Превращается в тирана на трибуне мавзолея

Входит Сталин с Джугашвили… Фото Владимира Захарина

«Представление» Иосифа Бродского – одно из самых популярных, но одновременно одно из самых загадочных его произведений. Лев Лосев писал о нем: «Детская» рамка заставляет предполагать, что в основе своей эта фантасмагория – мешанина идеологических текстов, обрушившихся на ребенка, подраставшего в 40–50-е годы, из радиорепродуктора, из уст учителей, с плакатов и со страниц учебников».

Спустя 30 и более лет эта мешанина «дала сильные побеги мыслей бешеных», говоря словами самого поэта, в виде «Представления», воплощения абсурда, недоговоренности, намека, странной фантазии. При этом поэма легко читается и воспринимается, от нее не остается ощущения недоговоренности, нераскрытой тайны – парадокс, объясняющий ее популярность. С одной стороны, ничего непонятно, с другой – все ясно. Я бы сказал, что «Представление» – это герметизм, открытый каждому.

Самым известным советским художником «ар-брют» – искусства изгоев, отверженных, был глухонемой Александр Лобанов (1924–2003), большую часть жизни проживший в ярославской психушке. Он знаменит своими картинами, неотъемлемой частью которых является винтовка. Увы, вам придется самим искать эти картины в интернете, потому что срок действия авторских прав на них окончится только в 2063 году. Картины Лобанова – типичные произведения «ар-брют», зацикленность на одном предмете, отсутствие подлинной выдумки, наивность рисунка, некая детскость изображения, мелочные подробности, подражание образцам масс-культуры, окружающим в повседневной жизни. Его искусство – это скорее триумф воли: как почти у всех наивных художников, победа упорства и мономании над неупорядоченностью мира. Стоит заметить, что уголовные татуировки – неотъемлемая часть советской жизни – также вполне вписываются в ар-брют и являются его составной частью. Так что стилистически мало различий между творениями Лобанова и наколками какого-нибудь зэка – его современника.

Разумеется, Лобанов не являлся бездарностью в том смысле, что у него имелись определенные способности от природы. Он вполне владел рисунком, были у него и гротескная фантазия, и чувство юмора. Если бы Лобанов не оглох в детстве, если бы его не сдали в сумасшедший дом и он посещал художественную школу, из него вполне мог получиться добротный ремесленник, какой-нибудь художник-оформитель, но не более того. Вообще практически все представители наивного искусства и ар-брюта – люди, не наделенные большим талантом, и реализуйся они обычным путем, никогда бы не достигли высот и не получили известности. Именно их «неправильность» и обеспечивает им признание, начиная с Анри Руссо.

Содержание творчества Лобанова – как и в «Представлении» – такое же отражение идейной мешанины, окружавшей его в детстве и молодости, которая, правда, доходила до него в меньшем объеме, чем до Бродского-подростка, как в силу физического недостатка, так и по причине провинциальной изоляции.

Прежде чем перейти к бросающимся в глаза совпадениям, скажем попутно несколько слов о рисунках Бродского – удивительно солнечных и столь не совпадающих с его стихами, скорее мрачноватыми, «серыми» по фону. По крайней мере, мое восприятие таково. Художественное творчество Бродского принадлежит к другой сфере, нежели у Лобанова, и проходит по разряду «рисунки писателей», из которых у нас более всего известны пушкинские.

Ни Пушкин, ни Бродский большими художественными талантами не обладали. Но в их набросках имелось нечто, возвышающее их над просто каляканьем белого листа. Как и рисунки Кафки, они служат пикантной приправой к основному творчеству. «Без меня народ неполный», – говорил платоновский герой. Точно так же неполно будет наше восприятие и Пушкина, и Кафки, и Бродского без их маранья на полях рукописей и писем.

