С реденькой бородкой

Солженицын, можно сказать, пишет для себя, как бы в свою записную книжку, только то, что ему важно и интересно. Фото с сайта wwew.loc.gov

В XX веке Россия и Германия были двумя крупными европейскими странами, по которым История прокатилась катком наиболее беспощадным образом. Уже Первая мировая война стала причиной гибели империй Романовых и Гогенцоллернов, революций, территориальных потерь. Затем в обеих странах восторжествовали тоталитарные режимы – в результате ли переворота и гражданской войны, в результате ли выборов и парламентских маневров. Вторая мировая война принесла опять обоим государствам неисчислимые бедствия и потери. Но и после 1945 года желанного мира и спокойствия на их землях не наступило, Россия оставалась под властью коммунистов, коммунизм же восторжествовал на трети германской территории. Окончание холодной войны принесло успокоение лишь немецкому народу. Россия же по ее итогам лишилась половины населения, четверти территории и надолго погрузилась в хаос и стагнацию.

В традициях предшествующих столетий важнейшие политические события продолжали описываться в литературе. «Конармия» Бабеля или «На Западном фронте без перемен» Ремарка стали яркими документами эпохи, ее свидетельствами и памятниками. Они ассоциируются у нас с соответствующими моментами в жизни России и Германии, так же как Смутное время или восстание Пугачева мы воспринимаем через призму пушкинских «Бориса Годунова» или «Капитанской дочки», а немцы Тридцатилетнюю войну – через «Валленштейна» Шиллера.

В наше время это трудно понять. Литература решительно отодвинута в сторону при осмыслении настоящего или ближайшего прошлого. Какие произведения ассоциируются у нас с перестройкой, с 90-ми, с чеченскими войнами или войной в Донбассе? Но во второй половине XX века эта тенденция еще продолжалась. В России ее крупнейшим представителем был Александр Солженицын. Его «Архипелаг ГУЛАГ», «Красное колесо» стали монументальными попытками художественного осмысления драматических событий истории, ее переломных, ключевых моментов.

А что же Германия? Была ли ее трагическая история отражена в художественной литературе, причем не косвенно, а так, чтобы именно сама История выступала главным героем повествования – как у Солженицына? Думается, пример тому имеется. Речь идет о творчестве немецкого писателя Вальтера Кемповски (1929–2007). В России он малоизвестен, книги его, кажется, в русском переводе не выходили. Однако у себя на родине под конец жизни он был весьма уважаемой фигурой, частью литературного истеблишмента.

Кемповски родился и вырос в Ростоке в буржуазной семье. После начала войны его отец был призван на службу и погиб буквально в последние дни сражений, в апреле 1945-го. Самого Вальтера, 15-летнего подростка, имевшего конфликты с руководством местного гитлерюгенда, отправили на вспомогательную службу курьером в ВВС. В 1947-м он переехал в западную оккупационную зону. 8 марта 1948 года, когда он навещал свою мать в Ростоке, его арестовали советские службы безопасности по подозрению в шпионаже. Кемповски действительно работал на американцев – его старший брат должен был передать им через него документы о вывозе Советами репарационного имущества из Германии. Обоих братьев приговорили к 25 годам заключения, а их мать получила 10 лет за недоносительство.

Срок Вальтер отбывал в тюрьме для политических заключенных Бауцена, там он сидел в карцере по несколько недель по обвинению в подпольной христианской деятельности. Кемповски освободили ровно через восемь лет после ареста, в марте 1956 года. Он уехал в ФРГ, где окончил Геттингенский университет и затем почти 20 лет работал учителем начальной школы, проявив себя как творческий педагог, разрабатывая и внедряя собственные методы обучения чтению и письму. Параллельно он начал писать. Первый его роман «В блоке. Отчет о задержании», рассказывавший о его заключении, был опубликован в 1969 году, после долгих мытарств по редакциям.

Затем последовали девять томов «Немецкой хроники» – автобиографического повествования о судьбах своей семьи, а с 1993-го начала выходить 10-томная документальная эпопея «Эхолот» – собрание дневников, писем, автобиографических воспоминаний и фотографий периода Второй мировой войны.

