Тенью в чужих судьбах…

Сильная Сильфида – Ольга Гильдебрандт-Арбенина. Юрий Юркун. Портрет Ольги Гильдебрандт. 1930-е. Музей Анны Ахматовой в Фонтанном доме

Она – это Ольга Николаевна Гильдебрандт-Арбенина, проработавшая в библиотеке «Ленфильма» много лет, фактически до самого своего ухода из жизни в декабре 1980 года. Она всегда и всем готова была прийти на помощь и знала, как казалось, все обо всем. Но вероятно, никто не знал, не догадывался о том, что Ольга Николаевна – это та самая «тихая очаровательница Северной столицы», которая хорошо знала Константина Станиславского, Всеволода Мейерхольда, Александра Таирова, Сергея Судейкина, Александра Блока, вдохновляла поэтов Серебряного века – Михаила Кузмина, Бенедикта Лившица, Леонида Каннегисера. Ей посвящали стихи Николай Гумилев, Осип Мандельштам.

Вернись ко мне скорее,

Мне страшно без тебя,

Я никогда сильнее

Не чувствовал тебя,

И все, чего хочу я,

Я вижу наяву.

Я больше не ревную,

Но я тебя зову.

Эти строки Мандельштама родились осенью 1920 года, когда в полуголодном Петрограде у него случилась любовь с Ольгой Гильдебрандт-Арбениной. Биографы Осипа Эмильевича обозначают чувства к Ольге как «сильные и короткие».

«Познакомилась я с М. осенью 1920 г., – писала Ольга Николаевна в своих воспоминаниях. – Я его стихи до этого не особенно любила («Камень»), они мне казались неподвижными и сухими. Я знала и его статьи в «Аполлоне» (о Вийоне). От поэтов, с которыми я говорила тогда, слыхала хорошие отзывы о нем. Когда произошло его первое выступление (в Доме литераторов), я была потрясена! Стихи были на самую мне близкую тему: Греция и море!.. «Одиссей… пространством и временем полный»… Это был шквал. Очень понравилась мне и «Венеция»… Не знаю, в каких словах я сумела ему это выразить, – по-видимому, он был очарован, – но, сколько я помню, день был будничный, и я не была ни нарядной, ни красивой».

Купить тогда в Петрограде килограмм картошки или пшена считалось за счастье. Добыть керосина – целая история. А город жил – шли спектакли, читались лекции, проводились публичные чтения и диспуты, литературные и музыкальные концерты, куда было не пробиться. Гильдебрандт-Арбенина находилась в самой гуще культурных событий – выступала на сцене Александринского театра, посещала литературные студии при «Доме искусств». Одним словом, была из той самой городской среды, представительниц которой Мандельштам метко прозвал «нежными европеянками».

Ольга родилась в январе 1898 года в театральной семье. Воспитывалась в любви к искусству. Окончила с золотой медалью известную в Петербурге женскую гимназию Марии Лохвицкой-Скалон. Училась в школе русской драмы – Императорском театральном училище. Писала стихи. Позже занялась живописью – у ее акварельных работ был свой, узнаваемый почерк. Она входила в группу художников «Тринадцать», участвовала в выставках. И обладала тем особым женским очарованием, которое так сложно объяснить словами.

Возьми на радость из моих

ладоней

Немного солнца и немного меда,

Как нам велели пчелы

Персефоны.

Не отвязать неприкрепленной

лодки,

не услыхать в меха обутой

тени,

не превозмочь в дремучей жизни

страха.

Эти стихи Мандельштама тоже обращены к Ольге. А она? Ольга встречалась с другим своим любимым поэтом. Сердце Гильдебрандт-Арбениной в то же самое время пытался завоевать Николай Гумилев. Известно, что Гумилев и Мандельштам соперничали между собой – творчески. К поэтическому соперничеству неожиданно добавилось противостояние любовное. Дело дошло до размолвки и серьезной ссоры. Ситуацию помог сгладить поэт Георгий Иванов: он написал об этой истории веселые юмористические стихи, погасил пыл. Позже, уже в эмиграции, Иванов вспоминал: «У Гумилева была любовница барышня Арбенина. Приехал Мандельштам… и влюбился в нее. Они – то есть Гумилев и М. – стали на этот счет ссориться. «Заплати за меня» – Мандельштам Гумилеву в Доме литераторов. Гумилев: «За предателей не плачу!»

К счастью, вскоре конфликт поэтов оказался исчерпанным: Гильдебрандт-Арбенина не осталась ни с Николаем Гумилевым, ни с Осипом Мандельштамом. В ее жизни появился Юрий Юркун. У первого биографа Гумилева Павла Лукницкого есть коротенькая запись: «1 января 1921 года Мандельштам пришел к Гумилеву и сказал: «Мы оба обмануты». После чего «оба они захохотали». Сама же Ольга об этом писала: «Наша дружба с М. дотянулась до января 1921 г. Меня оторвало от прежних друзей и отношений… После того как я прекратила «бегать к Мандельштаму» – стихи прекратились. Если б я не кончила своих посещений, уверена, что их было бы еще много. Конечно, он писал до меня, и писал великолепно – после, но наше «содружество» угасло… Одоевцева записала о своем разговоре с М. про меня: «Всякая любовь – палач!» – я не знала, что он меня так любил. Это было как фейерверк!»

А та самая поэтесса Ирина Одоевцева в мемуарах с грустью заметила: «…в Петербурге Мандельштам... увлекся молодой актрисой, гимназической подругой жены Гумилева. Увлечение это, как и все его прежние увлечения, было «катастрофически гибельное», заранее обреченное на неудачу и доставило ему немало огорчений».