В случае Бродского можно говорить и о немалых художественных задатках поэта – и вот тут уместно будет провести различие между ним и Лобановым. Наверное, по чистому мастерству Бродский уступал ему; если бы им дали задание нарисовать дом или автомат, то Лобанов бы сделал это точнее и дотошнее. Но у Бродского было то, чего не имелось у узника психушки и собственной немоты, – подлинный художественный дар. Поэтому его рисунки столь разнообразны и несут ярко выраженный посыл, который каждый может трактовать как ему угодно. А вот у Лобанова (как и у Генри Даргера и любого другого художника-аутсайдера) посыла не было. Его картины при всей изобильной выписанности деталей – пусты.

Но еще больше в случае Бродского поражает то, что даже самые близкие друзья не замечали его в высшей степени интересных и талантливых рисунков. По крайней мере, не придавали им значения – достаточно почитать его биографию пера того же Льва Лосева, во всех иных отношениях столь внимательного и к творчеству, и к личности поэта. Так из наших современников остроумно рисует прозаик Владимир Гуга, однако эту его способность упорно игнорируют.

Но вернемся к Лобанову. Главный герой его картин – он сам, с винтовкой в руках. Но иногда он дает подержать дорогую и любимую игрушку (которой в жизни у него так никогда и не было) другим людям. И среди них – Ленин и Сталин. Первый появляется редко, например, в «В.И. Ленин охотник стреляет тетерёв» – благодаря отсутствию знаков препинания и своеобразному синтаксису глухонемого названия картин звучат как загадочные алогизмы. Зато Сталин – частый герой у Лобанова (художник, к счастью, обратился к творчеству поздно, в конце 50-х, начни он раньше, мог бы обрести немало проблем со своими картинами, даром что считался сумасшедшим). И Сталин увиден по-детски непосредственно. С одной стороны, его лицо – просто перерисованный с плакатов безликий образ в стандартной виньетке – как на почетной грамоте. С другой – Лобанов всякий раз добавляет что-то от себя, подобно шукшинским героям-чудикам. Соответственно вождь то держит в руках фирменную лобановскую двустволку с двумя затворами, то загадочный фотоаппарат, от которого тянутся в шлем наподобие летного зачем-то провода. Надпись под ним тоже замечательна – «И.В. Сталин фотоапарат невидимость стоит нет воздух незнают молчать» – ее таинственность соответствует торжественной абсурдности изображаемого. На одной из картин Сталин и вовсе без винтовки, но зато управляет трактором («1924 год. Москва. И.В. Сталин на трактор машина. Первый трактор. Выпущенный Сталинградским тракторным заводом. Трактор давно 1905 год. 1914 года. Трактор видение И.В. Сталина на машина»). Есть Сталин в буденовке, но на картине помечено, что это 1939–1940 год, родной город Лобанова – Молога.

Подобная шизофрения – от навязчивой пропаганды образов классиков и вождей – и в «Представлении»: «Входит Пушкин в летном шлеме, в тонких пальцах – папироса… Входит Гоголь в бескозырке, рядом с ним – меццо-сопрано… Пряча твердый рог в каракуль, некто в брюках из барана превращается в тирана на трибуне мавзолея… Входит Лев Толстой в пижаме… Входит Сталин с Джугашвили, между ними вышла ссора. Быстро целятся друг в друга, нажимают на собачку, и дымящаяся трубка…»

Образные ряды Бродского и Лобанова совпадают – государственная пропаганда в абсурдистском преломлении. В одном случае детские воспоминания, тщательно обработанные рукой мастера, создающего видимость страшного сумасшедшего мира, в другом – искреннее восприятие незамутненного излишнимм рефлексиями девственного ума.

Но параллели между Бродским и Лобановым продолжаются и за пределами «Представления». Любимое слово художника в подписях к картинам – «затвор». Особенно он гордится придуманным им двойным затвором у винтовок (ярославский психиатр Гаврилов проводит любопытное сравнение Лобанова с оружейником-самоучкой Калашниковым, при всей кощунственности по меркам официоза в нем что-то есть – упорные дети из крестьянских семей, пробившиеся к известности за счет оружия). А ряд картин художника посвящены Мексике и Кубе – еще одному пропагандистскому клише тех лет – с их джунглями и прочей экзотикой и, конечно, с оружием. Как тут не вспомнить – «В ночной тиши под сенью девственного леса… пеонам новые винтовки выдает. Затворы клацают».