Как видим, у обоих писателей имеется множество совпадений – они отсидели по восемь лет при коммунистических режимах (Солженицын в 1945–1953 годах), тянули затем учительскую лямку, долго пребывали в безвестности, первая книга у того и другого рассказывала о тюремно-лагерном опыте и была опубликована примерно в 40 лет. Это же касается и особенностей творчества – книги Солженицына также насквозь автобиографичны – от «Ивана Денисовича» через «Круг» и «Раковый корпус» до «Архипелага» и «Теленка». И его историческая многотомная эпопея о русской революции «Красное колесо» широко использует метод монтажа документов.

Интересно, что сам Кемповски в своей книге литературных очерков «Обращаясь к великим» одну из глав посвятил Александру Солженицыну, уж не знаю, до какой степени сознавая сродство с ним. И вот эта глава, как и вся книга в целом, ярко показывает уже не сходство, а различие между писателями. Портрет Солженицына у Кемповски явно иронический и не очень доброжелательный. Он признает «Архипелаг ГУЛАГ» «книгой столетия», не упоминая более ни об одном произведении писателя, кроме «Ивана Денисовича», но в остальном очерк наполнен разного рода шпильками.

Начинается портрет с юмористической характеристики Солженицына как человека с «реденькой бородой», который на 20 лет заточил себя за колючей проволокой в вермонтском поместье – после восьми лет за проволокой в СССР. Кемповски приписывает русскому писателю веру в то, что на родине его примут как истинного пророка, комически пересказывает его возвращение в Россию через Дальний Восток и Сибирь, удовлетворенно замечает, что к тому времени Солженицын был почти забыт, и, по его версии, он заканчивает (книга вышла еще при жизни Александра Исаевича) свои дни на московской Datscha разочарованный и недовольный, все мечтая, как он поведет свой народ к свету.

Отношение Кемповски к Солженицыну – типичное отношение немецкого либерала к русскому почвеннику, скептически воспринимающего западные ценности. Его все в нем раздражает – от желания писателя закрыться от общения с навязчивыми СМИ для сосредоточения на творчестве до того обстоятельства, что после высылки из СССР Солженицын остановился у Генриха Белля – как ядовито шутит Кемповски, «бородатый нобелевский лауреат летит к усатому коллеге». При этом по меркам Германии Кемповски вовсе не типичный либерал. Он сам говорит о себе: «Я консерватор и либерал, а в Германии такого не может быть… Даже сегодня нельзя высказывать свое мнение в Германии. Попробуйте-ка! Один шаг в сторону – и готово!» Но даже для него солженицынские почвенничество и патриотизм являлись чрезмерными, чем он напоминал американских консерваторов, так и не сумевших в основной своей массе перешагнуть через стереотипы в отношении русского писателя.

Однако его «Обращаясь к великим» на фоне солженицынской «Литературной коллекции» хорошо высвечивает основное различие между писателями. Кемповски пишет на заказ, для массового читателя, поэтому у него перемешаны в кучу и вечные конкуренты между собой в приключенческо-развлекательном жанре Зиммель и Конзалик, и тут же Кафка и Музиль, и множество иностранных писателей, в том числе русские – от Гоголя до Набокова. Про зарубежных авторов он сообщает кратко биографические сведения и дает под конец зарисовки характеристику. Про немецких он менее связан необходимостью просвещения насчет жизни писателя и может писать более пристрастно и свободно.

Солженицын избавлен от тягостной необходимости повествовать о том, к чему душа не лежит. Совсем не касается он иностранцев – только русские писатели. Он не сдержан в объемах и в построении повествования, можно сказать, пишет для себя, как бы в свою записную книжку, только то, что ему важно и интересно. И потому каждый портрет его коллекции – это шедевр в своем роде.

Вальтер Кемповски – всего лишь талант. Александр Солженицын – гений. В этом основное различие при всем сходстве их жизненного пути и содержания книг.