Коза с человеческим голосом

Рабочее название фильма «Мимино» – «Ничего особенного». Кадр из фильма «Мимино». 1977

Дважды до этого случая мои отношения с Георгием Данелия выходили за рамки «режиссер – восторженный зритель».

Когда я прочитал три книги его воспоминаний, то был восхищен. Как человек, как филолог – как угодно. Не в последнюю очередь потому, что увидел работу писателя-монтажера. Ведь это лишь полдела, когда мемуарист отказывается от обычной автобиографии-простыни («я, такой-то, родился в таком-то году в семье небогатых родителей и не сразу понял, зачем…»). И предлагает взамен яркие короткие зарисовки. Самым удивительным в книгах Данелии оказалось другое – их структура, последовательность фрагментов, заставляющая всю эту пестроту бить в одну точку. Он сделал, по сути, книжный (трехсерийный) фильм, где главным героем был уже сам: «Когда я окончил среднюю школу, отец сказал, что надо отдать меня во ВГИК. На вопрос мамы – почему во ВГИК? – ответил: «А куда его, дурака, еще девать?»

И – удивительное дело – зная его кино наизусть, я полюбил Данелию именно после прочтения его книг. Да, полюбил и не постеснялся признаться в этом в газетной статье (см. «НГ-EL» от 07.11.19).

Это был прекрасный опыт.

Гораздо раньше, в начале нулевых, в организацию, где я работаю, пришло письмо за подписью Данелии. Он просил разрешения на съемку здания нашего офиса в одном из эпизодов с главной героиней. Я написал ответ, состоящий из одного абзаца. Где объяснял: здание это настолько узнаваемо, что эпизод выпадет из сюжета. Начальство решило, что именитому режиссеру отказывать надо более витиевато. И письмо пришлось долго «размазывать» на страницу-полторы. Тоже своего рода опыт...

Будучи так или иначе человеком опытным, я понимаю, насколько сложная задача стояла перед Евгением Новицким. Надо было рассказать о человеке, который не просто уже сам написал о себе три тома воспоминаний, а сочинил книги, принадлежащие, осмелюсь утверждать, к числу лучших образцов отечественной мемуарной литературы вообще, а не только последнего времени.

Не случайно Новицкий, хотя и обещает «по возможности не повторять то, что он (Геогрий Данелия. – А.А.) написал о себе сам в автобиографической трилогии», то и дело ее цитирует, а местами явно или опосредованно пересказывает. Более того, книга Новицкого вообще не претендует на подробное «каноническое» описание судьбы выдающегося режиссера. Автор первой посмертной биографии Данелии, да еще в серии «ЖЗЛ», от которой мы обычно ждем известной основательности, прав, определяя ее значение лишь как «одного из многих кирпичиков в данелиеведении».

Досадно также, что в книжку, и без того небольшую по объему, вставлены пространные отрывки из фильмов, которые большинство зрителей, читателей и так знают чуть ли не покадрово.

Поэтому, с одной стороны, книга Новицкого, который рассказывает о Данелии с большим пиететом, вызывает у заинтересованного читателя (у меня, например) чувство благодарности. С другой – трудно отделаться от ощущения скороспелости этого продукта. Вызванного, может быть, просто поспешностью его изготовления.

Что касается удачных решений автора, к ним нельзя не отнести дополнение глав о съемках фильмов тематическими «маргиналиями» (заметками на полях): «Данелия и …» – музыка, дружба, алкоголь, отрицательные герои и т.д. В этих маргиналиях даже заядлые «даниелиманы» наверняка отыщут для себя что-то новое.

Например, что уже в начале творческого пути Данелия проявлял себя не только как дотошный профессионал, но и не боялся быть новатором. Так, в первом же его полнометражном фильме – «Сережа» – было решено «все съемки, даже на натуре, снимать с синхронно записываемым звуком». Без дальнейшего, как это принято в кино, озвучивания в студии. «В результате «Сережа» стал первым советским фильмом, в котором была осуществлена эта сложнейшая по тем временам практика».

А первое, пусть и закадровое появление Данелии в собственных фильмах, – это опять же фильм «Сережа». Коза, на которую наехал на велосипеде Васька, кричит вовсе не «нечеловеческим» («Осенний марафон»), а именно что человеческим голосом – режиссерским.

