»)

Веры ингерманладцы были в основном лютеранской, в традиции долгое время сохранялись певческие праздники, которые так объединяют народ в целое (подобное мы наблюдаем у эстонцев и финнов). Родной язык был свой, хотя близкий к финскому и эстонскому. «Родной диалект, – пишет исследователь Эйно Карху, – оставался тогда родным в самом непосредственном значении этого слова… Родной язык, как и родная мать, являются по-настоящему родными, когда человек даже еще не осознает, что может быть иначе».

Ингрия – наша родина… Воспоминания, эссе, стихи, рассказы / Сост. и авт. участие Элеоноры Панкратовой.– СПб.: Гйоль, 2020. – 208 с.

Алексей Крюков в очерке «Финский характер» отмечает трудолюбие, терпение и особенно финскую честность («Чужого не бери, не трогай, с земли не поднимай»), а также доброжелательность, но и упрямство. «Безусловно, финны больше думают, чем говорят», – пишет он. Об этом, кстати, и финские пословицы: «Думай много, не всем говори», «Не будь скор в речах, будь скор в работе».

И еще одно любопытное открытие удалось сделать в процессе создания книги. Существует в Сибири, в Омской области, деревня Рыжково, населенная финнами, эстонцами и латышами. После поисков документов в архивах выяснилось, что деревня основана в 1806 году финскими крестьянами, не пожелавшими платить грабительский оброк их хозяину барону Унгерну-Штернбергу. Финны не роптали, а просто молча игнорировали барона, как ни уговаривали их царские чиновники, заставившие все же снизить аппетиты барона (можно вспомнить метод ненасильственной революции Махатмы Ганди). Но финны продолжали барона не замечать. Однако царские чиновники были озадачены, и дело дошло до царя. Тогда царское правительство решило переселить недовольных в Сибирь. Двести человек, собрав, что можно было взять с собой, погрузились на телеги и пустились в путь, который продолжался целый год, несколько человек в пути умерли. Но обильное черноземом место, куда их определили в Омской области, оказалось по сравнению с Ингрией для крестьян настоящим подарком. Так и появилась в Сибири зажиточная финская деревня Рыжково.

Во время сталинской коллективизации очень многие ингерманландцы были приговорены к ссылке в Заполярье и Сибирь. Не только коллективизация, но и война прошлась по ингерманландцам: немцы к ним относились не лучше, чем к русским: согнали взрослых и детей в концлагерь «Клоога» в Эстонии, мучили непосильным трудом, избивали, держали на голодном пайке. И потрясает деталь: в этих нечеловеческих условиях, истощенные голодом дети собирали крохи, чтобы выменять на драгоценный кусочек хлеба у взрослого узника самодельную куклу! В 1944 году узников, в том числе и детей, перевезли в Финляндию, где распределили, как работников, по семьям.

Но во многих финских семьях к детям отнеслись тепло и считали их почти как своими собственными. Некоторых стремились усыновить или удочерить (история Айно Хиеканен). Однако в 1945 году появился советский офицер, который стал детей зазывать обратно на родину и говорить, что нашлась их мать. Это была ложь. В России они были отправлены в детдома, где им вновь пришлось вкусить подлость и зло. Зачем это надо было Советскому Союзу, я до сих пор не могу понять. Скорее всего работала бездумная бюрократическая машина, подчиняясь очередному бессмысленному приказу.

В послевоенные годы, до 1952-го, финнам запрещалось возвращаться в родные места, некоторые представители финно-угорских народов, которые имели русские имена и фамилии, смогли вернуться (особенно если глава семьи был на фронте), многие осели в Карелии и Эстонии.

В советское время не существовало официально такого понятия, как жители Ингрии, ингерманландцы. Книга «Ингрия – наша родина» возрождает о них память. Существует даже гимн Ингрии и желто-красно-синий флаг несуществующей страны, которая живет в человеческих душах.