Легко ли гению быть православным?

Достоевский  предвидел трагедию 1917 года... Фото Н.А. Лоренковича

Известно, что наряду с Николаем Гоголем Достоевский в числе немногих русских классиков, имеющих ярко выраженную религиозность. Но всегда ли был он исключительно ортодоксален? Во всем ли его взгляды соответствуют позиции церковного истеблишмента? Не противоречил ли сам себе? Всегда ли испытывал удовлетворение от принадлежности к Православной церкви? Зададимся хотя бы этими вопросами.

Сразу заметим: религиозные взгляды (чувства) писателя сформировались далеко не сразу. В произведениях, написанных в докаторжный период его жизни, – «Бедных людях» и «Белых ночах», религиозной тематики почти нет, церковные служители вообще не упоминаются. С учетом этого освобожденного от каторги писателя можно относить к неофитам. Но те нередко идеализируют религию.

Концептуальное суждение о вере вложено в уста князя Мышкина из романа «Идиот»: «…сущность религиозного чувства ни под какие рассуждения, ни под какие проступки и преступления… не подходит…» И с этой точки зрения нынешний закон об «оскорблении чувств верующих» предстает настоящим нонсенсом.

Великая сила «казенщины»

Особым вниманием писателя пользовались государственно-церковные отношения.

Комментарий к будто бы происходящему в стране принадлежит монаху Паисию из «Братьев Карамазовых»: «…не церковь обращается в государство… А, напротив, государство обращается в церковь…» Желаемое выдано здесь за действительное – как пример идеализации, приведшей многих к разочарованию. Но народ не мог быть доволен государством, которое, разрушаясь само, вело к разрушению и крепко соединенную с ним церковь.

В «Дневнике писателя» сказано уже о союзе двух сторон: «Нам именно надо заявить себя связанными государственно с православием». Что ж, связь действительно установилась: служители алтаря играли роль имперских чиновников. (И здесь одна из главных характеристик синодального периода, на который и пришлась жизнь Достоевского.) Не случайно портреты архиереев, вывешенные в келье старца Зосимы, названы «казенщиной». И вот новые вопросы: неужели даже старцы – духовные подвижники, подлинные иконы православия – в плену у «казенщины», неужели православие не раскрепощает человека? Об этом вопрошал наверняка и Достоевский.

Оставив вопросы без ответа, упомянем лишь «ненавистников и завистников» Зосимы, тоже выведенных писателем. Таковые нашлись и в реальной жизни. После смерти мэтра церковные цензоры ввели запрет на поучения старца Зосимы – Достоевского нашли недостаточно правоверным. Проповеди же старца работают и ныне на пользу православия.

Но вернемся к отношениям двух сторон. На протяжении всей своей истории РПЦ склонялась к тесному союзу с государством, что вело в том числе к потере церковью самостоятельности. Понимая это, наверняка раздраженный Достоевский внес в свой «Дневник»: «На Афоне под мусульманским управлением (здесь о правительстве Турции, распространявшем свою власть и на Афон. – В.В.)… православная церковь действует во многом самостоятельнее, чем в России». Духовенство, призванное к доносительству, привязывалось к контактам с полицией. Доходило до мелочей. Так в романе «Преступление и наказание» говорится, что за священником «ходил полицейский». С явным неудовольствием видел такую близость и сам писатель: уместно это предполагать.

Пастыри и паства в канун трагедии церкви

Вопросы монастырской жизни затронуты Достоевским не только в «Братьях Карамазовых». Гаврила Иволгин из романа «Идиот» соизволил шутить о прошлом: «…только одни монахи и были жирны…» Нечто подобное в «Бесах», но уже не в шуточном ключе: «…толстый и седой монах». Аскетизм чернецов был поставлен под сомнение.

Более того, Достоевский и внушает: не все черноризцы придерживаются строгих правил. В повести «Село Степанчиково и его обитатели» упомянута «забредшая утром монашенка», хотя инокам не рекомендуется выходить за стены своего монастыря.

Трезвые оценки монашества повторяются. В 1873 году Достоевский сделал новую запись: «…в одном из наших знатнейших монастырей случилось… один глупый и злой монах убил в школе десятилетнего мальчика жестокими побоями, да еще при свидетелях… приключение… кажется, вполне истинное» («Дневник писателя»).

