Обнявшись над бездной

Ключевое слово для Рады Полищук – «любовь». Фото Александра Кирноса

Перехватило дыханье,

и застит туман глаза,

и все-таки вижу и слышу,

всех узнаю безошибочно,

помню всех поименно –

от Яакова и Рахели,

до Арона и Рацы,

до Иды и Хаима,

долгий список имен.

Это не просто имена, а характеры и судьбы героев, таких разных, непохожих, но объединенных незримым присутствием автора в каждом прожитом ими мгновении. Первая книга Рады Полищук «Угол для бездомной собаки» вышла в 1991 году в Москве, в самом престижном и, замечу, лучшем тогда издательстве СССР «Советский писатель». И эта, как значится в подзаголовке «Повесть о женщине в монологах», стала мощным дебютом человека, пришедшего в литературу не в юности и как бы «со стороны». Это очень личная, очень женская проза человека с мужской профессией (окончила Московский авиационный), женщины с обостренной интуицией и мужским, порой жестким взглядом на события. Уже первая книга обнажила стиль автора – искренность, рискованная, на грани, откровенность, страстность, исповедальность, естественность интонации. Эффект присутствия такой, будто и впрямь эти восемь исповедей были подслушаны и записаны автором. В авторском вступлении Рада точно обозначила своеобразие своего творчества: «Я не веду, я – ведома... Но в этой внезапности и неосознанности – моя боль, мое одиночество, моя надежда и мое потрясение открытием человека, происходящим в нем самом».

Человек прежде всего открывает самого себя. И своих самых близких – родителей... Страницы, посвященные родителям, пронизаны любовью и пронзительной нежностью, в них столько благодарности и чувства вины, которое неизбежно возникает у детей после ухода родителей, что комок подступает к горлу. Вот о маме: «Нам хорошо было вместе – от первого моего вздоха до последнего маминого выдоха». Да и писать прозу, как признается сама Рада, она стала после утраты: «Она пришла ко мне спасением от небытия – после смерти моей мамы. В 1983 году я написала первое слово в школьной синей тетрадке в клеточку – и начала жить заново. Вначале было Слово, за ним – возрождение». Отец, к счастью дочери, еще долго был рядом, а после его ухода она признается: «Мужское достоинство. Я знаю, что это такое. Потому что у меня был мой папа... Мне так нужно было, чтобы он был у меня, старенький, слабый, больной, мой самый любимый мужчина – мне нужно было, чтобы он был». У этих воспоминаний символичный заголовок: «Обнявшись над бездной где-то на свете». Да, над бездной, но – обнявшись! А через родителей, их жизнь, взгляд проникает вглубь, в еврейское местечко, и еще дальше – в глубину веков. И в этом экзистенциональном плане уже неважно, пишет ли Рада о своих сверстниках, своих родителях или о далеких предках, казалось бы, исчезнувших без следа. Потому что есть прапамять, которой одарена писательница. Она ведома своими героями, появляющимися как бы ниоткуда, но становящимися для нее, а значит и для нас, абсолютно реальными, живыми и достоверными.

Между автором и персонажами нет дистанции, более того, автор как бы играет роли этих героев и вживается в них настолько, что кажется, будто уже сам не отличает правды от вымысла, ощущая себя каждым из них, таких реальных и настоящих. В достоверность всех этих потрясающих характеров и подробностей веришь безоговорочно. В этой обостренной прапамяти есть что-то мистическое. Она с тоской и любовью возвращает нам уникальный мир наших предков, уничтоженный войной. Чтобы оживить их, вернуть из небытия, надо вдохнуть в них свою душу. В этом секрет Рады Полищук.

Что еще привлекает в этой прозе: при всех подробностях бытописания, приземленного, обыденного, узнаваемого, предметы кажутся живыми и тоже являются персонажами повествования: зонт, макинтош, шляпка и, конечно, виолончель, такая зримая и настоящая, что мы слышим, как она стонет и поет от легкого прикосновения пальцев. В иудаизме люди, животные, растения и даже предметы – единое целое. И у Рады они неразделимы, вместе переживают и проживают ниспосланные им обстоятельства. Проза Рады Полищук, при всем ее бытописании, – проза притчевая, поэтичная. Притчевость сегодня в моде, но в прозе Рады это не дань моде, а органичные традиции хасидской притчевости, которая, в свою очередь, уходит в глубину еврейской религии и философии. Причем речь идет и о произведениях писательницы, прямо не связанных с еврейской тематикой.

В историях, рассказанных Радой Полищук, много печали, боли, страданий, но тем не менее в них всегда – утешение. Потому что (это я перечисляю названия книг) «Жизнь без конца и начала», потому что можно по следам молитв деда вспомнить, какой была «Семья, семейка, мишпуха», и посвятить ей не только эту книгу, но «Одесские рассказы» и «Лапсердак из лоскутов», потому что жизнь – не только «Роман-мираж», но в ней вопреки даже самым грустным событиям миражи иногда становятся реальностью, потому что «За одним столом сидели», и не только в Переделкине, выдающиеся наши современники, уникальные люди, с которыми было так интересно и так тепло общаться. А главное – потому что «Любить хочется». Это ключевое для Рады Полищук слово – «любовь». Любовь, жажда любви, тоска по любви, любовь как мечта, сон. И любовь реальная, земная, любовь неистовая, испепеляющая, и любовь милосердная, жалеющая, любовь физическая, плотская, любовь-страсть, и любовь одухотворенная – все оттенки и свойства любви ярко заявляют о себе в творчестве Рады Полищук. И писательство Рада ощущает как миссию. Миссию любви.

Ашдод