Польский Гамлет

Мрожек напрашивается, чтобы его пьесы, повести и рассказы читали политически. Фото с сайта www. culture. pl

XX век в литературе – век абсурда. Начавшись в 1860-е с «Алисы в Стране чудес», а в драматургии с «Зеленого попугая» (1898) Артура Шницлера и пройдя по 1920–1930-м, где на время неучтенные «обэриуты» Хармс («Елизавета Бам») и Введенский («Минин и Пожарский», «Кругом возможно Бог», «Куприянов и Наташа», «Елка у Ивановых») создали образцовую, дистиллированную пьесу абсурда, после Второй мировой – на то время самой абсурдной – он настолько вызрел и вошел в силу, что в начале 1960-х его теоретически подытоживают, а в конце уже дают Нобелевскую премию – Беккету. (И далее из абсурдистов в нобелевские лауреаты – Элиас Канетти [1981], Гюнтер Грасс [1999] и Гарольд Пинтер [2005].)

В «Театре абсурда» (1961) Мартина Эсслина – по главе Беккету, Адамову, Ионеско, Жене, Пинтеру как основным, с его точки зрения, представителям, а в шестой – «Параллели и прозелиты» – более краткий обзор 17 других, среди которых есть и в значительной степени оставшиеся только в этой книге и широко шагнувшие из нее, как Виан, Аррабаль, Фриш, Грасс, Олби и – под заголовком «Театр абсурда Восточной Европы» – Мрожек, Ружевич и Вацлав Гавел. (Если говорить о родовых восточно- и центральноевропейских корнях театра абсурда, нужно вспомнить, что Том Стоппард находился под влиянием польских и чешских абсурдистов, переводил Мрожека и Гавела, и что он, Томаш Штраусслер, родился в Чехословакии, что Эжен Ионеско [Эуджен Ионеску] – румын; немецкоязычный и живший как эмигрант в Великобритании и Швейцарии Канетти до конца жизни сохранял болгарское гражданство, Мартин Эсслин, британский критик и театровед, родился в Венгрии, и что самый знаменитый абсурдист XX века Кафка – пражанин.)

В первой советской антологии «Театр парадокса» («театр абсурда» – термин Эсслина, с ним мало кто долгое время соглашался по поводу наименования, в том числе и главные фигуранты, как Ионеско например), составленной Игорем Дюшеном и вышедшей в 1991-м, этот театр представляют всего шестеро: Ионеско (три пьесы), Беккет (восемь, но маленьких), по одной у Жене, Аррабаля и Пинтера и три Мрожека: «Кароль» (1961), «Стриптиз» (1961) и «Дом на границе» (1967).

Эсслин характеризует Мрожека как «самого известного польского драматурга-авангардиста», по абзацу обрисовывает его «Полицию» (1958): «типично кафкианская парабола», «В открытом море» (1961), «Стриптиз», «Забаву» (1963) и более подробно останавливается на «Танго» (1965): «самая известная пьеса Мрожека и по сей день» (дополненное издание «Театра абсурда», 1980), «сложная пьеса, пародия или парафраз «Гамлета». Кроме «гамлетовских» коннотаций Эсслин видит в «Танго» и политические: «В итоге из-за того, что интеллектуалы не могут быть жестокими в нужной мере и проявить силу… «Танго» актуально не только для коммунистических стран. Разрушение ценностей, восхождение к власти вульгарного человека массы знакомо и Западу. «Танго» – пьеса широких смыслов. Она блестяще выстроена, в ней много изобретательности, и она очень смешная», – и отзывается как о политических о «В открытом море» и «Стриптизе»: «Эти две пьесы и одноактные пьесы «Мучения Петра Охея», «Чарли», «Колдовская ночь» – острые политические аллегории».

Покинувший Польшу в 1963-м, живший в Италии, Франции, США, Германии, Мексике, в 1996-м вернувшийся в Польшу и в 2002-м снова уехавший во Францию, в 1968-м громко выступивший против введения войск Варшавского договора в Чехословакию, Мрожек напрашивается, чтобы его пьесы, повести и рассказы читали политически. Но что значит политика для самого Мрожека? В «Моей автобиографии» 1988 года – ровно между Нобелевскими премиями Чеславу Милошу в 1980-м и Виславе Шимборской в 1996-м – есть то, что точно характеризует его творчество, художественный стиль, стиль мышления, человеческую позицию и могло бы в готовом виде войти в его нобелевскую лекцию:

«Когда «Солидарность» была разгромлена, я пережил те же чувства, что и большинство, – нечто вроде отчаяния в сочетании с яростью и ощущением оскорбления и унижения. Я написал целую серию направленных против режима саркастических эссе, довольно, должен признаться, мерзких. Они были изданы на Западе, а затем перепечатаны в польском самиздате. Эти сатиры не представляли особой ценности как художественное произведение, хотя отличались эффектной экспрессивной формой и злободневностью. В связи с чем передо мной вновь встал вечный вопрос: должен ли писатель вмешиваться, жертвуя своим творчеством, в политические конфликты, сколь бы это ни казалось ему справедливым и благородным, или он обязан посвятить себя только творчеству? Чему он должен служить – политике или духовности? Любые попытки ответить на эти вопросы в абстрактной форме кажутся несколько глуповатыми, так как все зависит от конкретной ситуации. Если вы получили по физиономии, маловероятно, что вы откажетесь от ответного удара, сообразуясь в этот момент со своими глубокомысленными идеями. Но драка есть драка, хотя сами по себе затрещины не украшают интеллектуала и не добавляют ему глубокомыслия. Есть такие политические конфликты, которые и политическими-то назвать нельзя. Многое также зависит от давления, которое ты испытываешь, и от твоей способности к сопротивлению. Я ненавижу насилие как таковое, и в частности потому, что оно, принуждая к сопротивлению, опускает меня если не до своего уровня, то бесспорно ниже моего собственного. Однако изучение очевидных всему миру явлений – а грубая сила относится именно к таким очевидным и порядком наскучившим предметам – не принесет лавров, и разоблачение насилия не станет благодатной почвой для ума. Такая дилемма особенно актуальна в Польше – стране, отстаивающей свою независимость и право на национальное самосознание не только в наше время, но, грубо говоря, последние два столетия. Дилемма очень серьезная, однако она предоставляет прекрасные возможности для самооправдания. Вы можете декларировать свою гениальность и при этом заявлять, что готовы жертвовать ее плодами, что ради служения нации отказались от создания великих творений, которые, несомненно, были бы написаны, сложись обстоятельства иначе; или же вы можете служить правящей элите, объявив, что переход на сторону народа лишит безутешное человечество великого произведения искусства, над созданием которого вы неустанно трудитесь».