Упоминает он и знаменитых. В романе «Подросток» находим: «Лицо в размерах матушки игуменьи Митрофании – разумеется, не предрекая ничего уголовного…» Имя игуменьи Митрофании (Розен) не раз звучит и в «Дневниках писателя». Громкий уголовный суд над ней, обвиненной в собственноручной подделке векселей, привлек большое внимание общественности. Следил за процессом и Достоевский.

Отдушиной для писателя стала работа над образом старца Зосимы. Многие представления о духовных вершинах православия Достоевский вложил в этот образ, который и вправду впечатляет. Проповедью своей о важности любви к окружающему миру, о том, что жизнь прекрасна, старец внушает симпатии к себе, причем и лицам, далеким от религий. Но писателю было мучительно сознавать: старец – лишь исключение из общего правила бездуховности. Образ Зосимы создавался вопреки многочисленным фактам, бросающим тень на монашество. Судя по «Дневникам писателя», Достоевский знал эти факты. Но будто не хотел их замечать. И вот реакция: в либеральных кругах его называли «свихнувшимся». Адептам христианства приходилось быть и мишенью для насмешек.

О печальном состоянии российских монастырей откровенно говорили и лидеры монашества – современники Достоевского. Один из них – епископ Игнатий (Брянчанинов) заявил: «Многие монастыри… обратились в пропасти безнравственности и нечестия». «Время их кончено… они… уничтожились сами по себе», – добавил епископ в следующий раз. Сказано было о российском монашестве как раз XIX века.

Достоевский знакомит нас и с архиерейскою жизнью: как в ее мелочах, так и в существенном. У архиерея Тихона из «Бесов» – «преимущественно почитательницы», что напоминает о гендерном составе православной паствы. Тихон служит и другим примером – неуважительного отношения в монастыре к архиерею «на покое».

«О, поп!» – обратился Николай Ставрогин к нему. И в этой трактовке сана есть, разумеется, смысл. По мнению епископа Порфирия (Успенского), русский архиерей – это «поп над попами, поп и только…»

Освобожденный от администрирования, Тихон доходит до глубоких сентенций: «…полный атеизм почтеннее светского равнодушия…» И действительно, епископ должен погружаться именно в религиозную стихию – быть подлинным духовным лидером, а не менеджером и политиком.

Нельзя было пренебречь и белым духовенством. В повести «Село Степанчиково и его обитатели» находим: «…и на протопопа смотреть не хочется!.. подлецы, все до единого!» И здесь уместно замечание: если судить по «Дневникам писателя», Достоевский называл священников нередко «попами».

Более подробно «поповской» темы он коснулся в своем «Дневнике»: «…натура русского священника в полном смысле, то есть материальная выгода на первом месте и за сим – уклончивость и осторожность». Критически он был настроен и к детям священников, «пишущим в либеральных журналах». В условиях явных недочетов клира писатель находит в себе силы питать и надежды на него: «…желательно бы было в них видеть и подвиги самоотвержения…» Но для начала священникам требовалось простое: отказаться от пьянства и вымогательства денег с прихожан – завоевать элементарное уважение.

Проницателен он и во взглядах на православную паству: «В пожар крестьяне отстаивают кабаки, а не церкви». И было новое разочарование – повод для мучительных размышлений.

Писатель вещает порой и пророчески: «Мы не станем отстаивать наших святынь, когда перестанем верить в святость их». Подтверждают события после 1917 года – участие в разрушении церкви многих бывших прихожан, утративших религиозную веру. Достоевский явно предвидел трагедию, приближаясь к собственному духовному кризису и через это.

До прихода к власти большевиков оставалось немного лет.

Не был ли он противоречив?