А Мандельштам писал:

За то, что я руки твои

не сумел удержать,

За то, что я предал соленые

нежные губы,

Я должен рассвета в дремучем

акрополе ждать.

Как я ненавижу пахучие

древние срубы!

В 1922 году Мандельштам женился на Надежде Хазиной, верно и стоически прошедшей рядом с ним всю его недолгую жизнь. А Ольга стала спутницей художника и литератора литовского происхождения Юркуна: «Как я стала ходить с Юрой? Я не помню тоже. Уже зимой, вероятно. Время покатилось, как снежный ком, стремительно и как-то оглушительно… Радовался Мандельштам: «Юрочка такой бархатный». Юра был не бархатный, а железный. Выбросил из моей жизни и Гумилева, и Мандельштама».

Юркун приехал в Петербург еще до революции – искать славы. Жил в одной квартире с поэтом Михаилом Кузминым, где однажды появилась и Гильдебрандт-Арбенина – еще один треугольник. Исследователи той эпохи называют его «самым странным браком втроем». Случайные заработки, полунищее бытие, наполненное, впрочем, множеством событий. Юркуна перестали печатать в 20-е годы, он сосредоточился на живописи. В 1936 году от пневмонии ушел из жизни Кузмин. Ольга и Юрий были вместе до его ареста в феврале 1938 года. Юркуна обвинили в участии в несуществующей «антисоветской правотроцкистской писательской организации». Осенью он был расстрелян – в один день с Бенедиктом Лившицем, Валентином Стеничем и другими литераторами. По этому громкому делу проходило более 70 человек. Ольга, как и тысячи других жен и матерей, конечно же, не знала о расстреле. «Десять лет без права переписки» долгое время давали ей призрачную надежду на то, что однажды Юрий вернется.

Она писала письма своему Юрию каждый день: «Юрочка мой, пишу Вам, потому что думаю, что долго не проживу. Я люблю Вас, верила в Вас и ждала Вас – много лет. Теперь силы мои иссякли. Я больше не жду нашей встречи. Больше всего хочу я узнать, что Вы живы – и умереть. Будьте счастливы. Постарайтесь добиться славы. Вспоминайте меня. Не браните. Я сделала все, что могла, – мне удалось спасти очень многое из наших писем, рисунков, рукописей – дневник Михаила Алексеевича – его ноты – мои портреты – (Ваши работы) – наши любимые коллекционные «номера»… Л.Д. Блок сказала мне как-то: «Я восхищаюсь Вашей энергией, Олечка! Я не ожидала ее от Вас. Я думала, что Вы только Сильфида…»

Ольга-«Сильфида» – легкий, пленительный дух воздуха – оказалась сильной. Перед Великой Отечественной войной она вслед за сестрой уехала из Ленинграда в Нижний Тагил. Пережила смерть матери и оставшейся в Ленинграде няни, аресты и гибель многих старых друзей и знакомых. В осажденном Ленинграде пропала часть дневников, архива и коллекций Юркуна, живописных работ и рисунков Ольги.

В 1949 году она вернулась в родной город. Прописана Гильдебрандт-Арбенина была в коммунальной квартире на Таврической улице в Ленинграде, но только изредка ночевала в том жилище: сосед не давал житья. И Ольга Николаевна жила у подруги Юлии Полаймо в квартире на Невском проспекте. Работала. И все годы вела записи, пытаясь осознать, переосмыслить свое прошлое: «И на руках меня носили много… И называли меня лилией и мимозой (даже учителя в гимназии), ландышем и розой, – Мадонной и Сильфидой, Венерой и Гебой, – но чаще всего – Психеей. И вот жизнь отлетела. И все, все, что было радостного и хорошего, отлетело навеки. Счастья не было никогда. Всегда что-то мешало». Она переживала, очень переживала за всех, с кем сводила ее судьба, терзала себя горькими раздумьями: «Неужели я несу гибель тем, кого я люблю, и кто меня любит? Погибли Гумилев и Леня. Сошел с ума и умер Нике (Бальмонт)… Погиб Мандельштам. Я приношу несчастье, я, которой говорили, что я символ счастья и любви».

В своих дневниках она задавала себе бесконечные вопросы, пытаясь понять, кем является в нашем мире – пылью на дороге Вселенной или звездой на божественном небосклоне? Ольга Николаевна была уверена, что «осталась только тенью в чужих судьбах». Но есть удивительные картины (сохранившиеся работы передал в музей Анны Ахматовой в Фонтанном доме душеприказчик Гидьдебрандт-Арбениной петербургский художник Рюрик Попов), изданы воспоминания и дневниковые записи, показывающие глубину, одаренность, многогранность ее личности. И главное, остались стихи поэтов о любви к ней, целый «спецхран» великой словесной материи…

«И все же, мне кажется, она была не в том месте, в котором положено было быть такому человеку, как она. Ольга Николаевна заслуживала большего», – считает художник по костюмам, дизайнер Вера Зелинская. Вера Евгеньевна работала на киностудии «Ленфильм» как раз в то время, когда там трудилась Гильдебрандт-Арбенина. И только несколько лет назад Зелинская узнала о том, что Ольга Николаевна была женщиной с удивительной судьбой.

Похоронена Ольга Николаевна на старом Казанском кладбище города Пушкина. На скромном обелиске выбит лик юной Ольги. Могила заброшена, заросла травой. Рюрик Попов в 2019 году ушел из жизни, ухаживать за могилой сегодня некому.

А последняя запись в дневнике Гильдебрандт-Арбениной была сделана в 1978 году: «Юрочка вернется. Он жив. Я знаю…» И тут же – страничка со стихотворением Константина Симонова «Жди меня» из отрывного календаря…

Санкт-Петербург