Мартын Андреев
|
|
1932 год подтвердил предчувствия авангардиста.Казимир Малевич. Сложное предчувствие. 1928–1932 годы. Надпись на обороте холста: «Композиция сложилась из элементов, ощущения пустоты, одиночества, безвыходности жизни». Иллюстрация из книги |
Неудивительно, что социальные катаклизмы 1917 года, завершившиеся приходом к власти большевиков, оказались во многом созвучны авангардистам. Хотя возникший с новой властью альянс не был столь безоблачен, как это принято считать. Зачастую, пишет в своей новой монографии нидерландский историк искусства Шенг Схейен (Лейденский университет), он становился всего лишь итогом случайных стечений обстоятельств, тем более что «подавляющее большинство большевиков в руководстве как высшего, так и среднего звена испытывало к футуристам неприкрытую враждебность». Так, например, для первого наркома (министра) просвещения Анатолия Луначарского футуристы были всего лишь «душевнобольными», производившими «нелепые выкидыши», которые свидетельствовали «о глубоком упадке вкуса и техники». А Василий Васильевич Кандинский виделся Анатолию Васильевичу вообще человеком, находящимся на «последнем градусе психического разложения». Как следствие, исследователь прослеживает сложные отношения радикальных художников с не менее радикальной властью. Впрочем, в возникших конфликтах виноваты бывали не только лишь одни коммунисты.
Так, в частности, ученый отмечает, что первоначально позитивное сотрудничество с большевиками Казимира Малевича («не только как художника, но и как управленца») завершилось в результате столкновения с занимавшим более высокий административный пост другим авангардистом – Владимиром Татлиным.
|
|
Шенг Схейен. Авангардисты: Русская революция в искусстве. 1917–1935.– М.: КоЛибри, Азбука-Классика, 2019. – 512 с. |
Из других тем, затронутых в книге, интересно сравнение отечественной и итальянской моделей футуризма. По мнению ученого, сходство между ними было «довольно поверхностно». Действительно, «оба течения разделяли веру в лучшее будущее, но идеализация промышленности и машин, присущая итальянцам, нашла довольно слабый отклик в России. Равно как и восторженное воспевание войны и насилия. Большинство русских авангардистов склонялись к пацифизму».
Интересно, как долго просуществовал бы союз между итальянскими футуристами и большевиками? Он тоже завершился бы в 1932-м или благодаря их политическому радикализму все произошло бы раньше?
Дарья Гармоненко 
комментарии(0)