Максим Артемьев
И в стихотворении Моргенштерна, и в «Песне про зайцев» Дербенева длинноухие персонажи олицетворяют безумство мира. Кадр из фильма «Бриллиантовая рука». 1969
Недавно, рыская по интернету, я обратил внимание на частое упоминание имени Моргенштерна и не мог не порадоваться возросшему уровню российского общества, доросшего наконец до знаменитого немецкого поэта, своего рода германского «Саши Чёрного (впрочем, на эту же роль может претендовать Иоахим Рингельнац). Увы, я был слишком высокого мнения об отечественной публике, Моргенштерном оказался какой-то современный не то танцор, не то певец-однодневка, чье имя тонет в пучине забвения, едва он добивается минутной славы.
Но в любом случае я благодарен этому эстрадному деятелю за то, что внимательно еще раз перечитал стихи Христиана Моргенштерна («настоящего Моргенштерна» – хочется неполиткорректно выразиться) и нашел кое-что интересное.
Прежде несколько слов о самом поэте: годы его жизни – 1871–1914, рано умер от туберкулеза, но, несмотря на болезнь, писал гротескные юмористические стихи, строки из которых до недавнего времени знал каждый немец. На родине он признанный классик, из русских он напоминает помимо Саши Чёрного Дона Аминадо, только талантливее обоих. Есть у него и «серьезные» стихи, и прозаические афоризмы, но они не так известны.
Одним из самых популярных стихотворений Моргенштерна является «Невозможный факт» (Die unmögliche Tatsache) с его заключительным четверостишием:
Und er kommt zu dem Ergebnis:
«Nur ein Traum war das Erlebnis.
Weil», so schließt er messerscharf,
«nicht sein kann, was nicht sein
darf».
Перевод:
И он приходит к выводу:
«Случившееся было только
сном.
Потому что, – резко
заключает он, –
не может быть того,
чего не должно быть».
Последняя строка вошла у немцев в поговорку, но она же широко известна и у нас – «этого не может быть, потому что этого не может быть никогда». Чехов, «Письмо к ученому соседу», самый первый опубликованный писателем рассказ, в котором автор уже продемонстрировал гениальность.
Совпадение почти дословное. Разумеется, нет и намека на то, что Моргенштерн взял выражение у Чехова. Это тот случай, когда мысли великих совпадают. А удачно найденное ими выражение – прозаическое у Чехова и поэтическое у Моргенштерна – переходит в сокровищницу языка у их народов.
Есть у Моргенштерна и другое классическое стихотворение – «Три зайца» (Drei Hasen). Начинается оно так: «Drei Hasen tanzen im Mondenschein im Wiesenwinkel am See». – «Три зайца танцуют в лунном свете на лужку у озера». А дальше пошли абсурдистские картины восприятия этих зайцев, которые оборачиваются львом, чайкой и оленем. Стих Моргенштерна – типичная «чепушинка», «небылица», «завиральщина», как в народных детских стихотворениях. Одновременно он предвещает абсурд Хармса и других поэтов.
А кого же напоминают нам моргенштерновские зайцы? Конечно же, своих собратьев из «Бриллиантовой руки»: «На поляне траву зайцы в полночь косили». И там и там – бессмыслица, алогизм, абсурдный мир абсурдных занятий. Совпадает и время – ночь, и герои – зайцы.
Почему именно косоглазый привлек внимание и немецкого поэта, и Леонида Дербенева для олицетворения безумства мира – можно попытаться понять. Это хорошо знакомые персонажи фольклора, с одной стороны, робкие и трусливые длинноухие зверьки (в другом известном стихотворении – Vice versa Моргенштерн называет зайчика «ушастым гномиком» – den kleinen Löffelzwerg), с другой – способные в критический момент на отчаянные поступки. У Дербенева они становятся «храбрей и отважней льва». У Моргенштерна один из зайцев изначально – «лев».
Моргенштерн играет со смыслами, когда одно животное переходит в другое, подвергая сомнению сам принцип наименования. Дербенев прибегает к алогизму для отражения бессмысленности советского существования (самая смелая интерпретация) и скрыто потешаясь идейной выдержанностью советских песен. Ну а ночь – известное время чудесных превращений, когда все кажется в ином свете и разрешено то, что запрещено днем.
комментарии(0)