Достоевский декларирует и свое понимание жизни в православии: «…православие… это не одна только церковность и обрядность; это живое чувство, вполне… в нем одно человеколюбие, один Христов образ». Другое дело взгляд изнутри. Священник Екатеринбургской епархии Евгений Ландышев писал синодальному обер-прокурору о церкви начала XX века: «Везде одна форма без содержания. Духовенство только стонет, что массами отделяется народ от церкви, а не посмотрит на себя, что оно и причиной сего явления… но пора бы и проснуться, а мы только и знаем гешефт, рюмку и карты». И здесь предпочтение отдается не гению, а священнику Ландышеву. Можно, конечно, и не быть церковником, чтобы усомниться и в «человеколюбии» церкви, обозначенном писателем, учтя невнятное ее участие в социальном служении…

Хотя временами Достоевский склоняет читателя и к другому пониманию духовной жизни. Вот что сказано о Федоре Павловиче Карамазове: «…был далеко не из религиозных людей… никогда, может быть, пятикопеечной свечки не поставил перед образом…» Духовность здесь связана с обрядом, и в подобной трактовке православия Достоевский отнюдь не одинок. Не противоречил ли он самому себе?

Наконец, пожалуй, главное заявление Достоевского из числа относящихся к религии: «Не православный не может быть русским» («Бесы»). Но разве не в многообразии личностей сила и богатство народа? Сказанное же писателем видится деструктивным – способным вызывать разделения и вражду. Не только религия консолидирует народ. К тому же сплочение сплочению – рознь. Хотя в своем «Дневнике» Достоевский однажды заявил: православие «все личности сохраняет, а не глотает». Но сколько православных диссидентов, критиков церкви было уже «проглочено»! Достоевский, конечно, против разделений: «Православие не разъединяющий, а, напротив, всесоединяющий мотив» («Дневник писателя»). Остается ответить на вопрос: а зачем ради воссоединения приносить людей в жертву? Вырастает ли добрый плод на почве, политой кровью? Достоевский же проповедует о кротости православия: «…всем слуга, всех утешает, всем помогает…» (Там же). И здесь опять желаемое выдано за действительное.

Любопытен взгляд Достоевского и на отношения с Константинопольским патриархатом. Авторитет Константинопольского («вселенского») патриарха подчеркнут в «Братьях Карамазовых»: «Пораженный и убитый горем монах явился… ко вселенскому патриарху и молил разрешить его послушание…» Ведь Константинополь – «столица православия», не сомневается Достоевский («Дневник писателя»). В другой раз рассуждает о «вселенской единящей патриархии»: «Нам отнюдь нельзя допускать ссор греков и славян, нам мириться надо…» (Там же). Достоевский учит: единство православных церквей обеспечивает именно «вселенская» патриархия.

Толерантные настроения Достоевский тоже выражал (см. «Дневник писателя»). Бывало, сочувствовал гонимым староверам: «Зачем у них трогать молельни и церкви?» Однажды «помиловал» и западных христиан: «Пусть католические церкви на Невском проспекте так и остаются…» Но насколько глубоки эти настроения? Ведь неприязнь к католикам слышна не раз в его произведениях. Откроем хотя бы роман «Идиот». «Засверкав глазами», князь Мышкин воскликнул: «Католичество – все равно что вера нехристианская!.. хуже самого атеизма…» Причем «засверкав глазами» говорит о преобладании эмоций над разумом. Нет сомнений: здесь мнение самого автора романа – типичное отрицательное чувство к иноверным, питаемое принадлежностью к православию. Замечаемая и здесь противоречивость внушает одно: религиозное становление Достоевского вряд ли дошло до своего логического завершения, духовные кризисы были наверняка характерны ему. Лебединой же песнью писателя стоит считать образ Зосимы, весьма утешительный для автора.

Издавна активно обсуждают и прототипов его героев. Предполагается, что прообразом Алеши Карамазова стал Алексей Храповицкий (будущий митрополит Антоний). Но есть характеристика иерарха, которая совсем не вяжется с образом светлого, как внушает Достоевский, Алеши. Протоиерей Георгий Голубцов вопрошал: «И почему это у… Антония постоянно – в разговорах и даже в проповедях – фигурируют или неприличные женщины, или неприличные слова, или неприличные болезни?» «Скабрезностями» его возмущался и епископ Андрей (Ухтомский). Архивы подтверждают слабости Храповицкого. И кто же ошибся с прототипом: автор гипотезы или сам Достоевский?

Таким образом, внимание к религиозной проблематике Достоевского дает уяснить многое: духовные мотивы, противоречия, ценности и чаяния, что двигали автором литературных шедевров.