Иногда смерть, а иногда – развод

Буковски не делал разницы между поэзией и прозой. Фото с сайта www.bukowski.net

С писателями все понятно: «Утверждать, что я – поэт, значит помещать меня в компанию версификаторов, неоновых гурманов, придурков, лохов и мерзавцев, маскирующихся под мудрецов» (перевод здесь и далее, кроме оговоренного случая, Максима Немцова); писатель – это поза, в которую нормальному человеку не стоит становиться. (А «поэт» – поза позы; фонетически – звуки рвоты.) Но можно ли без позы в самом писательстве, ведь оно род хвастовства: «вот как могу»?

«Вот как могу» Буковски переводил в плоскость вдохновения, но так как это слово из поэ-э-этического лексикона, – в плоскость автоматического письма, и знаменитое загадочное Don,t try на его могиле как раз об этом. Богиня вдохновения не муза с кифарой, навевающая, а нужное насекомое клоп: «Меня спросили: «Как ты это делаешь? Как ты пишешь, творишь?» Ничего не делайте, ответил я им, даже и не пытайтесь. Это очень важно – не пытаться ни ради кадиллаков, ни ради творчества или бессмертия. Ты ждешь, и если ничего не происходит, ждешь еще. Это как клоп, сидящий высоко на стене. Ждешь, когда он спустится к тебе. Когда он близко настолько, что ты можешь достать, – прихлопни и убей его. Или, если он сильно тебе нравится, сделай его своим домашним питомцем» (перевод Александра Зайцева).

В пользу автоматики говорит то, что Буковски не делал разницы между поэзией и прозой, только вопрос длины строк, только он; а так, если разбить прозу или вытянуть поэзию, то и несущественно. И в пользу того же, внутренней музыки, мажора/минора, – что прозу пишет, когда ему хорошо, а поэзию, когда плохо. «Плохо» – более дискретное, или многоярусное, состояние, в отношении музыки – симфоническое: поэзию Буковски правил, ну как правил – вычеркивал, но ничего не добавлял; прозу оставлял как есть.

Тот же минимализм – в стиле: фразы и абзацы покороче, никаких украшательств, сравнений, метафор, простые прилагательные, отсутствие размышлений, но побольше диалогов – хотя «побольше диалогов» уже относится к минимализму темы, которая у Буковски совсем антигероична и универсальна: секс и алкоголь, удачи и неудачи, больше неудачи, как в жизни: «Жизнь с маленькой «ж». Является ли фирменный юмор Буковски, слегка циничный, сильно подспудный, никак не выпирающий, избыточным украшением для описания такой жизни? Иначе говоря, «Бук», «бук» – в этом? Похоже, нет, юмор – свойство жизни, какой бы она ни была, такое же, как секс и алкоголь, а Буковски как раз и описывает то, что жизнь чаще-больше всего вырабатывает, включая неудачи.

Вопрос в другом: является ли «буком», позой сама минималистичность – верность принципам прямого фактажа, невыдумки, безукрашательства, отсутствия подытоживающих размышлений – всегда и во всем? Так вопрос Буковски вроде нигде в интервью и т.д. не ставил, но ответ у него есть. И в выдуманных историях прозаических сборников «Юг без признаков севера», «Записка старого козла» и «Самая красивая женщина в городе», и «… все, что я пишу, – по большей части факты, но они еще приукрашены выдумкой, вывертами туда-сюда, чтобы отделить одно от другого. … На девять десятых факта одна десятая выдумки, чтобы все расставить по местам», и в последнем выверте – романе «Макулатура», где он после пяти автобиографических, «одиссеи Чинаски», вдруг, как пишут, потому что закончились автобиографические сюжеты (которые никогда не заканчиваются), вдруг делает героями любимого Селина, избежавшего смерти, и Леди Смерть, выслеживающую его в Голливуде.

Но в еще большей степени Буковски отвечает на это редко встречающимся у него, считаные разы, и абсолютно нетипичным для всего другого Буковски построением фразы, мажором/минором и всем остальным – вот, например, этим:

«В уме я могу изобретать мужчин, поскольку сам такой, но женщин олитературить почти невозможно, не узнав их сначала как следует. Поэтому я изучаю их, как только могу, и нахожу внутри людей. Писательство забывается. Встреча задвигает его куда-то – пока не завершается. Писательство же – лишь ее осадок. Только для того, чтобы чувствовать себя как можно реальнее, мужчине женщина не нужна, но нескольких узнать никогда не повредит. Затем, когда роман скиснет, мужик поймет, каково быть истинно одиноким и спятившим, – а через это познает, с чем ему в конечном итоге предстоит столкнуться, когда настанет его собственный конец. Меня много чего пробивает: женские туфельки под кроватью; одинокая заколка, забытая на комоде; то, как они говорят: «Пойду посикаю…»; ленты в волосах; когда идешь с ними по бульвару в полвторого дня – просто два человека шагают вместе; долгие ночи с выпивкой и сигаретами, разговорами; споры; мысли о самоубийстве; когда ешь вместе и тебе хорошо; шутки, смех ни с того ни с сего; ощущение чуда в воздухе; когда вместе в машине на стоянке; когда сравниваешь прошлые любови в 3 часа ночи; когда тебе говорят, что ты храпишь, а ты слышишь, как храпит она; матери, дочери, сыновья, кошки, собаки; иногда смерть, а иногда – развод, но всегда продолжаешь, всегда доводишь до конца; читаешь газету один в бутербродной, и тебя тошнит от того, что она сейчас замужем за дантистом с коэффициентом интеллекта 95; ипподромы, парки, пикники в парках; даже тюрьмы; ее скучные друзья, твои скучные друзья; ты пьешь, она танцует; ты флиртуешь, она флиртует; ее колеса, твои… на стороне, а она делает то же самое; когда спишь вместе…» («Женщины»).