Не всегда открытия, касающиеся любимых фильмов, будут приятны: «2 февраля 1966 года генерал Николай Каманин, возглавлявший руководство подготовкой советских космонавтов в первое десятилетие пилотируемых полетов в космос, сделал в личном дневнике следующую запись: «Леонов, Гагарин и другие космонавты просили меня принять меры по запрещению выпуска на широкий экран кинокомедии «Тридцать три»: они считают, что данный фильм принижает заслуги космонавтов».

Но, между прочим, как раз умение не «зацикливаться» на негативе – одно из ключевых характеристик режиссерского почерка Данелии. Говоря об отрицательных героях, он дает рецепт отношения к своим героям вообще: «Чтобы хорошо сыграть или отобразить отрицательного персонажа, нужно знать, где он хороший».

Ругаясь с писателем Конецким во время совместной работы над лентой «Путь к причалу», Данелия невольно обозначил воплощенный затем почти во всех его фильмах принцип: чтобы было «и смешное, и грустное, и печальное», но обязательно при этом «внутренне радостное».

Установка идти «от хорошего» (к хорошему) точно совпадает с главной философской идеей данелиевских фильмов. А она, безусловно, есть, это ведь не просто, по выражению Новицкого, «оптимизация в сторону большого оптимизма». Чтобы понять эту идею, достаточно задуматься: о чем они? В том-то и дело, что практически ни о чем. (Рабочее название фильма «Мимино» – «Ничего особенного»): «Я ведь никогда не снимаю «про что», я снимаю «про кого».

Действительно – каков сюжет того же «Мимино»? Летчик местных авиалиний мечтает о большем. И добивается своего, пройдя череду веселых (и не очень) приключений, чтобы в итоге оказаться ровно в той же точке, откуда вышел. С одним, правда, «небольшим» отличием: теперь он счастлив – знает, что на своем месте. Однако вокруг него, напомню, не поменялось абсолютно ничего.

В чем трагедия заслуженного ветерана, любимого деда и доброго начальника Павла Васина из «Слезы капали»? Вокруг него не поменялось абсолютно ничего – это он изменился, и не в лучшую сторону. Кусочек зеркала – художественная условность. А сколько людей действительно «устают» быть добрыми и выпадают во внешне почти не отличимый от нашего, страшный, дурной в своей бесконечности мир обоснованных претензий…

Таким образом, все фильмы Данелии – это вариации главной идеи об изменениях в человеческой душе. Возможных или невозможных, нужных или опасных. Меняйся («Афоня»), если сможешь («Осенний марафон»). А в хорошем – не меняйся («Сережа», «Я шагаю по Москве», «Не горюй!», «Настя», «Орел и решка»), ни в коем случае («Слезы капали», «Паспорт», «Кин-дза-дза»).

И как любой художник, исподволь стремясь к гармонии, предлагает для равновесия своей основной идеи прямо противоположную (антитеза), так и у Данелии есть пародия на собственную генеральную мысль о важности внутренних перемен. Это наивный рассказ наивной Кати («Афоня») о девочке, которая раз – и «за ум взялась». Легко сказать. Путь к такому изменению и есть человеческая жизнь. Будь Валико Мизандари с самого начала чуть помудрее, никакого «Мимино» не было бы. И блестящая концовка «Афони» – тоже об изменении: каждому, кто хотя бы задумался о том, что с ним не все в порядке (а в фильме это есть), Бог, судьба – как хотите – всегда идет навстречу. Вот это действительно достойно внимания. О том, что много пить вредно, зритель догадывается и сам.

Так что Данелия говорит с нами о главном – о росте человеческой души. О разнице между «до» и «после». О качественно-количественном составляющем этой разницы, которым определяется любой из нас.

Поэтому, должно быть, и методика его работы так сильно напоминает способ действий Главного Режиссера: «Берется персонаж, за ним долго наблюдается, и он сам начинает порождать ситуации, из которых в результате лепится сюжет».

…Уже во вступлении Новицкий сравнивает своего героя со Сталиным и по накалу комплиментов не уступает славословиям, которые в свое время преподносились господину Джугашвили. Георгий Николаевич и «важнейший кинохудожник», и «один из лучших режиссеров в мире», да что там – «больше, чем режиссер». «Для всего населения страны» он стал «бесконечно дорогим творцом».

Если бы речь шла не о Данелии, это было бы смешно.